Караваджо (1986)

Я обожаю киноязык этого фильма. Вторгающиеся в средневековое повествование предметы нашего времени превращают историю в театральную постановку, в абсурд. Картина выдержана в тех же красках, что и живопись художника. Не важно, насколько далека фантазия режиссера от реальной биографии мастера, это было прекрасно, чувственно, ярко. Все фильмы я воспринимаю в первую очередь эмоционально, и особый, не похожий ни на что язык фильма способен удивлять.

Главный герой проживает жизнь, ловко балансируя на острие своего восприятия: любовь и смерть две его музы, и он не умозрительно решает задачи своего искусства, он погружается в самое пекло страстей человеческих. Танцует со смертью, головокружительно влюбляется и переносит всю выжимку своих чувств на холст, как последний отчет о них.

«Караваджо» — фильм продолжительностью 93 минуты.

Режиссёр — Дерек Джармен, авангардист, снявший авторское кино о художнике реформаторе. Семь лет ушедшие на подготовку картины, вылились стремительно в пять недель съёмок.

Место действия: временное пространство где-то в Италии. В нём властвует эпоха барроко, куда на мгновение попадают атрибуты 20-х веков, подчеркивающие бессмертие искусства.

Действующие лица: Картины — вневременной дух, который живёт в замкнутой временной петле сюжета полотен. Найджел Терри — Караваджо в его зрелый период, когда он творил для Бога и жил для любви, испытывая все прелести земной жизни. Декстер Флетчер — юный Караваджо, в ком амбиции и дерзость были подобно молодому огню. Шон Бин — Рануччио, необузданная мужская дикая энергия, которая выплёскивается сквозь прекрасное тело. Жадное до удовольствий, драк и любви. Тильда Суинтон — Лена, юное существо, внешне напоминающее прекрасного юношу и ещё не созревшую деву. В последующем, как бабочка, превратившаяся в яркую прекрасную обольстительницу.

Джармен, как живописец мазок за мазком рисует перед нами образ художника вдохновившего его на создание картины. Начиная с его пребывания на смертном одре, он отправляет нас в путь по его воспоминаниям, картинам, его поискам жизни через свои полотна, его боль, любовь, бунтарский дух и новаторство, которое положило начало основ для многих других мастеров живописи.

Свет и тьма, как он пришёл к тому, чтобы отразить их в своих полотнах? Возможно, через его чуткое понимание времени, в котором он жил, когда его натурщиками для картин по заказу Ватикана, были бедные люди, продажные девы и отпетые хулиганы. Контраст святости и пошлости он передавал через противопоставление света и тьмы. Его реализм полотен не мог не пугать и одновременно восторгать своей первозданной красотой.

Мастер в созданное им пространство переносил, то золотистый калькулятор, который вёл счёт деньгам, тем самым показывая, что искусство во все времена и эпохи имело цену несмотря на их бесценность. Папироски в зубах у простого люда были отражением одноликости рабочего класса на протяжении всей истории. Преобразованная в мизансцену картина «Смерть Марата» печатающего на печатной машинке, подчеркнуто революционность идей, новаторство и смелость Караваджо.

Дерек, как истинный художник со всей тщательностью подобрал краски, которыми он захотел нарисовать свою картину. Его персонажи внешне и внутренне впитались в его холст. Их тела прекрасны, а талант со всей неистовостью передал всю палитру боли, радости, горя, любви и вожделения.

Я зритель вышедший из художественной галереи, выдохнувший на одном дыхании «Это было прекрасно!» Спасибо большое за истинное наслаждение.

10 из 10

'… стоит Вырий, Древо Жизни, Священный Дуб. В ветвях его живут люди, а у корней всякая нечисть. По земле вокруг ствола движутся странные полу-люди…»

И НЕ ВИДИТ ИХ БОГ…» эта очень коротенькая цитата из мифологии древних славян позволяет задать главный, на мой взгляд, вопрос фильма: как жить, если в жизни твоей тебя не видит Бог?

В разных ситуациях его (вопрос) задавали тысячи людей. И сейчас задают.

Фильм «Караваджо», в нем история жизни, прожитой четыреста лет тому назад. Если бы не стоял в титрах 1986 год — вполне современный по силе воздействия фильм: скупой, в силу замысла режиссера Дерека Джармена, на краски, без современных спецэффектов живописный, вполне детективный своими подтекстовками и аллегорическими сценами.

