Рейтинг фильма | |
Кинопоиск | 7.9 |
IMDb | 7.4 |
Дополнительные данные | |
оригинальное название: |
Семейный портрет в интерьере |
английское название: |
Gruppo di famiglia in un interno |
год: | 1974 |
страны: |
Италия,
Франция
|
режиссер: | Лукино Висконти |
сценаристы: | Лукино Висконти, Энрико Медиоли, Сузо Чекки Д’Амико |
продюсер: | Джованни Бертолуччи |
видеооператор: | Паскуалино Де Сантис |
композитор: | Франко Маннино |
художники: | Марио Гарбулья, Карло Джерваси, Дарио Симони, Вера Марцот |
монтаж: | Руджеро Мастроянни |
жанры: | мелодрама, драма |
Поделиться
|
|
Дата выхода | |
Мировая премьера: | 10 декабря 1974 г. |
на DVD: | 12 мая 2011 г. |
Дополнительная информация | |
Возраст: | 16+ |
Длительность: | 2 ч 1 мин |
Семейный портрет в интерьере — фильм, повествующий нам историю одного интеллектуала, разочаровавшегося в своей эпохе, и проживающего свою жизнь в затворничестве, не желая ничего знать о поколении нынешнем.
Одним из увлечений профессора является коллекционирование жанровой живописи: английские картины 18-ого века, изображающие аристократические и буржуазные семейства. На них красивые, элегантные, очаровательные люди, живущие в своих роскошных поместьях, чьи страсти и пороки вопреки статичности картин взывают к нашему воображению. Этот фильм, по существу, и есть портрет одной семьи.
В фильме отчетливо прослеживается разница человека старого от молодого. С одной стороны, пожилые люди, и их искушение уйти от жизни, которая не таит в себе никаких иллюзий, желание укрыться в мире воспоминаний, оградить себя накопленным запасом знаний, который уже не может расти; с другой — молодежь, ее жизненная сила, сопряженная с иррациональностью, решимостью ни во что не верить, и стремлением отбросить все, что существовало до нее.
Профессор страдает от одиночества и понимает это. Но он уходит в себя, потому что боится, как бы чужие проблемы не стали для него личными проблемами и в конце концов не поглотили его. Он предпочитает заниматься творениями рук человеческих, а не самими людьми. И именно это и происходит в финальной сцене фильма, профессору так и не удается понять смысла происходящих вокруг событий.
Финальный диалог происходит за обеденным семейным столом, где собираются все действующие лица, и где каждый друг другу высказывает ужасные истины. Семейным портретом в интерьере становится здесь изображение трагической трапезы.
20 апреля 2020
Жизнь профессора была спокойной и размеренной, Его внутренний мир был настолько богатым и наполненным, что он совершенно не страдал от одиночества. Пока… в эту жизнь не вторглись совсем чужие люди — ну просто безумная семейка! Для пожилого человека, очень самодостаточного, привыкшего к тишине и покою, это испытание поначалу казалось невыносимым. Однако, обстоятельства сложились таким образом, что ему пришлось принимать участие в жизни этих людей. Это напрягало, раздражало, хотелось быстрее вернуть всё на круги своя, вновь оказаться в тишине наедине с собой и своими мыслями.
Тем не менее, взаимодействие с шумным, бестактным, бесцеремонным семейством наполнило его жизнь новыми красками, создало иллюзию полноценной семьи, которой, как оказалось, ему так не хватало… Когда их не стало рядом, для него закончилась и сама жизнь.
10 из 10
1 февраля 2020
Психологическая драма Лукино Висконти, предпоследняя работа в творчестве итальянского режиссёра, которая, по мнению киноведов, признается автобиографической. Автор предлагает свой печальный взгляд на мир, проникая в самую суть глобальных общественных процессов. По причине, глубинных нюансов отмеченных в фильме, я признаю эту картину своей любимой.
В роскошных римских апартаментах, отрешенно от людей, живёт пожилой профессор, интеллектуал и учёный. Целиком погрузившись в искусство, науку, историю он ограничил себя от реального мира — «Когда живёшь среди людей, приходится думать о людях, а не об их творениях, страдать за них, заботиться о них. К тому же, как сказал один мудрец, вороны летают стаями, а орёл парит в одиночестве». Он окружил себя прекрасными произведениями искусства, слушая шедевры классической музыки, профессор теплится в сладких воспоминаниях детства.
