Моя медленная жизнь (2001)

В этом ускользающем, временами почти перестающем существовать фильме, нет того за что принято ругать и любить независимое кино. В «Моя медленная жизнь» никто не рефлексирует, не рассказывает историй, здесь нет главных персонажей, так как сюжет, дробясь на сценки, не подразумевает внекадровой их жизни. Кино как моментальный снимок, где через обыденную безразличность происходящего сквозит какая-то особенная нежность столь любимых режиссером послеполуденных июльских дней. Среди представителей поколения «новой берлинской школы» Шанелек, наверно, единственная для кого театральное и литературное наследие Центральной Европы, а особенно Франции, определило все когда-либо ей снятое. Шанелек играет в театр интуитивных догадок, она отнимает у зрителя прерогативу носителя знания о происходящем, тем самым, освобождая его от стереотипов привычного киновосприятия, когда расставленные в сюжете метки, указывают нам на то, как правильно следует оценивать происходящее.

Герои ее фильма это случайные прохожие, встречающиеся нам в бесконечных магазинах, кафе, парках и в гостях у знакомых, они люди, чьи имена запоминаешь из вежливости и просто на всякий случай. Это стыдное нежелание людей присматриваться к незнакомцам и близким Шанелек переносит на экран из реальной жизни.

Невыносимая легкость бытия для режиссера таится в образах двух подруг — Софи и Валери. Первое появление Софи будет связанно с принятием ею решения уехать в Рим. Вновь мы увидим девушку лишь после ее шестимесячного отсутствия. Несмотря на кажущуюся отчужденность фигуры Софи от происходящего, она носитель незримой силы связывающей всех персонажей, именно Софи произносит ключевую фразу фильма: «Вдруг, что-то случится». Это ее отъезд запускает скрытый, обращенный в будущее механизм. Только благодаря ей, Валери знакомится с братом своей соседки по комнате Томасом, а мещанка Мари, воспользуется подвернувшейся возможностью оставив квартиру под присмотром, выбраться в отпуск на Сардинию. Спустя восемь лет на фоне этой скромной мечты об островном каникульном счастье Марен Аде снимет свой групповой портрет «мужского-женского» современной Германии.

Для Шанелек Валери становится экранным альтер-эго ее самой, внутренне она отвечает за героиню Урсины Ларди, когда как сама выбирает образ молодой матери. Материнство очень важно для Шанелек. Позже, в другом ее фильме «После полудня» обыгрывая чеховскую «Чайку» она отведет себе роль актрисы маниакально оберегающей хранимый ею младенческий образ уже давно выросшего сына. И поэтому, тонкорукая и удивительно похожая на короткостриженную Джин Сиберг вечно начинающая писательница, становится для режиссера лирической героиней почти ромеро-гриновского толка. Выслушивая от издателя упреки за чрезмерную увлеченность литературной стилистикой и пренебрежение проблематикой, Валерии оправдывается: «Я хочу, чтобы люди понимали мною написанное», но писательство как личная терапия в обход авторского бессмертия не приветствуется.

В фильме нет ни одной трагедии, даже смерть отца Валери служит еще одним доказательством непрерывности жизни. Трагедия вещь интимная, но даже обнаженная, зябко свернувшаяся на кровати Валери, выглядит закрыто и отчужденно. Дистанция между зрителем и происходящим перекрывается дистанцией между камерой и актерами. Почти в каждой зарисовке на первый план выводится кто-то один — в сцене на балконе профиль Валери почти полностью скрывает Томаса, в разговоре с женой и с девушкой-фотографом он же стоит спиной, когда как мы видим лицо женщин; на свадьбе все внимание отводится последнему прощанию отца с дочерью-невестой. Камера не нарушает личного пространства героев, запоминая жизнь через полуоткрытые двери, стекла, снимая со спины. Медленный минимализм как иррациональный, но крайне действенный способ передать сиюминутность мироощущения.

Перевалившее за середину лето с его томностью и зарождающимся в самой природе чувством умирания прорывается в удивительнейшей сцене в парке, когда статично фиксированная камера внезапно оживает длинным планом. Аллея приходит в движение, голоса идущих по ней людей тонут в поднявшемся ветре, — очевидность присутствия осени отмечает окончание еще одного лета.

Сердце фильма, это несколько минут самозабвенного дэнса Валери и Бена под девичий пост-панк. В наивно развязных словах Beangrowers слышатся отголоски рассказа Валери о ее самом смелом поступке — спонтанном отъезде в отпуск. И в угловатых, движениях длинношеей начинающей писательницы куда больше жизни, чем в стрип-откровениях солистки Beangrowers.

Странно, но это стерильное, невесомое кино, которое многие упрекают в беспредметности, очень точно передает ощущение несуществующей вещественности жизни. Жизнь бесконечна, относительна и неуловима, в ее каждодневности спрятанные глубоко в себя люди ходят, говорят и привыкают друг к другу. Жизнь коротка, между ее началом и концом будут встречи, разводы, рождение детей и поездки на шесть недель в Рим. Жизнь не существует пока о ней не задумываешься. Она неизбывна и вы можете не бояться, никто из героев не пустит вас в свои мысли, в «Моя медленная жизнь» все либо застряли в прошлом, либо заперты в монотонности настоящего.