Смотрится. И ясно, что порок — неизбежный спутник человечества во все времена, даже если ты и не виноват ни в чем — пороку до этого нет дела. Корежит жизни. Музыка-в одном месте прекрасна, в остальных на диссонансах — подчеркивает это. И звуки поезда где-то далеко — это жизнь идет мимо. Мимо!

Караваджо был гений, он был сильный человек, он боролся. Как он вместо Творца творил свою (и не только свою) жизнь, что из всего этого вышло?

Стоит посмотреть. Для меня этот фильм входит в число лучших. Где-то рядом с «Унесенными ветром» 1939 года.

10 из 10.

Эта картина стала моим первым знакомством с творчеством режиссера Дерека Джармена. Предварительно, материалов касаемо жизни и почерка автора не изучал — шагал в темноте, касаясь и осязая пальцами, то, что было выставлено передо мной в ряд. Настала пора описать свои чувства…

На определенном отрезке фильма, становится ясно, что режиссер не так прост, как могло показаться: работа вряд ли претендует на историческую достоверность, да и цели не было снять биографию великого художника эпохи Возрождения. Джармену важнее эмоциональная сторона его жизни, что двигало руку Караваджо по краю холста: страсть, ненависть, любовь, гнев, упорство, протест, месть. Возможно поэтому, режущие глаза элементы, не присущие быту конца XVI начала XVII века, режиссер подкидывает в сцены (порой заставляя нас сомневаться в дате изобретения того или иного предмета), намекая на второстепенность роли «времени» для истинного художника. Не исключено проведение автором параллели между жизни своей и жизнью главного героя, что впрочем, свойственно многим. Как пример, любовь и страсть к человеку разумному, независимо от половой принадлежности (предположение позже было подтверждено данными глобальной сети). При этом режиссер не забывает и про исторические моменты: больше всего запомнилось осуждение «света и теней», оставляемых мазками кисти Микеланджело, которое потом его и прославило.

Если современникам не надо знать наверняка каким был итальянский живописец во время работы, какие эмоции он переживал и как чувствовал, почему бы не пофантазировать на эту тему, опираясь на его картины и известные факты из жизни. Говорят, на смертном одре проносится вся жизнь перед глазами, но мы не запоминаем каждый день пройденного пути, память бережно отбирает самые яркие моменты, что предшествовало и что последовало этим событиям. Версия режиссера в исполнении талантливых актеров заставляет верить в череду событий, произошедших с художником, с которыми он знакомит нас по дороге в царство мертвых. Подобному тому, как смешиваются краски на его палитре в поисках нужного оттенка, герой Караваджо, в рассказе свой жизни, подбирает фразы, наполненные глубиной точных цветов. Сейчас, когда Харон, в ожидании своих монет, дышит в спину, не зачем скупиться на слова и аллегории. Особенно когда есть о чем сказать, громко, тихо, шепотом. Свою материальную и духовную ценность он познал еще юношей, когда получил свои первые деньги и с тех пор ее не опускал. Дерзкий и уверенный в себе, он влюблял в себя своих натурщиков, но и не забывал им щедро платить. Любил страстно, мстил беспощадно, оставался верен самому себе до последнего вздоха, так и не взяв в руки «символ смирения». Пронизанные религией, его картины признал Ватикан, ему позировал сам Папа Римский. Его окружала толпа поклонников, однако предан был лишь один человек — немой подмастерье, выкупленный еще в детстве — верный пес, сопровождавший до самых ворот Аида.

Вся его жизнь отпечаталась на холстах с застывшими эмоциями на лицах. Последнюю живую картину за него изобразил режиссер с участием самого Микеланджело Меризи да Караваджо как дань уважения великому итальянскому художнику

Вся жизнь Караваджо была, как сжатая пружина: на пределе, на грани. Некогда раскачиваться, некогда примеряться. Некогда черновики каллиграфическим почерком заполнять. Даже картины писал без эскизов. Но на холстах, не замученных прелюдиями, было главное — дыхание настоящего. Не эрзац, не подделка, не фальшивка. За такие не стыдно, кто бы ни призвал к ответу.

