Мальпертюи (1971)

На момент просмотра фильма я ничего не знала ни о режиссёре, ни об актёрах, ни о книге, экранизацией которой данный фильм является. Я просто смотрела фильм. И понимала, что смотрю настоящее кино. Потому что в нём нет никакой оглядки на зрителя. Это чистый взгляд художника, творческое высказывание умного человека. Мир-сон, дом-грёза, да конечно. Но не только. Это ещё и фильм о том, о чём всегда всё самое лучшее. О выборе. Свобода или золотая клетка? И опять же, не всё так буквально.

Этот фильм приятно и интересно смотреть, потому что и актёры замечательные, и свет, и художник-постановщик, и художник по костюмам, и оператор. Об этом фильме интересно думать и рассуждать. Я очень рада, что хоть когда-то людям хватало смелости финансировать подобные фильмы.

9 из 10

«Мальпертюи» — это фантазия идеального синего, сон в лабиринтах улочек старой Фландрии, в узких коридорах мрачного особняка, где его собственное прошлое разъедает стены вместе с обитателями, подобно раковым метастазам. История петляет по закоулкам сознания и отрезкам жизни главного героя — двадцатилетнего белокурого юноши Яна со взором, горящим небесной лазурью, и неизбежно возвращает его в этот «Дом зла и обмана» — Мальпертюи, где незаметно стирается грань, разделяющая настоящее от будущего, реальность от вымысла. То ли во сне, то ли наяву переплетаются в тугой узел судьбы людей и богов Эллады, плененных Кассавиусом, хозяином дома, и заточённых в нем навеки, а любовь, мечты и идеи прокладывают мостик от античности к «золотому веку» и далее — в век двадцатый, чтобы навсегда замкнуть время в пространстве проклятого особняка. Тёмный ландшафт Мальпертюи — дома-загадки, где всегда царит мрак, был нарисован воображением одного фламандца в одноимённом романе, а, спустя чуть более тридцати лет перенесён на киноплёнку другим его соотечественником — Гарри Кюмелем. От произведения Жана Рэ сценарист фильма Жан Ферри целиком сохранил ключевую сюжетную линию и вместе с режиссёром они закрутили её в многоуровневую структуру с бесчисленными световыми и цветовыми подтекстами так, что выход из одного лабиринта жизни-сна становится входом в следующий, оставляя «Мальпертюи» загадкой без окончательного ответа. Ключевые цвета в киноленте символизируют древние принципы спуска, падения, смерти и возрождения: чёрный — низвержение старых ценностей, красный — принесение в жертву своих бережно хранимых иллюзий, а белый — новый свет, новое знание, которое приходит благодаря переживанию первых двух.

Со смертью таинственного дядюшки Кассавиуса — местного демиурга, демонолога, принадлежавшего к обществу Розенкрейцеров, наступают сумерки. Но ведь известно, что «там, где гибель, закат и падение листьев, там жизнь жертвует собой ради власти!» Прежняя жизнь закончилась, а другая ещё не вступила в свои права. Четыре женщины с одним лицом — четыре архетипа: медноволосая Эуриалия, темноголовая Алис со стремлением забыть навсегда о своей истинной сущности эринии, белокурая Нэнси и земное воплощение первых двух — Шарлота — олицетворяют любовь, страсть, нежность и мудрость. Они — возлюбленные и одновременно хранительницы снов-лабиринтов Яна, они отводят от него беду и в то же время направляют к познанию неизведанного, каждая на своей ступени. Дом не делает больше тайн из своих интерьеров. Ни одна дверь не остается закрытой, ни одна гостиная не ускользает от жадного любопытства; нет ни запретных комнат, ни тайных ходов, однако… Вместе с сестрой навсегда уходит нежность, чувственное познание становится проводником в иное измерение, где юноша становится мужчиной не только физически, сколько духовно. Ян не желает покидать Мальпертюи. Носитель его духа — носитель божественного. Из лоскутков сознания, распарывая ткань собственной жизни, он последует за медноволосой любовью с нефритовыми очами и соберёт фантасмагорический мираж, противный христианскому миру. Красота Аттики давно померкла и застыла в камне, но древние силы пока не угасли окончательно, и огонь, изрыгаемый Вулканом в уродливом человеческом обличье, всё ещё способен поглотить фигуру на распятии, добавляя к мифологическому архетипу ещё одного умирающего и воскресающего бога. La danse Macabre на зыбком мостике пространственно-временного континуума.

Они исчезнут так же, как и появились, промелькнув напоследок вереницей то ли новых, то ли истинных обличий. А Мальпертюи… Этот дом, как и прежде, стоит на улочке Вье Шантье, обратив к прохожим суровую маску своего фасада. На чердаке дома, в коридорах-лабиринтах, в лесу, окружающем особняк, творится нечто странное. Где-то в глубине одного из коридоров продолжают гаснуть лампы и образом юноши в белоснежной рубашке уже маячит рождение ницшеанской идеи о сверхчеловеке с печальными глазами anima mundi.

