Жанна Дильман, набережная коммерции 23, Брюссель 1080 (1975)

Для кинематографа – музыка очень важный компонент создания экранного образа. Но сверх этого их объединяют такие фундаментальные основы, как композиция, ритм, темп. И если скульптура – застывшая музыка, то кино – ожившая. И если бы меня попросили проиллюстрировать «Болеро» Равеля, то я не нашёл бы ничего лучше, чем «Жанна Дильман…».

В фильме нет той красочности и экзотики, что очаровывает вас в музыке Равеля, наоборот, есть три часа показа трех дней ничем не примечательной жизни овдовевшей женщины со взрослым сыном, но их показ также завораживает. И также, что очень важно, есть темп и ритм надвигающейся катастрофы, навязчивый повтор с малыми акцентированными вариациями, что подсознательно, исподволь готовят нас к драматической развязке. Каждый день мало отличается от другого, эмоциональная отстраненность главного персонажа при хождении по магазинам, глажке или принятии ванны, не больше, чем при таком же будничном занятии, как сидение с соседским грудничком или проституция на дому. Через бесконечный повтор и возникающее раздражение финал становится разрешением бремени тягучей и беспросветной жизни. Не оправданием, но ещё одним размышлением о жизни и смерти. О возможности выхолащивании существования до состояния робота-андроида с летальными сбоями в программе.

Фильм 25-летней Шанталь Аккерман вошёл во все списки лучших и обязательных к просмотру. Мне кажется, что это в первую очередь заслуга смелого и бескомпромиссного молодого режиссера. Она смогла создать отточенную форму композиции картины и создать нужное настроение у зрителей при просмотре готовки и уборки в квартире. Абсолютно реалистичные бытовые сцены, подчас без урезания по времени, позволяют создать образ жизни героини и дать обоснование, казалось бы, необъяснимому финальному действу. Особо отмечу, что без таланта исполнительницы главной роли Дельфин Сейринг всё это могло не состояться. Эмоциональная нюансировка, когда эмоции практически на нуле – сложная для артиста задача, но мы видим все оттенки, понимаем без слов состояние персонажа, и сценарная форма наполняется содержанием. Великой музыке необходим великий исполнитель, особенно когда она обманчиво простая по форме и не содержит эффектных пассажей на публику.

Не всем нравится «Болеро» Равеля или что-то из Эрик Сати. Многие моменты кажутся затянутыми и так много повторений… Но если у вас есть время, то посмотрите этот фильм, и очень странные и замороченные жизненные явления станут для вас более ясными и понятными. Обыденный шум превратиться в музыку, а она обретёт зримый образ.

9 из 10

Существует не так много фильмов идущих более 3 часов, просмотр которых проходит на одном дыхании. Во истину, уникальное и гипнотическое кино, которое требует от зрителя усидчивости, и доходящей порой, до безумия любви к кино, ибо 190 минут с небольшим, смотреть одни и те же действия главной героини и её перемещение по квартире, очень тяжело. Для современного зрителя это настоящее испытание, но путь который проделает зритель до финала картины, его вознаградит холодным и даже шокирующим последним словом главной героини. Такой безмолвной апатии буржуазии, добивался Антониони в «Приключении», но даже итальянский классик не был способен к такой резкости и беспросветности.

Это почти документальная хроника об отчуждении главной героини, молчание которой способно свести с ума. Мы ничего не знаем о ней, кроме того, что она одна воспитывает сына, кормит его изо дня в день и занимается проституцией, чтобы прокормить семью. Стандарты общества 20-го века, в особенности послевоенные времена, сделали из женщины некую функцию из отдельных правил и рода занятия. Не удивительно, что в США фильм был долгое время запрятан куда подальше и стал появляться на домашнем видео, лишь спустя 30 с лишним лет. Постановщице Шанталь Акерман удалось главное, она создала не на что не похожее кино, которое и спустя почти 50 лет после выхода, способно будоражить умы, а молчание Жанны Дильман наводить ужас в потаённых глубинах подсознания. Фильм Акерман один из немногих феминистических фильмов, который не доводит до рвотного рефлекса своей прямолинейностью. Здесь всё чётко и даже педантично расставлено, и 3 часа фильма пролетают незаметно. Не бойтесь такой продолжительности, а беритесь смотреть, и вы получите новый кинематографический опыт, который может и не понравится, но о котором вы будете помнить, и сможете делиться со знакомыми. Не так много созерцательных фильмов, которые впадают в память как фотография.

