Парагвайский гамак (2006)

Беспрерывно лает собака, тоскующая по хозяину ушедшему. Молодой Максимо ушел на войну. С той поры царит в регионе безжалостная засуха. Душным июньским днем пожилая супружеская пара устанавливает гамак, чтобы на нем отдыхать в свободное время. Эти простые, неграмотные, немногословные люди ждут возвращения сына. Вернется ли? Грянет ли дождь спасительный? Покинет ли их печаль гложущая?

Диалог усталых жителей причудливо переплетается со звуками природы, образуя стоическую монотонность бытия. В фильм необходимо вслушиваться, а не всматриваться. В этом оригинальность структуры повествования, при которой визуальная часть заметно уступает вербальной. Режиссер намеренно применяет дальние планы, создавая обобщенный портрет родителей, намекая — на их месте может оказаться любой из нас. И поскольку зритель лишен возможности получать информацию из привычного источника — изображения, то ему поневоле приходится концентрироваться не на фоне, а на повседневной речи персонажей, постигая таким образом суть глубинного одиночества семейного дуэта. Особую роль в фильме играет закадровый голос сына, наложенный на будничные дела родителей. Каждый прекрасно знает, сколь назойливым и неуместным бывают закадровые комментарии (зритель сам поймет, не глупый), но здесь данный прием вполне справедлив, поскольку позволяет нам проникнуться напряженным состоянием героев, лучше понять их надежды и тревоги. Магия ленты заключается в способности уложить события одного дня в один час, когда в финале истории грустной зритель разделяет с незнакомцами их трогательную неуверенность в завтрашнем дне. Не у всех, вероятно, хватит терпения, но кто выдержит — навсегда оставит в душе щемящие чувства, пробивающиеся сквозь ложные ценности современного мира и его главный бич — жажду потребления.

Перед нами рабочие люди, даже не задумывающиеся о вещах, которых им никогда не суждено получить. Все, что их волнует — обыденные вещи, радость от присутствия которых доступна всем, кому важны не амбиции, а равновесие духа. Пусть придет с войны сын. Пусть начнется дождь, вскармливающий урожай. Пусть выздоровеет собака. Пусть уйдет из них страх перед сгущающейся ночью. Рамон и Кандида, несмотря на столь краткий хронометраж картины, вышли на удивление объемными персонажами, имеющими индивидуальность характера. Философская, но жесткая позиция жены идеально дополняет смятение и тихую растерянность мужа. Может быть, они не так умны, как некоторые. И не богаты. Их сын на войне, так что же позволяет им выживать в этой неизвестности? «Мы, бедняки, всегда сражаемся», — произносит без всякого пафоса Рамон. Так живут эти люди: что бы ни происходило, они всегда сражаются, потому что альтернативы им не предоставлено. За этими их мелкими ссорами прячется истинный страх и пронзительная боль, с наступлением сумерек внезапно раскрывающаяся в единственной фразе: «Теперь мы такие печальные, Кандида». И никто не кричит, не бьется в истеричном плаче, а все равно это признание поражает, откладывается в памяти, даже ранит хлеще любых действий. Но особенно их горькое одиночество подчеркивается удивительным отсутствием Бога во всей истории — его ни разу не упоминают. Впрочем, с Богом или без него, они уже знают, что делать: продолжать свою нескончаемую битву, и в ней отрицать собственное одиночество, чье признание равноценно выбрасыванию белого флага.

Слышен птичий щебет, но самих птиц не видно. Наверное, прячутся в лесу, за апельсиновыми деревьями.