Вишнёвый сад (1999)

Как неожиданно получается, когда вместо ожидаемой вишни со льдом на языке привкус феты, политой ароматным оливковым маслом. Как неожиданно, что вместо привычного, острого, ранящего, кислого — хрустящий трескающейся корочкой 19 век — по гортани мягко течет неродное, инородное, теплое. Милый вишневый сад греческого творца — дивный старый мир, стыдливо прячущаяся красавица-эпоха, элегантная, отзвеневшая звуками шарманок и пронзительным пением цыганок. Фабула давно известна, герои не придуманы заново — они знакомы со школьной скамьи, вспоминаются по одурманенным глазам учеников, утомленных экзистенциальной глубиной необходимой программы. Распадаются дворянские гнёзда, изживает себя Россия Гаевых и Раневских, одинокой струной лопается вековой уклад, а новые Лопахины строят железную дорогу в не менее дивный новый мир.

Пространственные междометия пьесы неизменны, и Михалис Какояннис, словно боясь добавить толику ослепительного эллинского солнца, только сильнее затемняет, утяжеляет, скрывает сад непроницаемой темной тканью, укутывает останки дворянского прошлого траурным саваном. Облизывая ягодный сок с пальцев, превращает его в вязкую патоку. Что было фарсом, насмешкой над собой, комедией в чеховском понимании, стало шекспировской трагедией без намека на улыбку. Но к чему горевать? Разве мало в фильме для изголодавшейся души атмосферы ленивой меланхолии, несвоевременной красоты, душного бездействия, разве не в них национальный колорит, национальное достояние — выстраданное, наивно-грешное, сгубившее прошлое с виноватой улыбочкой нашкодившего ребенка? Достаточно и режиссера, преувеличенно серьезно снимающего символистическое размытое кино и актеров, силящихся выговорить диковинные имена без акцента. Белая дымка под стать белоснежным цветам хочет олицетворять запутавшихся, теряющихся людей, подборка самой душещипательной музыки Чайковского показывает, что, несомненно, и за границей понимают, как нужно экранизировать классику восточноевропейской литературы. На просторах авторской фантазии нашлось место и народным песням, и концептуальным пролётам камеры по устремившемуся в невиданные дали саду, и пересказу оригинального произведения с надрывным южным акцентом.

К чему горевать? Вот и они, неизменные герои, неизменные образы, неизменные типы широкой русской души. Они не растворились в утопающем в предутренней дымке доме — всё сорит деньгами беспечная Раневская, заигрывается в бильярд Гаев, сорит остротами Яша. Однако щеголяя репликами с фицджеральдовской легкостью, актеры предлагают лишь поверхностную трактовку пьесы, намеренно оборачивая богатой страданиями оберткой пустой воздух. Полукомедия-полудрама зажата между желаниями снять аутентично и поиграться в чужой менталитет, пронизана излишне легким дыханием одной беззаботной героини Бунина. Сменяют друг друга красивые кадры: костюмы достоверны и красивы, сад полон спелой вишни и так же красив, провинциальный особняк Раевской уже настолько красив, что больше напоминает роскошные палаты столичных буржуа. Ведутся хорошо поставленные разговоры с тонкой небрежностью, глубокомысленными паузами Джулии Ламберт, куда более понятными зрителю, чем разобщенность, глухота к словам других, стремление всех персонажей одновременно прокричать о собственных мыслях и чувствах, ведь всё это представляется чуть ли не видением фаты-морганы. Потеряны, безвозвратно потеряны шум, гвалт, неразбериха — их значение поглотил прожорливый символизм внутри символизма — необъяснимая потребность в замысловатости, в собственно изобретенных аллюзиях, метафорах, извращающих своей причудливой пестротой пытавшийся спастись смысл. Из-за них социально-бытовая рефлексия превратилась в бытовую зарисовку о разорившихся людях с их ностальгическим неторопливым плачем по ушедшей блестящей жизни.

