Мать и сын (1997)

После неудачной попытки снять фильм по собственному сценарию, какой стали «Тихие страницы» (путанное, почти безмолвное блуждание героев прозы 19-го века по Петербургу), Сокуров вернулся к сотрудничеству с Юрием Арабовым, написавшим для него крохотный сценарий для часовой картины «Мать и сын». Однако, несмотря на скромный метраж и камерный формат лента получилась емкой и многозначной, хотя притчевость в ней — не главное: это прежде всего кино о родственных связях, о любви матери и сына, любви чистой, агапической, беспримесно альтруистической.

Когда-то на давней пресс-конференции Сокуров возмущался тем, как эта картина была воспринята на Западе, его в частности спросили журналисты, еще не видевшие фильма: «Это кино про инцестуальную любовь?» Сокуров возмущенно ответил: «Фильм называется «Мать и сын», вы что не понимаете?» Этот почти анекдотический эпизод еще раз говорит о том, что Сокуров — чрезвычайно несовременный художник, более того идущий откровенно в противоход фестивальным трендам.

«Мать и сын» — кино пиктографическое, цитирующее русскую пейзажную живопись, особенно передвижников, оно вписывает двух героев в контекст природной гармонии, показывает, что их отношения органичны миропорядку, созданному Богом, потому в нем так ощутимо влияние Тарковского, особенно пантеистического «Соляриса», Здесь нет войн, конфликтов, крови, есть только смерть, вносящая диссонанс в семейную идиллию: умирание матери и ухаживания за ней сына (сколь трогательны их совместные прогулки, в которых сын носит мать на руках!) должно когда-то закончится, герои осознают, что живут лишь в иллюзии вечности, время подспудно разрушает их жизни.

Используя искажающие изображение объективы, Сокуров делает пейзажи и тела героев нереальными, сновидческими, превращая свой фильм в фантазию о любви. Мать и сын не имеют имен, кроме них никого вокруг нет, лишь поезд временами проносится где-то вдали. Сын привязан к матери, как человек — к природе, тесно соединен с ней ментальной пуповиной, потеря матери для героя оборачивается скорбью и нежеланием жить. В этом мире нет Отца, который мог бы вторгнуться в эту идиллию, нарушить связь матери и сына, стать для последнего авторитетом и ориентиром. Потому при всей агапичности, возвышенности чувств героев, им свойственна какая-то первобытность, мифологичност, в этом мире еще не проведена граница между внешним и внутренним, человек еще при матери-природе, он еще не повзрослел, чтобы осознать свою отдельность от нее, свою самостоятельность.

Однако, в фильме нет болезненной психотичности связи с матерью-природой, как, например, в ранних лентах Линча, Сокуров и Арабов программно чужды психоанализу, хотя они понимают, что показанный ими универсум — это мир вне культуры, то есть Отцовского начала, вне Символического (в интерпретации Жака Лакана), это мир Реального, травматического опыта, потому смерть здесь особенно ужасна, ибо она всецело биологична, негативна, нигилистична в своем отрицании духовного. В картине «Мать и сын», пока герои живы, они духовны, но эта духовность мифологического человека, духовность язычника, намертво связанного с природой, культура как терапия танатологического опыта здесь еще невозможна.

«Мать и сын» — кино не только о человеке и природе, об их связи, которая порой оказывается сильнее связи с Богом, с Отцом, Который всегда приходит позже, это еще и кино о родственности, о естественности любви между матерью и сыном — первой любви в жизни человека, потому шепот актеров Алексея Ананишнова и Гудрун Гейер, справившихся с труднейшей работой внутри не просто символов, а архетипов, их, на первый взгляд ничего не значащие фразы, перемещения их тел и устремленность их душ, так близки каждому из нас, особенно тем зрителям, которые не перестают ощущать вину за то, что так и не вернули долг любви своим матерям.

Ритм присмиревшей воды, свет спящего солнца, отдаленные звуки, укрытые цвета, нега и сумятица слов (словно вслух творится внутренняя молитва)…

Всё, чем мы привычно поглощаем кино (глаза/уши), здесь не так уж важно. Сокуров снимает фильмы не для чтения, интерпретации, анализа, постижения, мудрствования. Он снимает кино, в котором нужно жить. ЖИТЬ. Той жизнью, что, быть может, и не по росту многим, не по размеру. Великовата. Но кто мы без жажды роста, без взгляда вверх, без тоски совершенства?..