Кино почти всегда бесконечный ресурс для выражения человеком всех (или большинства) своих артистических, художественных, политических и иных потребностей и желаний. Бесконечность форм трактовок и подач, благодаря кадру, постановке и оружию массового поражения в лице камеры — раз за разом отдаляет кинематограф все дальше от своего большого брата — театра.

В 1975 году режиссер Шанталь Акерман решила рассказать историю женщины по имени Жанна. Жизнь Жанны незаурядна — она часть неполной (к сожалению) семьи. Она мать относительно взрослого сына с именем Сильвен, вдова, домохозяйка. Ее жизнь, как и любой домохозяйки, полнится и множится каждодневным набором действий и поступков:

разбудить сына в школу, накормить его завтраком и начистить туфли, сходить в магазин, забежать в кафе по пути домой, начать готовить ужин и встретить клиента, ведь главный (и единственный) финансовый доход Жанны — проституция. Аккуратно складывая свой доход в фарфоровую супницу, день героини заканчивается ровно так же как и начался каждый день до этого — встреча сына фактически без слов, ужин, проверка домашнего задания и немного личного времени — короткое вязание под аккомпанемент радио и вечерняя прогулка с сыном. Броский диалог с отпрыском перед сном. И новый поворот дня.

Мысль, которую хочет пронести режиссер через фильм становится осязаемой на заре второго часа (и дня из жизни Жанны, по 3 на каждый час хронометража с копейками). Когда зритель принимает правила игры, вникает в суровый и непоколебимый, на первый взгляд, быт главной героини, ее сына и немногочисленного окружения. С каждым новым часом ее жизни, с каждым новым совершенным действием, будь то банальный выход в магазин, варка кофе или чтение письма сестры из далекой и светлой Канады — все туже закручивается узел повседневности и быта. Тем ярче, тем сильнее бьют по эмоциям зрителя встряски сего быта. Тем больше раскрывается персонаж Жанны. С каждой ее уроненной ложкой во время готовки. С затянутым рабочим временем на столько, что ужин приходится задерживать — все сильнее познаешь излом женщины. Женщины, которую ее само сущее гнет и топчет, выводя все силы в невидаль и пустоту, ради сына и поддержки семьи на плаву.

О фильме тяжело говорить без спойлеров, ввиду того что каждый эпизод, который выбивается из колеи повседневности — на цену золота. Данный эффект достигается благодаря пустыноподобной сухости художественного языка, на котором говорит это кино. Кадры почти всегда тесные, но всегда — со стороны и статичны. Достигается почти вуайеристический эффект присутствия, но без пошлости. Музыка отсутствует как класс, только радио вечером после ужина. Разговоров почти нет, но и они с изюминкой. Каждый диалог Жанны с обывателями (продавцы, официантки в кафе и т. д.) это легкий, плавный разговор по делу и не много о насущном. С клиентами — чопорность вплоть до сведения диалога к приветствию и прощанию. Не более. С сыном же, все диалоги что водопад — без остановок, без знаков препинания, выплевывание слов в ауры друг друга, но не зло, не в обиду и не пусто — они или бытовые или углубленно семейные и интересующиеся, для большего покрытия персонажных внутренностей и подтекстов их бытия.