Фильм, снятый Джарменом, совсем не походит на биографические ленты, где маятник событий раскачивается прилежно и степенно. Ритм тут, конечно, есть. Но это рваный ритм саксофона, что выводит рок-н-ролльный мотив в подземном переходе. И нет плоскости, где можно стоять, твёрдо упираясь ногами. Всё привычное рушится, как стена, из которой чья-то уверенная рука вытащила пару кирпичиков. Время делает кульбит на 180 градусов. В замшелый век, ушедший в небытие вместе с кринолинами, властно вторгаются детали настоящего: шляпа-федора, лихо надвинутая художником на затылок, печатная машинка, на которой отстукивают доносы недоброжелатели. Звучание клавесина мирно соседствует со звуком паравозного гудка, а неровная поверхность холста — с холодным глянцем иллюстрированных каталогов. Да и с религией здесь обошлись очень вольно, содрав с неё нелепые одежды предрассудков. Только вера, зябко поёживаясь, смотрит глазами юродивых.

Ещё не углубляясь окончательно в фантасмагорические дебри, как в поздних своих лентах, Джармен, однако, выстраивает очень прихотливый мир. Всё, абсолютно всё, что есть в кадре, либо залито светом так, что видна каждая соринка, либо теряется в бархатной темноте. Тлен, вкрадчивый, но вездесущий, постепенно наползает из углов, отвоевывая себе пространство. Но вот, что удивительно — он совсем не мешает жизни, которая варится поблизости.

Противоречив и сам Караваджо. Гений и хулиган, у которого нет приюта. Есть только бред горячки, болезнь, смятая постель в чужом доме. Хотя… Есть ещё клубок воспоминаний, которые разматывает Дерек Джармен. И делает он это, как ему вздумается: какие-то ниточки заимствует из собственной пряжи, какие-то своевольно обрывает. На что ему, право слово, гнилые сплетни, придуманные современниками художника? Однако и в романтизации режиссёр точно не повинен. В его кинопространстве вольготно и уютно маргиналам всех мастей. Бытом побитые, потом пропитые — они повсюду. Но не отвращение вызывают, нет. Их, таких неумытых, оказывается, и полюбить можно. Ведь у девчонки-замарашки королевская осанка Тильды Суинтон, а уличный забияка хорош, как герой скандинавского эпоса. Эта рвань, отбросы общества — окружение Караваджо. А сам он почти библейский Каин. Запутавшийся, с длинным списком грехов в анамнезе. Человек, который перепробовал, кажется, все земные аттракционы. А ещё — искуситель. Соблазняет деньгами, что вкладывает в жадно приоткрытый рот красавца-натурщика. Совращает новым знанием о себе самих, которое преподносит своим возлюленным. И когда любимая пацанка-хулиганка оденет роскошное платье и сотрёт с лица грязные подтёки — мир необратимо изменится и уже не станет прежним.

И не вогнать жизнь в привычные рамки тому, кто неосторожно споткнулся об алтарь искусства. Не награда это — наказание. Муза приходит не красоткой пин-ап, пахнущей свежим телом и духами. Она вламывается скрюченной каргой, которая, понукая палкой, гонит самовыражаться. Но нет смысла прятать в потном кулачке золотую монетку. За талант нужно расплачиваться. Ведь остальные, как немой Джерусалеме, беспомощно и отчаянно дуют в подвернувщийся под руку свисток, не в силах говорить ясно и внятно. А тот, для кого наверху не зажали таланта, способен заключить концентрат идей в прямоугольник картинной рамы.

… Джармен, конечно, провокатор. Но при этом и невероятный обольститель. Его странный, иррациональный мир притягивает, как бермудский треугольник. И жутковато вроде, но так хочется разгадать все тайны. И это как наркотическая зависимость. Снова и снова — за новой дозой. Чтобы всё время — на винте.

Дерек Джармен снял в 1986 году биографический фильм об итальянском художнике 16—17 веков Микеланджело Меризи да Караваджо, который, умирая, на смертном одре, вспоминает о минувших днях своей сочной жизни.

Надо сказать, фильм, снятый в 20м веке, рассказывает о времени на несколько веков раньше, настолько красочно и правдоподобно, что волей-неволей погружаешься в те времена с теми повадками, пластикой, манерами, моральными принципами (а точнее, их отсутствием как таковых). И единственное, что возвращает зрителя в свое время — это небольшие режиссёрские вкрапления современных деталей: печатная машинка, официанты в смокингах, гирлянды, сигареты, машина, джаз, доносящийся издалека.

Фильм снят в таких тональностях и красках, какими писал сам Караваджо, и после просмотра, мне казалось, что фильм о себе снял, как бы написав очередную картину, сам художник, перенеся свою палитру на киноплёнку.