«Мальпертюи» Гарри Кюмеля — хрупкая печальная сказка о том, что в душе современного человека живут все те же древние боги, пока всех их еще окончательно не вырезали оттуда психоаналитики. Хотя какой-нибудь демагог вроде Жижика мог бы разобрать и растолковать его, пользуясь тем же понятийным аппаратом психоанализа и аналитической философии, но фильм утекает от всех попыток предъявить ему такие счеты. «Мальпертюи» — живое существо, сотканное из окриков демонов и шепотов богов, а резать по живому без резиновых перчаток, дело, знаете ли, неблагодарное и неблагородное. Эта тоска по простоте мира, когда деревья были большими, по наивно-восторженному взгляду — взгляду древних греков, их вере в буквальность богов и святость мироздания. Вся красота и величие мифов эллинов в их монолитности и неразъемности, в обращении к таким архаичным пластам anima mundi (Души мира), где еще не начались объяснения и сомнения. Для Платона идеи были незыблемы и не нуждались в доказательствах, это сейчас все эти «красота», «гармония», «добро» и «зло» обзавелись куче двойников, включая слова совершенно противоположные по значению. С верой исчезла и уверенность, остались только гипотезы, догадки, смутные подозрения. И все перепутано, все зыбко, все сложно и нет ни одной истины, которую нельзя было бы поставить под сомнение. Сейчас, когда даже многие священники, как бы несколько стесняясь, объясняют превращение воды в вино или сотворение мира за 6 дней «метафорой», такой поэтической аллегорией, что уж нам до античной простоты мировосприятия? Человечество со своей наукой и индексами цитирования стало слишком взрослым, слишком рациональным, слишком сложным. Но чем ближе оно подбирается к своему могуществу, тем более властным становится зов к бездне.

В Мальпертюи, разочарованные всем слишком человеческим древние боги загнаны железной волей хозяина замка Касаветиуса, непоколебимого и безумного в своих порывах человека. Вот она реализация извечной грезы Возрождения, которое на века задало вектор всем европейским расам (кстати, явно не лучшим из человеческих рас, между нами говоря). Вот он, девятнадцатый век, как царь Мидас превращавший в камень все к чему прикасался. Кстати, из этого девятнадцатого века через мечты Касаветиуса о рождении сверхчеловека, ребенка Яна и Эурелии, проложен мостик к веку двадцатому. «Гибель богов», приведшая к тому, что их место в сознании людей заняла человеческая власть. Вот он путь естествоиспытателей, поверявших алгебру гармонией, всяких заигравшихся с наукой докторов Фаустов и Франкенштейнов, предпочитавших обладание знанием тайне, а между экспериментом и чудом, выбиравших эксперимент. «Дайте мне точку опоры и я переверну Землю» — в этой фразе, приписываемой Архимеду, весь пафос древних веры в свои возможности. Перевернули уже потом, когда оперлись на разум, но уж больно ненадежная опора… Скоро хозяина замка вынесут и закопают в саду без заупокойной. Не польстившись на его завещание, оттуда уйдет Нэнси, унеся с собой всю невинность, а у древних богов хватит возможностей, чтобы заворожить и погубить заплутавшего в лабиринтах замка героя. Мальпертюи, могила мечтатель, близнец другого замка — Ксанаду, рай ставший собственным Зазеркальем, встречает Яна сборищем прощелыг, пьяниц, стареющих красавиц, старух и уродцев. Это покрытый трещинами, разрушайся мир, из которого уходила красота, но он еще в силах и долго будет в силах. Ведь если все что мы знаем, так это то, что наша жизнь — маленький сгусток в Океанусе Птолемея, микрокосм в бескрайнем Солярисе мировой души, где дрейфуют наши мечты, тайные желания и сны, периодически наталкиваясь на коралловые рифы галлюцинаций и фантазмов. И не есть ли это знание для наш вас важнее и сокровенные, чем все остальные знания?

Life, what is it but a dream?

Фильм от бельгийского классика Гарри Кюмеля поставленный по роману «Мальпертюи. История фантастического дома» Жана Рэя, признанного мастера европейской «черной фантастики».

Гарри Кюмель сохранив фабулу романа, значительно его пересмотрел. Если у Рэя «Мальпертюи» прежде всего мистическая история на основе античной мифологии, то Кюмель создал сюрреалистическую сказку или притчу, кому как нравится. Не случайно фильм предваряется цитатой из Льюиса Кэрролла. Фильм представляет собой причудливое переплетение сна и реальности и ключом к нему служат заключительные слова Кэрролла: » Жизнь — это всего лишь сон». По своим приемам создания «поддельных вселенных» фильм вполне может заткнуть за пояс Дэвида Линча с его «Шоссе в никуда» и «Малхолланд Драйв» и продолжает традиции, заложенные в кино «Кабинетом доктора Калигари» Роберта Вине.

Для фильма характерна необычная игра актеров, в состав которых входит звезда международного класса Орсон Уэллс в роли Квентина Кассавиуса. Роль у него здесь подобно его роли в собственном фильме «Процесс» (где он играл адвоката) преимущественно ‘лежачая» (Уэллс играет находящегося при смерти старика) но, тем не менее, благодаря мимике и интонациям весьма выразительная.

Стоит добавить также, что фильм существует в двух версиях — режиссерской и перемонтированной для показа на Каннском фестивале версии, смотреть стоит лучше первую.

9 из 10