Туманная масса цветов так бесконечно прекрасна, бедные дворяне так трогательны и нелепы в своих попытках абстрагироваться от окружающей действительности; так радушно открывают перед нами дверь в рвущийся по швам мир. Только единожды сказанное уже запоминается, а повторяемое, повторяемое ещё и ещё на протяжении двух часов вызывает зевоту. Сюжетная канва не выдерживает, блекнет под требовательным взглядом, а происходящее, как назло, по-прежнему так прямо и бескомпромиссно: вместо стука топора — падающие деревья, замечание Трофимова, что вся Россия — вишневый сад засело на галерке, не принеся ни смысловой, ни сюжетной нагрузки, а старый Фирс закрывает за господами дверь без малейшего осознания не иллюзорной важности момента. Прочитал ли Какояннис книгу, не разобравшись в ней до конца, ведь его творение будто плодовое дерево с одними листьями: следует за оригиналом дословно, но только отказ от театральных подмостков в пользу полномасштабного пространства не идет ему на пользу, нет больше и театрализованности, усвоенной мысли, что вырубают всю страну, что опадают плодами прежние устои и засыхает дворянский стебль, поддерживающий всё дерево, что тоска по саду на фоне несущегося урагана нелепа и сатирична.

Ингредиенты на тарелке, свежие, сочные, но с брошенной поверх оливкой салат всё равно не удался полностью: оливка солёная, да соль-то в слезах, а не в иронии. И не хватает русской душе одного лишь детализованного изображения жизни, требует она родного поиска глубокого смысла, отрешенного взгляда на собственный портрет, смеха там, где его уже почти не осталось. Не хватает понимания, что мы есть не только в пространных рассуждениях о тяготах жизни, не в слезах и сожалении, но и в бойкой птице-тройке, резвой, бесстрашной, бесшабашной, всё несущей куда-то, а куда — Бог знает.

Общее впечатление: пррелестно, пррелестно. Живенько так. Никакой экзистенциальной отключки (ну кроме совершенно необходимой дозы), как это бывает у наших (хотя вобщем-то об этом и пьеса, как и большинство нашей классики — все в отключке). Конечно при исполнении западными актёрами ролей в нашей классике это просто невозможно, всё-таки действительно у них менталитет другой, это люди действия. Вот Шарлотта Рэмплинг (играет Раневскую) — убейте меня, ну непохожа она на русскую мадам, ни 19-го века, ни 20-го. Играет она хорошо, что-то между фарсом и трагедией, так как надо, но на русскую всё равно не похожа. В фильме использовано много русской музыки (весь фильм под сопровождение музыки Чайковского, играет оркестр под управлением В. Ашкенази, это «делает» фон фильму и очень точно, также поют некоторые народные песни). Также все имена актёры старательно произносят по-русски (у кого-то получается лучше, у кого-то хуже), а также некоторые слова (может и нерусские по происхождению, но ставшие ими, например Джерард Батлер — Яша говорит: «Кощмар!» (я так и рухнула когда он это сказал, очень смешно). Джерарда Батлера тут довольно много, то есть он появляется ненадолго, но часто (больше чем в пьесе, сценарий вообще несколько расширяет её, впрочем не отступая от темы, просто больше зарисовок из жизни и разговоров, точная инсценировка по пьесе не соблюдается). Он даже поёт!!! Правда нерусскую песню, но сцена оочень прикольная. Батлер вообще довольно ярок в фильме, такой брутально-смешной, если можно так сказать. Есть несколько сюрпризов, во-первых, Петю Трофимова играет (и очень хорошо! 100%-ное попадание) Эндрю Ховард — Джей из «Стрелков» — вылитый дореволюционный русский студент, как его показывают в наших фильмах, мятущийся дух, так сказать, «С них начиналась революция!» Дуняшу играет — жена Джея из тех же «Стрелков» (Мелани Лински) и играет хорошо. Но вообще — несмотря на Чехова и Шарлотту Рэмплинг — смотреть бы не стала, если бы не Джерард Батлер (в красном платке и чёрных подтяжках — настоящий пират, досадное упущение в его возможной фильмографии).

.. после прочтения можно не сжигать, а пересмотреть ещё раз..:)