Покой профессора нарушает маркиза Бьянки Брумонти, которая снимает верхний этаж палаццо для своего молодого альфонса Конрада, к которому подселяются дочь маркизы Лиетта и её жених Стефано.
Поначалу умиротворенный профессор соблюдает нейтралитет и наблюдает со стороны. Но молодая волна доставляет всё больше беспокойств и волнений. Невзирая на дерзость Конрада и его пренебрежение к обществу, профессор испытывает к нему глубокий мысленный трепет.
В ленте искусно сочетается великолепная музыка Франко Маннино, живописные интерьеры, камерная постановка и безукоризненная игра актёров. В главной роли играют — почитаемый мной Берт Ланкастер, своеобразный актёр и партнер Лукино Висконти Хельмут Бергер и обворожительная Сильвана Мангано.
Все портреты, несмотря на свою порочность и высокомерие, вызывают во мне лишь сочувствие. Безусловно, одиночество страшит, но близость людей причиняет не меньше страданий, в этом и проявляется весь психологизм этой картины гениального мастера Лукино Висконти.
29 августа 2017
Фильмы Лукино Висконти всегда отличались плотнейшей смысловой нагрузкой, даже на фоне шедевров своих именитых коллег. Не исключение здесь и поздняя картина маэстро — «Семейный портрет в интерьере» (Gruppo di famiglia in un interno, 1974), снятый уже больным, перенесшим инсульт, режиссером, считающийся его завещанием. В шикарную римскую квартиру пожилого профессора (вторая из ключевых ролей Берта Ланкастера у Висконти после «Леопарда») подселяется молодой альфонс Конрад (эту роль исполнил знаменитый европейский плейбой и любимец Висконти — Хельмут Бергер). Время от времени Конрада навещает наглая и вульгарная миллионерша-любовница Бьянка (одна из несомненных удач в карьере Сильваны Мангано), а также ее дочка Клаудия (Лиетта Брумонти) и ее жених Стефано. Профессор поначалу наблюдает за эксцентричным семейством со стороны, но постепенно включается в странный квартет пятым — солирующим — инструментом (без музыкальных аллюзий у Висконти никак).
По первому впечатлению фильм можно трактовать как своего рода «осеннюю сонату» с легким гомосексуальным душком: профессор прожил бедную на события жизнь интеллектуала-затворника, весь отдаваясь искусству, науке, истории (впрочем, пережив неудачный брак), и вот, на старости лет, столкнулся с Чувством. Как тут не вспомнить пушкинское «любви все возрасты покорны…» со всеми вытекающими, вплоть до «но в возраст поздний и бесплодный, на повороте наших лет, печален страсти мертвой след…»?
Однако, в фильме есть и много чего еще. Образы персонажей неоднозначны. Каждый таит в себе нечто большее, чем он есть. Скажем, Конрад, человек, явно «метивший в Наполеоны», недовольный своей второстепенной ролью, всегда стремится играть первую скрипку. Кроме того, в фильме отчетливо прослеживается классический конфликт господина и раба, получивший продолжение в шедевре Пьера Паоло Пазолини, вышедшим на следующий год («Сало, или 120 дней Содома», 1975). Причем, в роли господина выступает не только очевидная Бьянка, но и сам профессор. Добрый хозяин, рачительный господин, профессор (недаром, кстати сказать, безымянный) в этой картине чуть ли не Бог, тогда как хозяйка, с её хищными глазками, разумеется, женщина-дьявол. Восстание Конрада может быть понято, и как восстание Прометея (не без аллюзий, впрочем, на события 1968-го). И тут Висконти поднимается воистину до уровня греческой трагедии, искусства самой высокой пробы. Закономерен финал: восставший Прометей повержен, добрый хозяин скорбит, дьявол торжествует, растворившись в мире. И только дочь хозяйки, самый человечный персонаж картины, продолжает питать надежды.