Одной из особенностей Микеланджело Караваджо как художника, было то, что он писал картины с божественными мотивами с бродяг и пьянчужек с улицы. Но что его действительно вдохновляло — так это мужской торс. Гомосексуальная ориентация неявно, но всё же просматривается в ряде полотен художника с обнажёнными мужскими натурами. К слову, на всех картинах Караваджо, которые я видела, не было изображено ни одной обнажённой женщины. Возможно, что это стало одной из причин проникновения режиссёра Дерека Джармена к Караваджо. Ведь, Джармен также являлся гомосесуалистом.

Караваджо был основателем реализма в живописи, его творения называли «ожившими полотнами». В фильме это выражение приобретает почву. Если же «недалёкий» созерцатель картин Микеланджело Караваджо может несколько отрицать «оживлённость полотен», в силу своей ограниченной фантазии, то в фильме у этого созерцателя не останется ни одного аргумента для такого вывода, т. к. в кинокартине композиции просматриваются как бы вживую, в некотором онлайн-режиме.

[Преданность Караваджо реализму иногда заходила очень далеко. Таким крайним случаем является история создания полотна «Воскрешение Лазаря». «Ссылаясь на свидетельства очевидцев, литератор Сузинно рассказывает, как в отведённое под мастерскую просторное помещение при госпитале братства крестоносцев художник приказал принести выкопанное из могилы тело недавно убитого молодого человека и раздеть его, чтобы добиться большей достоверности при написании Лазаря. Двое нанятых натурщиков наотрез отказались позировать, держа в руках уже начавший разлагаться труп. Тогда, разозлившись, Караваджо выхватил кинжал и принудил их силой подчиниться его воле.»] Википедия.

Художник в фильме все время занимается самообманом, ведь изображая бродяг в образах святых мучеников, он действительно представляет себе их святыми, как бы мнимо напуская на себя эти ощущения. Хотя вокруг царят цинизм и лицемерие (ну таков уж век), Караваджо верит в святость Папы Римского и всей конфессии. Но, как мы знаем, всему есть предел в этой жизни, и, когда Караваджо надоедает быть в постоянном давлении меценатов, в кадре он тычет пальцем прямо в объектив камеры и кричит: «Будьте вы прокляты!» как бы проклиная вместе со священнослужителем и зрителя.

Караваджо, наверное, как и любой творец, был самовлюблен. Нередко он изображал себя в своих картинах в ключевых ролях: «Больной Вакх» (1593г), «Музыканты» (1595г), «Мученичество апостола Матфея» (1600г), «Давид с головой Голиафа» (1607—1610гг). Так и в последней сцене фильма, где Караваджо предстал нам в образе Христа в картине «Положение во гроб», написанной в 1603 году.

Караваджо на смертном одре в Порто Эрколе вспоминает о своем прошлом, главным образом об отношениях с мускулистым натурщиком Рануччио и его любовницей, которые позировали ему во время самого плодотворного — «римского периода» — в образах святых мучеников. По сути, весь фильм — это череда болезненных ретроспекций из прошлого, густой замес из творчества и питающих его любовных романов, когда «четвертым углом» в бисексуальном треугольнике вдохновения была постоянная зависимость художника от меценатов. История Караваджо трактуется в фильме как расплата за соблазны, в том числе плотской (и тем более — мужской) любви.

Джармен снял «Караваджо» за пять недель, но при этом подготовка к съемкам заняла у него целых семь лет. Сколь «арт-хаусным» и авторским творением не выглядел бы фильм, он все же остается биографическим произведением, в котором реальные факты из жизни весьма прихотливо взаимодействуют с художественным наследием живописца. Основным вкладом Караваджо в развитие живописи принято считать изобретение особого направленного света и эксплуатация довольно жестоких реалистичных мотивов.

Основным достоинством фильма Джармена является своеобразная стилизация под Караваджо, когда каждый кадр строится в соответствии с художественными принципами итальянского живописца. В результате возникает тот эффект, когда можно говорить о так называемых «оживших полотнах». Но авангардистский киноэрзац Джармена выдерживает и динамику, и смелые символические вкрапления — появление в различных кадрах, то грузовика, то печатной машинки, и звучание джаза, доносящегося из радиоэфира.

