Дворцовые молчания (1994)

Имя Муфиды Тлатли, возможно, не всплывает первым при обсуждении режиссеров, главной темой своего творчества избравших скрупулезное изучение классовых и гендерных проблем через призму женского опыта, однако преувеличить ее вклад в мировой кинематограф решительно невозможно.

Выросшая в консервативной семье и позже оставившая идеологическое наследие детства, Тлатли получает образование в Париже и возвращается в Тунис, чтобы триумфально войти в историю, как первая женщина арабского мира, снявшая полнометражный фильм.

И фильм этот, как и многие другие дебютные работы, о наболевшем. В случае Тлатли наболевшее — невысказанная и, как следствие, невоспетая травма женщин, патокой тянущаяся сквозь бесчисленные поколения.

Героини «Молчания» — Алия и Хадиджа, дочь и мать, будущее и прошлое, прогресс и регресс, надежда и отчаяние etc, существуют вместе только в призрачном мире болезненных воспоминаний. Мир этот закрытый, изолированный и, несмотря на обилие вызывающей роскоши верхних этажей, убогий. За закрытыми воротами — восстания и национальные потрясения, о которых на кухне узнают только по радио и слухам, пересказанным шепотом. Стагнация, поддерживаемая нечеловеческими усилиями беев.

Тем не менее противостояние развитию, как известно, дело заведомо гиблое, поскольку жизнь — это движение и перемены. И неотвратимую силу эволюции Тлатли связывает с равно неотвратимой силой смерти.

И не только связывает. Она заглядывает смерти (в том числе и своей собственной) в глаза, медитирует над видом черного, вакуумного небытия до тех пор, пока само состояние отсутствия не обретает форму и подобие смысла.

«Молчание дворца» — coming of age история, фильм, знакомый даже тем, кто его не смотрел. Не потому, что сценарий или режиссер опускаются до клише, но потому, что тянущаяся и по сию пору история угнетения женщин по всему миру так же мучительно однолика и нудна, как и жизнь во дворце. Как и всякий реакционизм.