В современности фильм воспринимается отлично, но по началу скорее как опыт, чем нечто художественное. Художественное настигает после, по ходу действия и проглатывает зрителя целиком в момент кульминации. Спустя столько времени с момента его выхода можно пожертвовать отвагой и пойти на преступление — позволить себе перематывать по минуте-другой иногда. Это не испортит общего посыла картины, не испортит опыта и не сделает зрителя «предателем киноискусств номер 1`и творение Шантель Акерман не проклянет его, но каждого кто осилит» Жанну Дильман» во всем ее 3 часовом величии от и до — оно возведет в ранг великих героев.

9 из 10

«Жанна Дильман, набережная дю Коммерс 23, Брюссель 1080» — непревзойденный шедевр Шанталь Акерман. Три часа и тринадцать минут мы наблюдаем за тем, как Жанна готовит еду, принимает ванну, чистит обувь, ужинает с сыном-подростком, ходит в магазин и в одно и то же кафе.

Ежедневная рутина героини затягивает нас своей монотонностью, а ее четкие действия заставляют зрителя завороженно следить за ее практически маниакальным стремлением к порядку.

На уровне структуры «Жанна Дильман» — последовательное изложение событий в реальном времени, а механизм фильма работает, как бомба замедленного действия.

Постепенно, благодаря определенному чередованию ритуальных движений (которые режиссер позаимствовала у своей матери), мы замечаем некоторые метаморфозы, создающие внутреннее беспокойство и у героини, и у зрителя.

В фильме чувствуется непрерывное сексуальное напряжение. Мимолетные занятия проституцией в предсказуемом графике героини занимают ровно столько времени, сколько требуется для варки картофеля.

Обнаружившийся эдипов комплекс у сына создает еще больше беспокойства и драматизма.

Из всех фильмов Шанталь Акерман, бельгийки польско-еврейского происхождения, эта картина пользуется самой большой популярностью у зрителей и критиков. Сложно представить, что такой зрелый фильм Шанталь Акерман сняла, когда ей было всего двадцать пять лет.

«Жанну Дильман…» сравнивают с картинами Хичкока и называют «бытовым фильмом ужасов». Благодаря операторской и режиссерской работе он стал эталоном формализма в кино, а феминистки считают данную ленту своим программным манифестом.

Вторая по счету (после «Я, ты, он, она», 1974 год) полнометражная художественная лента Акерман, входит в списки «1001 фильм, которые вы должны посмотреть за свою жизнь», «100 лучших фильмов 20 века по версии Village Voice» и другие.

Кроме того, фильм оказал грандиозное влияние на независимый кинематограф (например, Гас Ван Сент снял фильм о последних днях жизни Курта Кобейна «Последние дни», копируя стиль «Жанны Дильман»).

Охватывая в картине три дня из жизни своей героини, Акерман подводит ее к той грани, когда кто-то или что-то внутри нее перестает подчиняться той строгой организации жизни, которая, возможно, была единственной психологической опорой этой женщины.

Давно хотел посмотреть этот фильм и позавчера посмотрел. Фильм очень специфический и необычный — он снят как бы в реальном времени (но только как бы), его продолжительность более трех часов и при этом в фильме повторяется определенный набор эпизодов, определенный порядок. Смотреть его одновременно и сложно, и нет. Кадры длинные, иногда по нескольку минут Жанна сидит за столом в кухне. При этом не могу назвать картину нудной или нединамичной, как ни странно. Динамика там есть. Но не такая — как в других фильмах. Динамика тут достигается иными способами — не нарезкой фильма при монтаже. Я даже не могу сказать, как именно она достигается. Возможно — за счет структуры и ряда действий, которые переходят в разряд ритуализированных.

Поневоле смотря эту картину начинаешь думать и размышлять. Режиссер как бы заставляет тебя начать уже в конце концов думать, смотря кино.