«Мать и сын» — кино для осязающих душ. Видеть и слышать им мало-мало. Их влечет БЛИЗЬ ПРИКОСНОВЕНИЯ к Тайне. Они способны выпростать «я» из-под одеялец защиты и покоя, почувствовать всплеск крыла бабочки, уснувшей на мертвой руке, узнать в лице уходящей матери черты сына, угадать в ситуации конца — начало, распознать встречу в вековечном прощании.

Фильм начинается пересказом сна. Одного на двоих, общего для матери и сына. И послевкусие его тоже общее: «Бог, пролетающий в груди моей, влияет на мое сознание. На общий мир, на ход вещей не простирается его влиянье. Мне тяжко от неполноты такой», — говорят мать и сын в один голос.

Тягота неполноты, а точнее — неявности, неизреченности откровения, которым тем не менее важно, нужно делиться, — тоска Сокурова, тоска любого художника, который избрал нелегкий путь служения невыразимому, Божественному. Кощунство ли — равнять творческое и Божье? НО верю почему-то, что искусство может быть источником Его познания. И даже подспорьем. Слышали, возможно, как отцы Церкви трактуют икону. Духовный костыль! Вещественный посредник для человека при его восхождении к невещественному, нематериальному, невидимому. К Богообщению.

Сокуров не просто фильм снял, он выстроил храм истинной любви, а центр иконостаса — мать на руках сына — небывалая инверсия иконописи. Атмосфера поражает избытком доброты, милосердия, мудрости. Их так много, что сердце сжимается от невозможности вместить. Единение двоих превышает разум, время тонет в вечности, пространство — в глубинах духа, душа — в зове небес. Если возможен рай двоих, то сокуровские мать и сын (их первообразы, прообразы) в раю, и их сродные страдания — тоже знак рая, раз заставляют летать души и ангельским волнительным шепотом петь о любви всеобъемлющей. …И отчаянно страдающий сын, держа на руках умирающую мать, выдыхает сердцем: «Божий мир, ты прекрасен!».

У Сокурова нередко получается редкостное — размывать границу между этим миром и тем. Может, поэтому в кадре (словно кинопленка — это ручей мерцающий) всё дрожит, вибрирует, течет, замирая. Тела и предметы, теряя нормальные очертанья, намекая на райскую бесплотность, влекутся в область, лежащую вне законов физического времени, пространства, мира.

Н. Федоров когда-то разделил все искусство на «искусство подобия» («творение мертвых подобий») и «искусство священное» («художественное воскрешение»). В искусстве подобия изображение подражает оригиналу (копировка по внешнему сходству, буквальное чтение природы), а потому дает иллюзии, миражи, муляжи, симулякры и проч. Искусство священное, «воскрешающее», есть оригинал. Причем не оригинал действительности, так как для религиозного взгляда действительность — лишь образное, символическое изображение Высшей Реальности, сферы Духа. «Мать и сын» — сокуровское откровение именно о Ней, правда столь же чистая, сколь слеза матери о сыне, который остается, чтоб все же уйти. Сколь слеза сына о матери, которая уходит в грядущую встречу.

Мать: Как грустно. Тебе ведь все равно придется пережить то же, что переживаю сейчас я. Это так несправедливо.

Сын: Мы встретимся с тобой там же, где и договорились. Жди меня. Потерпи, милая моя. Потерпи.

История любви и глубокой привязанности двух родственных душ. Событийный ряд определяют два коротких путешествия. Первое — совместная прогулка, во время которой сын носит мать на руках, будто большую подбитую птицу. В тот момент, когда мать засыпает, сын покидает дом. Но после обхода ближайших окрестностей, своего рода инициации, он возвращается в одинокое пристанище. Последнее прикосновение к материнской руке — это и просветление, и обретение благодати…

Программная смена манеры письма и интонации наметилась у Сокурова ещё в начале 1990-х, когда один за другим в чёрно-белом колере им были сняты три фильма: «Круг второй» — «Камень» — «Тихие страницы». Их отличала приглушенная речь (или почти полное её отсутствие как, например, в «Камне», где, по сути, прозвучала только одна фраза) и размытое изображение — без чёткой оптической фокусировки.

