День Саранчи (1975)

«Трудно смеяться над жаждой красоты и романтики, каким бы безвкусным и даже чудовищным образом она не утолялась. Но вздохнуть – легко. Что может быть гнуснее подлинного уродства?»

Натанаэл Уэст не дает шансов своим героям. Наверное, это что-то личное. Судьба не баловала самого писателя при жизни – нет ярких достижений ни в литературе, ни в сценарном ремесле, ни после ее окончания в 37 лет. Мне кажется, именно кинематограф, который так ненавидел Уэст, сделал его заметной и более значимой фигурой, чем он есть в действительности. Какая ирония! И пусть в режиссуре Джона Шлезингера и в сценарии Уолдо Солта нет чувства превосходства, наоборот, они исполнены уважения к первоисточнику, фильм «День саранчи» - их совместное детище, доказывает, что кино способно создавать куда более тонкие материи, чем составление слов. Никогда еще высокомерие не делало человека великим. Ну, только высокомерие.

Шлезингер это отлично понимает и поэтому он является одним из моих любимых режиссеров. У него отлично получаются экранизации, он один из немногих кто способен облечь слово в плоть, сделать его живым и мясистым. И у него великолепное чувство юмора, все его лучшие работы – это всегда вызов обществу и его условностям. Также, как и Натанаэл Уэст он знал, насколько грязным и жестоким может быть Голливуд, но в отличие от писателя взгляд Шлезингера – это не тупик. Для художника всегда должен быть запасной выход.

Сюжетно фильм мало отличается от книги. Все действующие в романе персонажи сохранены, все сцены достоверно отыграны, но с авторским комментарием. Вообще, читая книгу, меня не покидало чувство дежавю, что где-то я подобную мерзость уже видела. А потом вспомнила «Вавилон» Шазелла. Эпизод с Тоби Магуайром. Теперь это не кажется фантастическими небылицами Кеннета Энгера – исподнее Голливуда выглядит именно так. Если Натанаэл Уэст преподносит это в виде факта, стилистически копируя отстраненную манеру современников (Дос Пассос, Синклер Льюис), то Шлезингер и Солт творят из этого материала гротескную реальность, параллельный мир, в котором отзвуки мира реального практически не слышны – новостной блок после сеанса кино, случайно включенное радио, мимоходом замеченная в толпе зевак газета, так, что и заголовок-то не прочитать… Еще никогда эскапизм не приносил человечеству столько крови.

Что не дает омерзительному сюжету «Дня саранчи» скатиться до порнографии? Не устану делать Шлезингеру комплименты, но он из породы благородных рассказчиков. Ему важно символизировать финальную смерть, а не оставить ее на волю случая. Возможно, и у Уэста были такие задумки. Наблюдая в Голливуде насколько аморально действует на детей тамошняя атмосфера, он попытался изобразить самое гнусное – разврат в ребенке. А вот Шлезингеру и Солту удалось это на 100%. Светлая головка этого то ли мальчика, то ли девочки, с по-буратиновски скрюченными конечностями (может Шлезингер и шепнул маленькому Роршаху, чтобы тот изображал кузнечика) мелькает на протяжении всей картины, от и до, и даже тех, кто знаком с книжным сюжетом, шокирует то, чем закончатся его «невинные» забавы.

Помимо врожденного чутья на слово, Шлезингер потрясающе умеет работать с актерами. У «Дня саранчи» вообще один из самых удачных кастов в кинематографе, и дело не в именах, а в том, как они синтезируют друг с другом. Конечно, мое сердце похитила Карен Блэк. Актриса, которую не назовешь красавицей в самом стереотипном представлении этого слова, буквально поглощает экран своей животной харизмой. Из современников с ней сравнима разве что Эммануэль Сенье, есть в этих женщинах что-то первобытное, магнетическое. Как и в книге Натанаэл Уэст отдает должное развратному очарованию Фэй Гринер, что выглядит оно не наигранным и потому – вульгарной ее не сочтешь, в эту девушку можно влюбиться. Не припомню, чтобы в книге произносились такие признания, но на экране герой Уильяма Этертона полон романтизма. Он грезит этой испорченной девчонкой, тогда как книжный Тод Хекет мечтает ее изнасиловать. Книжной и экранной загадкой остался для меня Гомер Симпсон (да-да, трудно не вспомнить желтого человечка) в исполнении Дональда Сазерленда, самое удивительное, что внешне я поменяла бы экранных Хекета и Симпсона местами, но Шлезингер решил так, может он видел в фигуре Симпсона отблеск Адольфа Гитлера, уж очень сильно в этом фильме Сазерленд его напоминает.

Но что еще лучше удается Шлезингеру, кроме удачного каста, это идеальный союз с оператором. Насколько сильна не была бы жажда обличить уродливое, «День саранчи» - это в первую очередь фильм о Голливуде. И Шлезингеру, в отличие от Уэста, совсем не сложно отдать должное его тлетворной красоте. Если в книге описание съемочного процесса подается как инструкция по эксплуатации, совсем неохота проникать в текст, уж лучше пробежать глазами, то в фильме – это магия. Над батальной сценой времен Наполеона парит Уильям Касл, ну не шутка ли; сцены со смертью переснимаются снова и снова, смонтируем потом; занимающаяся заря так тосклива и всепоглощающа, что кажется реальнее настоящей, что кажется, что и смерти не существует, даже когда за секунду рушатся декорации. Этот миф, под названием Голливуд, продолжает жить. Наверное, дело в воздухе.

