Когда в Бухаресте наступает вечер, или Метаболизм (2013)

Пауль ведёт машину по вечернему Бухаресту и рассказывает Алине, как плёнка его ограничивает, не даёт ему возможности выразить своё видение мира. Потом он говорит, что хотел бы, чтобы герои ссорились как в жизни, минут 20, а плёнка не позволяет сделать кадр больше 11 минут. Алина ничего не понимает в технических вопросах, но Пауль замечает, что это не технический вопрос. А какой тогда?

Режиссёр Пауль придумывает ещё одну сцену в свой фильм. Алина выходит голой из душа и одевается. Одежда — это броня против политиков, которые низко пали. Она услышала их разговор и хочет быстрей облачиться в броню. Где она стоит? Что надевает сначала, что потом? Ей нужна щётка для чистки платья. Что она слышит и что идёт брать в комнате? Да, важна каждая мелочь. Но Пауль, наткнувшись на некие неразрешимые противоречия, говорит, давай, мол, завтра продолжим. Герои идут в ресторан и долго и нудно выясняют, как повлияли столовые приборы на развитие культуры еды. Пауль говорит долго и муторно, делая какие-то кособокие выводы, пока Алина не говорит, что в еде главное — вкус, и нет здесь никакой ни истории, ни развития. А, вроде да, соглашается он. И? — постоянно и безучастно спрашивает она. Он похож на пыльный мешок, который постоянно заваливается набок, она — на безразличный предмет, который переходит из рук в руки. Кино для неё — ещё один способ сбежать из провинции. Она любит Францию, но ей не понравился университет Монпелье, она любит кино, но кто такие Моника Витти и Антониони не знает.

Комплимент следующего режиссёра проходит мимо, но он и не нужен. Закончится этот фильм, будет другой. Уйдёт этот режиссёр, будет следующий. Алина ловит такси, больше не едет с Паулем к нему домой. Он уже не сидит за рулём. Сможет ли она сыграть француженку с такой фигурой? Пауль сидит на пустой кухне, оклеенной кафелем и по телефону рассказывает продюсеру о наверное язве. Всё вокруг никак. Людей почти нет. Пустые разговоры, нет эмоций и переживаний. Вокруг только размытые образы, кафель, двери, прикрытые, открытые, закрытые и поддельная эндоскопия желудка Пауля, на которой не видно никаких болезней. Чистая физиология. Процесс.

Живой желудок показывают около десяти минут. Он чавкает, сокращается, пенится…

Однажды я спросила знакомого, зачем он каждый день после работы не идет домой, а идет в кафе-ресторан-клуб, чтобы сидеть там и выпивать до самого позднего времени. «Чтобы провести время», ответил знакомый. «Чтобы хорошо провести время?», уточнила я. «Нет, чтобы просто провести время». Это было новым для меня — таким новым, что обдало холодом и сквозняком, и пустотой, и бессмысленностью жизни: каждый день, несколько часов просто провести время как-нибудь.

Вот этот фильм — он об этом. О том, как актриса и режиссер фильма разговаривают, ходят в ресторан, спят, занимаются сексом — и все это, чтобы просто провести время. Без чувств, без надежд, без эмоционального участия в том, что они делают.

Уходя разговаривать с бой-френдом в другую комнату, актриса устанавливает огромную дистанцию между «я здесь» и я «не здесь». Попытка придать смысловую наполненность обеду — разговор о том, как культура столовых приборов повлияла на сложность кухни разных народов, — проваливается в пустоту, вязнет в деталях. Обсуждение фигуры актрисы с точки зрения того, может ли она сыграть француженку или, может быть, польку, обнуляет физическую красоту и делает тело абстрактным объектом для раcсмотрения. Самые важные в жизни вещи становятся обыденными и опустошаются. Настолько важный, тонкий момент нашей современной жизни становится основной идеей игрового фильма, снятого в документальной манере.

«Я хотел бы, чтобы ты ругалась с партнером полчаса, но я могу дать вам только 11 минут. Из-за ограниченной длины пленки это максимальная длина непрерывной сцены. Это изменило мой взгляд на мир как режиссера». «И?» — безучастно спрашивает актриса. Режиссер не отвечает. «И?» — спрашивает актриса еще и еще, в разных моментах фильма.

… Сам Бухарест показан из окна автомобиля и комнатами, где живут режиссер и актриса. Стены, покрашенные краской в один бледный цвет, без рисунка. Минимум мебели — в ностальгическом советском стиле, полироль и дерматин, но только все новое. Сам Бухарест напоминает Ригу года этак 1990-го, мало рекламы, никаких огромных торговых центров, никакого стекла и бетона, и все ветхое, если можно так сказать о бетоне. Но по этому городу ездят современные автобусы и автомобили и ходят современные люди, говорящие по мобильным телефонам и мечтающие о Париже.

Десять — за то, что авторам удалось показать именно это «просто провести время», и дать этот сквозняк, чтоб ужаснуться.