Картину нельзя назвать бытовой. Я просто рассуждаю логически и думаю, что если бы режиссер хотела снять бытовое кино, она бы решила его иначе. Она бы изменила ритм, добавила диалогов, убрала ритуализированность и т. д. Она могла бы взять обычную домохозяйку на роль героини и позволить ей сыграть саму себя. То есть позволила бы ей вообще не играть. Но режиссер берет на роль утонченную женщину, актрису Сейриг, которая играла загадочных и иррациональных женщин у Роба-Грийе с Рене и у Бунюэля. Таким образом, фильм не воспринимается как бытовой. Он воспринимается как сюрреалистический и надреальный. Где действия героини и ее взаимодействие с сыном и другими людьми носят переносный характер.

Я думаю, что режиссер преуспела в изображении ада в кино. Я не видел фильма, в котором ад был бы изображен лучше, чем здесь. Я не согласен c мнением, что фильм негативен и вгоняет в депрессняк. Это не так. Фильм меня лично очень вдохновил, сразу захотелось выбраться из условного бытового ада и сделать что-то. Что именно, я не скажу.)) КокЭтка, блен.

Поэтому это очень хороший фильм, но любимым его назвать нереально, т. к. любимые фильмы я пересматриваю. Я бы не хотел его пересматривать и он действительно очень монотонный, что в данном случае оправдано.

Бельгия, Брюссель, набережная Коммерции 23. Обычный многоквартирный дом, коего не отличить среди тысячи им подобных: слишком неприметна его архитектура и слишком незаметны его многочисленные обитатели, самые что ни на есть пресловутые обыватели, течение времени для которых застыло в предощущении бесконечной рутинности, удручающего постоянства одних и тех же дел изо дня в день; ядовитый уроборос существования, обреченного на видимость сознательного смысла. Каждое утро одна из жительниц этого дома, Жанна Дильман просыпается, умывается, принимает душ, завтракает, заботится о сыне, заботится о себе, готовит, ждет клиента, встречается с ним, укладывает сына спать, засыпает сама… Этот ежедневный бытовой ритуал давно перестал быть для нее чем-то значимым; несменяемость событий порождает несмываемость рутины, а после нее — остается лишь тотальная невменяемость, стоит привычному распорядку дня, доведенному до автоматизма, разрушиться.

Программный фильм Шанталь Акерман, ее вторая по счету полнометражная режиссерская работа после «Я, ты, он, она», «Жанна Дильман, набережная Коммерции 23, Брюссель 1080» 1975 года постулирует, опираясь на вуайеристическую аскезу собственного киноязыка, идею тотального кинематографа, характерного своей доскональной фиксацией реального человеческого существования, реализуя на практике приснопамятную теорию мимезиса. Медитативное, намеренно отрешенное от всяческого насыщенного нарратива, это кино, отталкивающееся от риветтовской многоголосицы и предвосхищающее экзистенциальные работы Тарра и Диаса, то, что является реальным, внекадровым процессом и киношную реальность, сиречь вымышленную от начала и до конца, меняет местами, первое по существу окончательно отвергая в пользу торжества второго.