Или дело в самом характере. Вот у Шлезингера он 100% киношный. Если у Натанаэла Уэста Тод Хекет сходит с ума от творящегося в «горящем Лос-Анджелесе» беспредела, то Шлезингер дает художнику шанс спастись. Неизвестно правда где. В то время, когда вся творческая Европа бежит именно в страну грез от реальных ужасов реальной войны, местной интеллигенции трудно дышится.

«День саранчи» (1975) — фильм Джона Шлезингера. История повествует о выпускнике Йельского университета, который отправился покорять Голливуд. Молодой и наивный, он еще не мог полагать, что мечта коварна, а порой смертельна для душ, которым вовремя не привили умеренный цинизм.

Обратная сторона: Куда приводят мечты?

Талантливый художник попадает в пристанище порочного блеска. Экранная магия, покорявшая Америку 1930-х годов, оказалась не нужна тем, кто ее производит на свет. Все герои окунулись в развратный шик.

Главная героиня оказалась блудницей, увлекающей за собой мужчин в пучину разврата. На ее дне они играют роль боевых петухов, которых сами выставляют на бои напоказ. Это блуд в мире, полном соблазнов, затягивающем невинные души в правила своей игры.

Это мир роковых женщин, ярко блистающих за чужой счет. Мир танцев, которым они, словно паучихи, вьют свои сладострастные сети. Приятных на запах, но токсичных на вкус.

Мир, эмоционально изводящий принципиальных людей, желающих жить добросовестной жизнью. Обращающий в прах всю их веру в человечность и настоящую любовь.

«Сладкая жизнь»: Причем здесь итальянское кино?

Кинолента тесно перекликается со «Сладкой жизнью» (1960) итальянца Федерико Феллини. И там, и здесь — главный герой, попадающий в богемную тусовку. И события, выбивающие его из колеи.

Но в «Дне саранчи» это показано более конкретно, откровенно и убедительно. Оно вызывает эмоциональный надрыв. Все события происходят у нас перед глазами, а не за спиной у героя (как в «Сладкой жизни»). Герой — прямой участник событий, после которых прежним остаться нельзя.

Сопоставив эти два фильма, можно подвести итог, что от близости огня зависит решение, которое примет человек. И, чтобы по-настоящему почувствовать степень ожога другого, самостоятельно обжигаться нужно уметь. В этом и заключается искусство человечности.

И «День саранчи» оставляет после себя, несомненно, больший ожог. А «Сладкую жизнь» Федерико Феллини все же рекомендую посмотреть!

9 из 10

Роман, по которому поставлен фильм, читал давно. И ощущения от него были неуютные. Не потому, что там проблематика острая или язык с завихрениями, нет. Плоский был роман, тусклый. Может, дело в переводе? А вот фильм — другое дело! Голливуд, вывернутый наизнанку. Геенна сияющая и блестящая, отороченная гниющим мясом. Вот пошлая и доступная Фэй, актрисочка, в сердце которой скрутились жгутами алчность самки богомола и выводящая из себя тупость. А это художник, который хочет карьеру и сумеет вовремя промолчать. А это — несчастный и забитый мужчина, стоящий на обочине жизни и пытающийся найти в ней крупицу любви, неуклюжий, зажатый в угол религией и собственным несовершенством. А в центре бурлит толпа, состоящая из жующих и чавкающих рыл, охотники за знаменитостями и автографами, пресловутая саранча, полчища неживых.

При просмотре внутри просыпается гнев, который не смог донести роман Натанаэла Уэста: Шлезингер вылепил из глины существ, а вместо жизни вдохнул в них стремление. Причем, хаотичное, внутри каждого механизм самоликвидации — лететь на блеск и славу, прильнуть к ней или пожрать ее, уж кому как повезет. Тридцатые годы, Депрессия позади, Голливуд цветет, нацистская Германия зреет. Ни у кого нет воли: сказать раку душевному «стоп», просто остановиться в этом беге миллионов ног за счастьем, что воплощает собой богато накрытый стол, шелковые простыни, роскошные платья и пачки денег.

Финальную сцену Шлезингер снял так жестоко, что даже насмотренного человека будут потом преследовать рожи толпы-саранчи; на ум приходили фильмы Триера, Полянски, но им в чем-то далеко до этого шквального огня, кричащей утробы, вылившегося на улицы ужаса… Лак отваливается кусками, и предстает чудовище: человек, отказавшийся от облика своего ради горстки фальшивых драгоценностей.

Забавно: одного из героев зовут Гомер Симпсон. Роман написан в 1939, и я, читая его, посмеивался; сложно избавиться от образа желтого толстяка. Также в фильме есть девочка-мерзавка, Адор. Ее сыграл Джеки Эрл Хейли, впоследствии Роршах в «Хранителях» и новый Фредди Крюгер.

9 из 10