Лабиринт снов (1997)

Вы когда-нибудь слышали предание о ракушечьей траве? Говорят, если ее понюхать, то приснится, как превращаешься в рыбу. Поначалу новизна ощущений, невыносимая легкость отказа от земного тела начинает пьянить. Ты радостно плещешься в ласковых волнах, ощущая безмятежный покой. Однако перенасыщение наступает достаточно быстро. Пьянящее ликование сменяется тоской непереносимой отчужденности. И ты уж не можешь выбраться из этого сна. Время для рыб, пусть и фальшивых, течет совсем не так, как для человека. Земные минуты растягиваются в недели и месяцы страны грез, подспудно вызывая законный страх. Кем ты окажешься, когда проснешься? Может быть, ты и был изначально рыбой, и сейчас просто запутался в водорослях. Или же ты был чем-то большим, чем рыбешка, но чуть меньше человека? Каким-нибудь человеком-коробкой или человеком-овцой. Япония щедра на социальных оборотней подобного типа.

Сого Исии заложил основы такого кинематографического жанра как японский киберпанк. Собственно, после этого уже и ненужно ничего изобретать. Поставляй на рынок истории о том, как люди в черных очках наноотвертками уничтожают могущественные мегакорпорации, мимоходом шорохаясь по всяким виртуальным реальностям, в свободное время размышляя о бытии, сознании и гнущихся, несуществующих ложках. Вместо этого Сого экранизирует тревожный сон молодой девушки, замешивая в одном флаконе цитаты из французского нуара, независимого американского кинематографа и финских пролетарских трилогий. Легкий привкус документалистики быстро развеивается, оставляя нас один на один с зыбким неуютом немого кино звуковой эпохи. Нет, здесь диалоги не представлены титрами, а бюро кадров уже слишком давно не берет никого на должность тапёра. Но вся эта какофония музыки и текста избыточна. Лучше сразу заглушите звук, он только мешает раствориться в картинке.

Автобусы останавливаются на переездах. Девушка-кондуктор выскакивает на дорогу, чтобы прикинуть расстояние до приближающегося поезда. В эту минуту она становится распорядителем жизни шофёра. Впрочем, и водитель вправе распоряжаться судьбой кондуктора по своему усмотрению, списывая свои ошибки на несчастные случаи. Сиамские марионетки, связанные невидимыми нитями, и жестко дергающие за них. Попытка сыграть в судью, оборвав управляющие веревки, оканчивается плачевно. Разрывая связь, куколка безвольным болванчиком падает рядом со своим хозяином. Как писал Анджело Синьорелли в «Экономике одиночества», рабочее место дает возможность отделить тело от проникающего в него сознания, тем самым искусственно создавая шизофрению. Внутри производственного цикла, человек остается один. И созерцание бескрайних полей, проплывающих за автобусным окошком, лишь усиливают чувство одиночества. Именно поэтому, человек так жадно бросается в чужие объятия, пусть и ощущая подспудно смертельную угрозу.

Детективный компонент «Лабиринтов» зародился в гремящих строчках заголовков городских газет. Таинственный убийца, соблазняющий девушек-кондукторов, чем не романтический образ? Эти фантазии хоть как-то скрашивают рутинное однообразие кондукторских будней. А дальше в ход идет игра воображения, непроверенные слухи, надуманные улики, не способные выдержать даже минимальной критики. А самое главное — новый красивый шофёр, потерявший недавно свою невесту, и ищущий забвение в работе на провинциальном маршруте. Игры со смертью, нагнетание шизоидной атмосферы и всё большее погружение в омут кошмара. Очертания реальности начинают стираться, и пусть нам не покажут ни одной четкой границы сна, возникает стойкое ощущение, что мы уже давно утратили связь с рациональным. И этот кошмар все прочнее затягивает в свою порочную утробу. Проекция переживаний на бессознательное порождает откровенных монстров, толкая к безумной в своей безапелляционности развязке выдуманного приключения.

Камера Норимити Касамацу жадно выхватывает наиболее удачные ракурсы. Человек в кадре — молчаливая статуя, своей неуместностью лишь подчеркивающая величие окружающего пейзажа. Луч робко проникает сквозь кроны деревьев в лесную чащу. Грохочущий поезд проносится по бесконечным рельсам для того, чтобы выжить остатки света из судьбоносного тоннеля. Уродливая бабочка бьется о светильник. Черно-белое кино было неимоверно требовательно к свету. Нуар возвел эти требования в степень, стилистически оформив ограничения. Цветовая палитра лишь подчеркивает нереальность и отстраненность всего происходящего на экране. Мы медленно движемся сквозь туманную пелену сна. Или пытаемся, ведь пока не осознаешь свое место, во сне сложно сделать даже единственный шаг.

«Лабиринты снов» — это тоска по сельской Японии, которой больше нет. Город — далекая мечта, способная плодоносить лишь гротескными монстрами. Он корчится газетными отрывками и железным оскалом товарняков. Там нет место для сна, здесь нет места для реальности. Ведь так просто вслед за шекспировсим персонажем «умереть, уснуть, забыться». И на самом деле тягостен не сон сам по себе, а пробуждение. Но пока движется автобус, можно ненадолго забыться в иллюзиях. И пусть тебе пригрезится, что ты стал рыбой. Хоть какое-то да приключение.