Вместе с героями зрителю предлагалось погрузиться в своеобразную медитацию, некую пограничную зону между жизнью и смертью, сном и явью. Режиссёр не пытался скрыть именно метафизического взгляда на быт, в котором ещё брезжили проблески чего-то земного, меж тем уже готовые уступить место неопределённым фантомам инобытия.

Не в первый раз обращаясь к теме прощания с близким человеком, Сокуров остаётся верен себе и придаёт фильму трагическое звучание. И вместе с тем обезоруживает простотой интерпретации, которая не оставляет права на существование потребительскому восприятию. Первая сцена долгого пробуждения сына и больной матери, ожидающей приближения смерти, в обоих случаях будто бы выходящих из векового оцепенения, задаёт непреодолимо тягучий темпоритм всему фильму.

В «Матери и сыне» наряду с наметившейся тенденцией к минимализации слов и действий обозначился отход автора от апокалиптических мотивов и траурных ритуалов. После приглушенных цветов чёрно-белой трилогии Сокуров и оператор Алексей Фёдоров обрушили здесь на экран буйство природных красок. Казалось, ещё чуть-чуть и застывшие пейзажи, будто с нарисованными персонажами, станут смотреться как инопланетные.

Знатоки творчества режиссера наверняка обратили внимание, что исполнитель роли сына Алексей Ананишнов вновь появился у Сокурова спустя девять лет после того, как снялся у него же в главной роли в «Днях затмения». А в немке Гудруг Гейер можно разглядеть будто постаревшую мадам Бовари из одноименной версии Сокурова, вернее типаж сыгравшей её француженки Сесиль Зервудаки.

Фильм заставляет о многом задуматься. Как неправильно мы живем… Как отдаляемся от своих родителей… «Поговорить бы с ними — и есть о чем — да все как-то нет времени»… Сравнение с героем явно не в нашу пользу. Ему очень тяжело. А способны ли мы так самоотверженно любить, не раздражаясь, не жалуясь?

Это фильм не для разового просмотра. До него нужно дорасти. Чтобы его понять, нужно потерять близких. Многим он покажется скучным, потому что сюжет действительно не развивается, видеоряд не завораживает красотой. Всё очень просто, малобюджетно. Но тема настолько глубока, что говорить о технической стороне, на мой взгляд, не стоит.

«Мать и сын» — это фильм о Смерти, Любви и Милосердии. Та любовь, которую мы наблюдаем между сыном и матерью, совсем непохожа на обычную, земную любовь, потому что очищена неизбежностью смерти. Смерть ожидает обоих с невероятной точностью: мать обязательно умрет, сын останется один. Похоже, что даже время уважительно и медленно делает шаги вперед, для того, чтобы не помешать этому заботливому пристанищу любви: все действия неторопливы, каждое неверное движение подгоняет смерть.

Характеры наполнены эмоциональностью и духовностью. Создается впечатление, что у них нет прошлого, связанного с их окружением, что они живут над миром, вне его. Это сквозит во всем: в жестах, заботе, мягкости, нежности. Сын расчесывает матери волосы, поправляет ей одеяло, кормит из бутылочки с соской. Мать отвечает заботой и лаской: насколько позволяют ей уходящие силы. Это действительно отношения, это чувства, которые не должны бросаться в глаза. Священные, духовные, не тронутые занудными навязчивыми аналитиками двадцатого века. Это настоящая человечность, которая ставится выше всего; хотя Сокуров не делает акцента на трагичности смерти.

Диалоги также выглядят странными, как будто любовь и понимание главного героя делают разговоры необязательными. Когда они беседуют, слова кажутся лишенными всякой цели и намерения. Они никогда не пытаются выстроить удобную и понятную фразу, все, что звучит — это знание, которое проявляется в каждом жесте. Слова психологически сложны и пронизаны болью. Лучше всего это видно в последней сцене, где речь идет о жизни и смерти. Диалог выглядит поверхностным и мучительным, и служит лишь для того, чтобы приоткрыть завесу горя.

Мать: «Так печально. Ведь все эти мучения тебе тоже придется перенести».

«Поспи немножечко, мама, — отвечает сын. — Поспи, я скоро вернусь».

10 из 10