9 из 10
27 декабря 2016
Мир несправедлив, что, в общем, совсем не открытие, если говорить об этом в привычном контексте. Но зачастую обнаруживаешь, что и в себе самом нет справедливости. Вспомнив известное «нет правды на земле, но правды нет и выше», можно продолжить и сказать, что нет её и глубже — в нас самих. Внутренний мир человека, закрытый от посторонних, находится, казалось бы, полностью во власти личности, подчинен и доступен только нам самим, но кто бы тогда посещал по своей воле психологов и против своей — психиатров? Великая трагедия — неспособность понять самого себя, противостоять внешнему, но оказаться бессильным перед отражением в зеркале. Лукино Висконти, снявший за полтора года до собственной смерти «Семейный портрет в интерьере», который относят к самому личному произведению режиссера, начинает разговор об этом издалека.
Пожилой профессор, знаток живописи, занимает огромную роскошную квартиру и планирует переместить библиотеку на этаж выше, который тоже принадлежит ему. Интеллектуал и почти рафинированный интеллигент, он окружен великолепными картинами и скульптурами, он упивается классической музыкой и перечитывает по нескольку раз любимые книги. Он одевается, ходит, спит, говорит, ест — словом, всё делает так, будто постоянно находится на светском приеме. Но в его спокойную, размеренную и одинокую жизнь неожиданно врывается крайне шумная и надоедливая компания во главе с альфонсом Конрадом, любовником маркизы Бьянки Брумонти, которая уговорила Профессора сдать для него апартаменты на втором этаже. История, поначалу кажущаяся типичным высказыванием на тему отношений поколений, столкновения пошлого с целомудренным, рассудительного со взбалмошным, по мере своего развития всё менее перестает походить на перечисление обычных бытовых скандалов между соседями.
Главный герой погрузился себя в мир прошлого, в мир когда-то давно созданных произведений искусства, в мир собственных воспоминаний о любви и семейном тепле, которые являются ему в образах матери и жены. Всё, чем он живет — было и прошло, всё, что чего он не видит — это современные реалии, современные люди, всё, что принято называть современным. Но это не заслуженный отдых, не умиротворенная старость, это не удовольствие. Вынужденно встречаясь с арендаторами то из-за громкой музыки, то по поводу протекающих потолков, а порой даже наблюдая разнузданную оргию, которую те устроили прямо в гостях у хозяина, раз за разом он признает, что окончательно перестал понимать людей. Не имеющий сил бороться с самим собой, он уже давно впал в сон, отгородился от мира. Небольшие вспышки просветления иногда заставляют его искать причины такого отрешения, но всё возвращается на круги своя до тех пор, пока он не пускает в свою жизнь незваных гостей. Семья ужасных соседей заставляет его проснуться и, как часто это бывает, невольное пробуждение происходит неприятно и даже болезненно. «Семейный портрет» Висконти — это портрет чудовищного страдания, когда судьба вырывает человека из тисков собственного Я и, словно потешаясь, заставляет снова заснуть, на этот раз уже навсегда. Топание ног наверху — как шаги смерти, вызывающее поведение — как дыхание жизни, вот и всё, что было отмерено Профессору. Словно слепой, на мгновенье прозревший и тут же погрузившийся в царство тьмы, на последних кадрах он лежит в кровати и застывшими глазами проводит сползающую на пол кардиограмму. Наверху теперь тихо. Так же тихо, как и прошла его жизнь и не его одновременно. Жизнь человека, который так и не смог понять и принять себя.
9 из 10
27 ноября 2015
Они прервали благостное увядание профессора как дикий рой. Сновали туда-сюда, назойливо жужжали, лезли в душу — да мёда не давали. Патока, бывало, лилась на усталое сердце пожилого человека, но отдавала невыносимой горечью. Богатая темпераментная семья сняла апартаменты в столичном особняке, чьи стены не пробуждались от летаргического сна со времён фашистского режима. Жизнелюбивые и бестактные, они развеяли вязкий воздух склепа, впустили в двери отзвуки большого, открытого мира, и не заметили, что рушат сам фундамент старого дома, не готового к резким потрясениям. Его хозяин, учёный муж, ценитель живописи и музыки, возвёл уютную тюрьму, высоким искусством и далёкими воспоминаниями наполнил дни, якобы смыслом, но вернее — самообманом. На что неприкрыто указывает коллекция семейных портретов в личном кабинете. И вроде чаша полна — но всё миражами: даже психоанализ не нужен. Где-то здесь черпал вдохновение Джузеппе Торнаторе, когда в «Лучшем предложении» писал образ Вёрджила Олдмана. По очевидности комплексов персонажи недалеко ушли друг от друга — их образы получили акценты красивые, но бесхитростные с точки зрения психологического портрета.