Снятое практически без резких монтажных склеек, антинарративное кино Шанталь Акерман о Жанне Дильман, само собой, невозможно без ее попыток оспорить некоторые, наиболее приметные кинематографические приемы Новой волны, ведь лента постановщицы напрочь лишена пресловутого пира постмодернизма; в исключительно женской киновселенной Шанталь Акерман возможна только реальная, неподвластная химерам и фантазиям, жизнь её современниц, за которыми постановщица не просто наблюдает. Начавшая свое режиссерское плавание примерно в этот же период Катрин Брейя — куда как более радикальная феминистка, чем записанная поспешно в оные Акерман — больше выплескивала на кинопленку собственные остроэротические фрустрации, иллюстрируя вплоть до середины нулевых неприкрытый фрейдизм, тогда как Шанталь Акерман была больна идеей тотальной подлинности, отторгая мысли о кинематографе как иной реальности: кино должно быть просто зеркалом, а не витражным стеклом с калейдоскопическими картинками. С ее стороны идет тончайшая психологическая нюансировка, оттого «Жанна Дильман…» парадоксально близка не хаотической, взрывной синематеке Годара, но некоммуникабельной статике Микеланджело Антониони, поскольку равны трагедии простой Жанны и великосветской Джулианы. Впрочем, если последний чересчур часто прибегал к изощренному метакодированию, творя философское кино о небытие и отрешенности, то Акерман склонна к простоте, к лаконичности своей киноформы, уделяя большее внимание на первый лишь взгляд неброскому содержанию, благодаря которому зритель становится не просто свидетелем, но соучастником маленькой трагедии среднестатистической бельгийки, что развернулась в течение всего лишь трех дней ее такой незатейливо скучной жизни — домохозяйки, матери-одиночки, проститутки, да и просто женщины в конце концов, что оказалась на грани нервного срыва из-за давящего ужаса никчемного существования.

«Жанна Дильман…» — это не произведение, где ведущую роль в повествовании играют сюжетные перипетии и прочие значительные жизненные события, детерминирующие обыденность; как раз наоборот — фильм Шанталь Акерман является авторским высказыванием о невыносимой тяжести бытия, запечатлевая с некоей болезненной проницательностью процесс распада не столько конкретной личности, сколь целого социального слоя, заточенного в тюрьму своих маленьких квартир и обыденных привычек, давно ставших и единственной нормой, и главной формой поведения. При этом через демонстрацию сугубо внешнего режиссёр переходит на раскрытие внутренней проблематики своей героини. Во внешний же мир она, само собой, выходит, но камера остается в квартире, в которой чуть ли не с первого кадра ощущается сгущающееся напряжение. Эта хроникальная фиксация обыкновенной жизни на поверку оказывается самым настоящим социальным эпикризом, не меньшим, чем «Отвращение» Романа Полански: слишком одинаково безумие главных героинь, слишком невыносима их безнадега, слишком туманны их предыстории, а потому слишком универсально состояние медленно подступающей психопатии с полным набором из насилия, крови и смертей. При этом фильм Шанталь Акерман не является продуцированием драматургии внутренних монологов; вербально «Жанна Дильман…» практически нема, а болезненный семиозис ленты ломает привычный типаж Дельфин Сейриг — женщины-миража Новой волны. Мираж тает в бесконечном потоке однообразных дел, и остаётся лишь лицезреть жизнь женщины, что никогда по-настоящему не жила.

Дельфина Сейриг — готовит, Дельфина Сейриг — вяжет, Дельфина Сейриг — моется, Дельфина Сейриг — идёт в магазин, Дельфина Сейриг — чистит зубы, Дельфина Сейриг — отдается за деньги… Нехитрое, трёх с небольшим часовое полотно из жизни домохозяйки, матери-одиночки и по совместительству проститутки на дому, снятое молодой бельгийской феминисткой Шанталь Акерман, неожиданно явилось одной из центральных киновех в истории европейского авторского кино.

Это уже практически не «новая волна», но при этом ещё не совсем «Догма», хотя это, безусловно, широченный мостик между киноэстетикой 60-х и 90-х. Интерактивное бессодержательное длинных планов буквально затягивает зрителя в квартиру героини, превращая его в одного из членов её семьи, так возникает то, что можно было бы назвать «living movie».

Сказочная Бельгия, разноцветные ряды «кукольных домиков» столицы Евросоюза. Аутичная дама средних лет проживает свою жизнь как нескончаемый поток однообразных «дней сурка». Движения отрепетированы и отточены до абсолюта, словно некий церемониал: войти в комнату — включить свет, выйти — выключить, обрезки ветчины — в холодильник, остатки муки — в фольгу, присмотреть за соседским грудничком — пару франков, клиент в четверг — ещё несколько купюр. И так экономя на коммуналке, сантим к сантиму растёт благосостояние отдельно взятой ячейки общества и всего капиталистического мира.

