Смерть на рассвете (1977)

Споры о необходимости смертной казни не утихнут, наверное, до конца человеческой цивилизации. Аргументов «за» и «против» насчитывается примерно поровну, и даже сторонники и противники «высшей меры наказания» периодически меняют лагерь. Как бы цинично это ни звучало, но людям, чьи близкие погибли от рук маньяка, практически невозможно ратовать за сохранение жизни убийце. Равно как и тем, кто столкнулся с педофилом, способным издеваться над беспомощным ребенком.

Конечно, когда вы оказываетесь перед столь мощным художественным зарядом, который представляет собой «Зеленая миля» Стивена Кинга и Фрэнка Дарабонта, на ногах устоять очень трудно. И гневно обличать законы, обрекающие на столь чудовищную несправедливость, становится само собой разумеещимся. Но ключевое слово здесь — «несправедливость». Писатель и режиссер выбрали, в-общем, безошибочный ход: вызвать симпатию к своему герою, заставить ему сопереживать и через это естественное чувство высказать свою гражданскую позицию.

А если приговор сомнений не вызывает и вынесен он не человеку даже — чудовищу, на которое взглянуть без отвращения нельзя? Если казнь ждет маньяка-педофила, изнасиловавшего и убившего трехлетнего малыша? Если в камере смертников сидит тупое животное с остановившимся взглядом, не способное даже толком выразить свои мысли? Здесь-то какие аргументы найти можно?

Дебютировавший в кино картиной «Смерть на рассвете» перуанец Франсиско Ломбарди, тот самый, что годы спустя снимет потрясающий «Сексназ капитана Пантохи», заведомо избрал для себя невозможную задачу. На примере «Монстра из Армендариса», педофила-убийцы, вошедшего в криминальную историю Перу, продемонстрировать отвратительность смертной казни, ее невозможность для цивилизованного общества, становящегося при исполнении приговора на одну доску с казнимым. И справился со своей задачей.

Его картина бьет наотмашь, ошеломляет, выворачивает наизнанку… И уничтожает все возможные аргументы «против». В ней ничего не происходит: всего лишь будничная, рутинная подготовка к казни. Приезд официальных лиц, расстрельной команды, репетиция «исполнения», вечеринка, организованная супругой начальника тюрьмы для гостей. Формальный опрос приговоренного, формальная исповедь, формальное усиление караула — ибо куда бежать? Больше ничего… Ничего, кроме терзаний молодого лейтенанта, начальника расстрельной команды, которому наутро предстоит стать хладнокровным убийцей беззащитного человека. Ему-то за что такая участь? Его кто-нибудь спрашивал? Долг, приказ… Только ведь он готовился защищать страну с оружием в руках, противостоять врагу, а тут — убогое существо в клетке…

Если такого поймать на месте преступления, если мстить в отчаянии от потери родного человека, если ярость застит разум — то это будет справедливо. А вот так — спокойно, выполнив кучу бюрократических процедур, под наблюдением врача, нотариуса, избранных журналистов, представителя общественности и т. д., и т. п. Это уже не заслуженное воздаяние. Это что-то совсем другое, к которому ни казнимый, ни палачи отношения не имеют. Они — просто винтики в машине, а оттого, что одному винтику очень больно, а другого наутро вообще выкинут на помойку, этому аппарату — ни холодно, ни жарко. Он ведь (аппарат) не справедливостью озабочен, не воздаянием — ему просто функционировать нужно. Сегодня «монстр из Армендариса», завтра — еще какой-нибудь маньяк, а послезавтра — глядишь, и в его бездушные жернова попадешь ты сам.

Конечно, правосудие должно вершиться, и вершиться оно обязано холодно и рассудочно. Но нельзя холодно и рассудочно отнимать жизнь. Когда вы читаете о совершенном приговоре чудовищному преступнику, то принимаете эту новость со сдержанным удовлетворением. «Получил по заслугам». Ломбарди же заставляет зрителя стать соучастником казни, превращает его в палача. Какого это, убить? А? Вот так, встаньте сюда, возьмите в руки винтовку — и стреляйте в мишень, приколотую на груди. Что? Он живой, шевелится, кричит что-то, пощады просит? А его жертва пощады просила? Стреляй! Стань убийцей…

Нет, Ломбарди — не пацифист, и не сторонник всепрощения. Порок должен быть наказан, и наказан строго, может быть, даже жестоко. Но наказание не должно оборачиваться против наказующего, и в конечном смысле — против общества. Нельзя вот так просто взять — и отнять человеческую жизнь. Даже жизнь никчемную и бесполезную. Режиссер сознательно не акцентирует внимание на не до конца проясненные обстоятельства дела. На то, что реальный Хорхе Вильянуэва Торрес так и не признал свою вину, а обвинения против него основывались лишь на показаниях свидетелей, видевших, как он покупал малышу сладости и уводил ребенка с собой. Ломбарди даже не стал делать своего героя чернокожим, как настоящий Торрес, чтобы не вмешивать расовый вопрос. Он просто показал, насколько отвратительна смертная казнь, вскрыл ее подноготную, и задал вопрос: вот это вот все, что вы здесь увидели — какое отношение имеет к справедливости? Черт возьми, даже суд Линча честнее!

Вы можете рассуждать об абстрактной справедливости, сидя в удобных креслах со стаканом виски, или в залах заседаний государственных институтов. Но попробуйте представить себя на месте — нет, не приговоренного даже… На месте исполнителей приговора. Пройти через кошмар, заливая его затем литрами дешевого алкоголя, чтобы не видеть, не знать, не помнить. Чтобы не мучиться вопросом — а вдруг убили не того? Чтобы снова и снова не нести пустой пока еще гроб вслед за живым пока еще человеком. «Зеленая миля» — была гениальна, как фильм, так и книга. Но, положа руку на сердце, эмоциональный эффект «Смерти на рассвете» — беспрецедентен. Пусть, это не столько художественный фильм, сколько публицистический очерк, и в этом ему с творением Кинга и Дарабонта никогда не сравниться, но если после картины Ломбарди вы спокойно заснете — значит, можете спокойно записываться в палачи.