Джармен остается верен своей половой ориентации, что в первую очередь находит выражение в утверждении мифа о бисексуальных пристрастиях главного героя, хотя единственным (и то косвенным) доказательством, подтверждающим это, можно считать факт, что у Караваджо было крайне мало обнаженной женской натуры. И это почти уникальная для того времени ситуация, хотя её можно интерпретировать довольно просто: обнаженная женщина — это уже прекрасная форма, и живописец сознательно на своих полотнах стремился уйти от её еще большей идеализации.

Убийство, из-за которого Караваджо пришлось покинуть Рим, он действительно совершал, однако причиной тому была не любовная коллизия (как в фильме), а спор во время азартной игры. А жертва, Рануччио Томассони, был отнюдь не нищим натурщиком, а представителем весьма знатного рода (поэтому художник и вынужден был бежать). Джармен пользуется биографией Караваджо, как мозаикой, переставляя и сознательно искажая факты, предпочитая педантичному документализму свободу интерпретации.

Джармена можно назвать последователем Пазолини, под непривычным углом взглянувшего из ХХ века на эпоху Ренессанса. Но, в отличие от коллеги-итальянца, британец не экранизирует священные книги и религиозные картины. Но пристально всматриваясь, прежде всего, в самого себя, он явно держит их в уме. А корни ренессансной культуры прорастают у него в буквально «распирающей» экран телесной фактуре. При этом режиссер ухитряется остаться трижды радикалом — эстетическим, моральным и политическим. Он не снимает кино в привычном понимании, а совершает некие акции, облеченные в провокативную форму и соединяющие классику и авангард, театрализованное барокко и порно-кич.

Поскольку Джармен во всех статьях и рецензиях представлен как авангардист, готовился к трудному для понимания фильму, Но картина смотрится с немалым удовольствием. Если же по происходящим событиям возникает момент непонимания (сюжет развивается в нескольких временных пластах), то это ничуть не мешает эмоциональности восприятия.

Фильм вряд ли можно назвать в полном смысле слова биографическим. На мой взгляд, цель Джармена иная. Его занимает взаимосвязь характера художника, шире — его личности и творчества, проблемы, которые в связи с этим возникают.

Центральные символы фильма — нож и крест. Нож явно побеждает, потому что Караваджо — человек необузданных страстей и в жизни, и в творчестве. Он не может равнодушно и ремесленно-профессионально изображать жизнь. Он влюбляется в эту плоть, он вожделеет её, он отстаивает ножом и деньгами право владеть ею. Он сам получает плату за красоту и за умение удовлетворить чужое вожделение, поэтому знает всему этому цену, готов платить, в том числе своей и чужой кровью. Да и деньги тут — лишь добавочная смазка к страсти, потому что он заражает окружающих, превращает похоть и стремление к обогащению, даже ревнивое самоутверждение в пир безудержных страстей возрожденческого масштаба, когда взор человека впервые от неба сошёл на землю и открыл для себя прекрасное и вожделенное во плоти.

Но чтобы увидеть продажного любовника богом, его простушку-любовницу святой, необходимо не только увлечение, но и самообман, про который художник в своём подсознании «помнит». А возвеличенные им «объекты» и сами входят в роль, начинают вне зависимости от своих реальных поступков воспринимать себя в тех категориях, которые присвоил и внушил им художник (чтобы быть моделью для изображения ангела, надо себя подавать как ангела, проникнуться его святостью). И вот правда поднятия себя к святости сталкивается с ложью и ханжеством Папы и кардиналов — карнавал с переодеваниями. Только в душе художника есть мечта об этой святости, высоте души (крест), а в папском окружении полное неверие и цинизм.

Трагические последствия неизбежны. Имитирующий бога возомнит себя богом и переступит границы, налагаемые моралью и своей собственной природной трусоватостью (при дешёвом, показном молодечестве). Вытащенной из житейской грязи «богоматери» нет пути в её прежнее ничтожество, хотя она и сама ещё этого о себе не знает. Но ведь художник их любит, и только он мучается их гибелью, которую принесла его попытка поднять их над обыденностью своей любовью.

Джармен настолько проникся личностью Караваджо, что возникает сомнение: а Караваджо ли это? Не исповедался ли нам автор под видом рассказа о великом художнике? И тогда становится понятным и оправданным удивительно точно воспроизведённый в фильме колорит полотен Караваджо: между режиссёром и художником уже нет границ в его собственном сознании, они видят и воспринимают мир одинаково.

9 из 10