I Never Left the White Room (2000)

Серийный убийца Джеффри Прайор для блага общества помещается в психиатрическую лечебницу закрытого типа, где над ним начинается принудительный процесс не то лечения в духе старосоветской карательной психиатрии, не то тотального его уничтожения, впрочем, из чисто гуманных соображений; пускай будет чистый лист, чем сей мясной бестиарий, деяниями своими затмивший Дамера и Спесивцева. Между тем, лучше ему не становится, скорее наоборот: галопирующий регресс личности Джеффа под давлением замкнутого пространства лечебницы совершает невиданных темпов рывок, и дотоле не отличавшийся стопроцентным психическим здоровьем маньяк начинает вовсе погружаться в омут собственных ужасающих видений, кошмаров и воспоминаний.

Фильм «Я никогда не покидал белую комнату» 2000 года американского андеграундного режиссёра Майкла Тодда Шнайдера, выступившего в этой своей дебютной картине так же, как оператор, сценарист, монтажер и исполнитель главной роли, при всем желании невозможно рассматривать с позиций привычного кинематографического восприятия. Вышедшая за три года до брутальной вакханалии «Августовского подполья» и немалым образом повлиявшая на Фреда Фогеля и Ко, сформулировавшего не только теорию, но и практику псевдоснаффа по-американски (съемка на обычную камеру, ужасающая жестокость и кислотные светофильтры, порой откровенно смазывающие щедрую жесть), киноработа Майкла Тодда Шнайдера, всеми доступными автору шокирующими методами рушит стену между абсолютным кошмаром и умиротворенным наркотическим блаженством. Между природой внутреннего хаоса совершенного безумца и последовательным авторским погружением туда, откуда нет и не может быть никакого спасительного возврата. И искупления, и тем более раскаяния — постфактум зритель этой ультражесткой картины становится свидетелем полного распада личности, начинающейся с малого, а завершающейся на чрезвычайно истерической ноте: хуже, хуже, совсем плохо — карцер трансформируется то в камеру пыток, то в бордель, где доступны все 120 удовольствий, то в само преддверие Ада, где нормой становится некрофилия и самолюдоедство. Монстры внутри пожирают монстра снаружи, чистому листу не быть. И это экстремальное состояние уходящей окончательно вменяемости постановщик фиксирует с неподдельным, а оттого еще более неприятным сладострастием, наслаждаясь монотонной гибелью своего персонажа. Перенося на пленку, часто подергиваемую помехами, необычными ракурсами и изощренным насилием, весь тот ад, что был внутри у Джеффри Прайора, но исподволь материализовавшийся.

Едва ли режиссёр стремится к тому, чтобы его героя пожалели; такую не самую уместную цель Майкл Тодд Шнайдер не преследует совсем, поскольку в центре практически бессюжетного повествования находится как можно более детализированное описание того невыносимого состояния Джеффри Прайора, который проходит точку невозврата. Киноязык ленты Шнайдера, разорванный на лоскуты психоделики, сюрреализма и некрореализма, контекстно зарифмовывается с эпатажными творениями венских акционистов и синефильскими опытами праотцов индастриала, связывая в единый семантический узел что приснопамятные «Кокки — бегущего доктора» и «Зеленого слоника» Светланы Басковой, «Выблядков» Мавроматти и «Первую трансмиссию» Монте Казаззы etc. И этот андеграундный киноконтекст доминирует в «Я никогда не покидал белую комнату» до такой степени, что экстремальная порой жесткость некоторых сцен воспринимается не более чем как эпатаж ради эпатажа, как окончательная отмена границ дозволенного в угоду антиэстетскому любованию хтонической агонизирующей кинетикой предсмертной рефлексии того, кто никогда не покидал белую комнату, но она при этом оказалась испачканной от потолка до пола багровыми потоками крови и украшена гирляндами сочной свежей плоти.