Вот только душа и рассудок медленно вымываются из человека этим «безэмоциональным балетом» дежурных фраз, механических жестов, холодных поцелуев сына перед сном. Всё идёт как всегда, быт, покупки, проверка уроков. И тут что-то ломается, что-то сбивается в настройках — пригорает картошка, теряется привычный распорядок действий, героиня ничего не успевает и, находясь в прострации, начинает вести себя неадекватно.

Статичная камера фиксирует замкнутое пространство, в котором мечется Жанна Дильман, выводя на передний план психологический портрет героини. Минимализм подачи материала рифмуется с консерватизмом рядового буржуа. Проведя в «её компании» три полных дня, зритель словно проживает с ней всю её жизнь. Время идёт всё медленнее, почти останавливается, но происходит резкий разрыв, за которым следует предопределённое прозрение.

9 из 10

В принципе, всё происходящее в фильме указано в его названии, то есть на протяжении более чем трёхчасового хронометража мы видим Жанну Дильман, которая живёт на набережной Коммерс, причём ключевое слово здесь — живёт. Это и есть тот важный и философский вопрос, который поставила перед зрителем и перед самой собой бельгийская постановщица Шанталь Акерман.

Картина «Жанна Дильман…» уникальна тем, что лично мне ещё не доводилось видеть настолько глубокое копание в жизни человека. Нам показывают все мельчайшие нюансы жизни главной героини: то, как она готовит, есть, ходит по магазинам, её короткие разговоры с сыном. Это даёт зрителю возможность полностью погрузиться в мир героини, ко всему прочему, в фильме нет ни одной сцены, где бы она не участвовала, более того, в титрах ленты указаны все пять актёров: непосредственно, Дельфин Сейрин, Жан Декорт, исполнявший роль её сына, и трое мужчин, исполнявшие роли её клиентов. Все остальные актёры — уличная массовка. Сняться в таком фильме — огромный труд для актрисы, но Дельфин Сейриг заслуживает наивысших похвал, и хоть я уже видел её в шедевре Алена Рене «В прошлом году в Мариенбаде», для меня она теперь навсегда останется Жанной Дильман. Но ещё больший труд, а главное — риск снять такой фильм берёт на себя постановщик. Двадцатипятилетняя бельгийка, правда уже имевшая опыт в кино, сделала совершенно невероятное, открыв всему миру новые возможности кинематографа. Причём стоит отметить, что картина выглядела очень зрелой, а сама главная героиня годилась Акерман в матери. К слову будет сказано, сама постановщица фильма позже прославилась как главная феминистка кино, и в этом фильме, ставшем центральным в её фильмографии, эта мысль прослеживалась очень чётко, более того, доводов чтобы поспорить с ней нет, настолько глубоко она заставляет зрителя проникнуться жизнью героини и настолько сильные эмоциональные доводы приводит.

К сожалению, глубокое проникновение в личную жизнь и душу человека не воспользовалось большим спросом, поэтому фильм был показан вне конкурса на Каннском кинофестивале, а во Франции, где состоялась премьера ленты, её посмотрели всего лишь 313 человек, в числе которых лично я мечтал бы оказаться. Однако сейчас эта картина стала классикой мирового кинематографа и имеет поразительно высокий зрительский рейтинг при всей её специфичности, сложности для восприятия и длинном хронометраже. Надо отметить, что сейчас у Шанталь Акерман появились талантливые соотечественники, продолжающие её традиции — братья Дарденны, уже успевшие дважды завоевать Золотую пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля. Ещё, почему-то я уверен, что это если и не один из любимых фильмов Михаэля Ханеке, то явно один из наиболее повлиявших на его почерк. Даже если это не так, этот фильм — бриллиант мирового кинематографа, открывший совершенно новые грани и возможности кино.

10 из 10