Маркиза, её любовник, дочь и будущий зять, хотя и вдохнули в это безвременье парадоксальную и неистовую искру жизни, никак не благодетели — их мир тоже зияет пустотами. И если профессор целен как личность, пусть за долгие годы и не окружил себя чем-то поистине ценным, то Брумонти мастерски забарахлят любое пространство: вещами, шумом, активностью, компенсируя пустоту внутреннюю. Даже подарок хозяину, говорящий скворец, чей звонкий гомон оживлял прихожую, без устали повторял одну лишь фразу. Удивительный презент: характеризует и адресанта, и адресата. А маркиза всё пытается угнаться за молодыми, но между ними 40-е и 50-е, они никогда не будут смотреть в одном направлении. Дама спотыкается, стараясь идти с ними в ногу, пытается купить, приручить возлюбленного, свить для него не гнездо, но клетку. Но всё бес толку. Молодость брыкается, находит зыбкую философскую почву свободным нравам, превращает историческое место в оплот бунтующего постмодернизма с контрастной палитрой и нелепыми цветовыми пятнами.
Камера ни разу не покидает стены дома — подумать только: в произведении итальянца нет ни единого римского пейзажа! Операторский приём хотя и усиливает без того неприкрытую театральность действия, зато оттеняет замкнутый мирок, застывший в аристократической неге. Тем заметнее станут резкие перемены в нём, тем отчётливее почувствуются движения воздуха, порывы и вихри — дело рук безумной семейки, что подсознательно поняла: застоялся, сгустился смог благородной старости. И тем не менее антуражи не успеют наскучить, огромный палаццо готов предложить много интерьеров, которые сменяют друг друга и формируют просторное и самодостаточное окружение. Парадная, прихожая, коридоры, кухня, кабинет, тайная комната, квартира этажом выше: до ремонта, во время и после него — декораций столько, что экранная клаустрофобия никого не охватит.
Также объектив подчёркивает отношения между профессором и альфонсом Конрадом: они получили возможность познакомиться ближе и камера, что по традиции экранного спектакля увлекалась общими планами, захватывает нехарактерно крупные, буквально преодолевает границы интимного пространства, показывая, что между героями уже нет препятствий, они открыты друг другу. Размашистые движения Конрада, чеканные фразы, смятение напоказ — создают выпуклый неоднозначный образ, он покоряет и сеньору Брумонти, и профессора, и самого режиссёра, для которого является альтер-эго. Быть ему в руках состоятельных людей дорогой игрушкой и мучиться от осознания своего места в мире, однако он вписан в актуальную политическую систему координат. Недовольство положением перерастает в ненависть к буржуазной среде. Порочные связи смешиваются с деятельностью «Красных бригад». Мятущаяся фигура Конрада заслоняет психологизм положения профессора и превращает драму в манифестный трагифарс.
Так экзистенциальная история обернулась баррикадами. Заядлый коммунист Лукино Висконти не был бы собой, если б не подытожил картину социально-политическим высказыванием. Но политика разрушает волшебство фильма, обещавшего поэтическую трактовку одиночества и семейных отношений. Лирика рассыпается, когда универсальная человеческая история заканчивается конъюнктурным митингом. Персонажу Конрада это тоже скорее вредит — слишком грубый берётся инструмент для образа потерянного и разочарованного человека. Он оказывается иждивенцем, который ссорится с богатой любовницей из-за бунта против буржуазного общества. Однако у любой семьи есть тысячи причин для скандалов и обид, куда более естественных, чем противостояние наёмников и господ. Ибо каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, и какое же удовольствие для настоящего художника выводить детали неповторимого семейного портрета. Брумонти стали для профессора беспокойной итальянской роднёй, ненавидимой и горячо любимой — и как жаль, что целостность этой замены была нарушена.
К тому же специфическую лепту вносит утилитарная драматургия: не так важно, насколько естественны персонажи и события, если их совокупность приведёт к нужному финалу. А ещё форма пьесы требует гиперболизации образов. Профессор, сферический в вакууме интеллигент, стойко и сдержанно отвечает на вопиющую наглость постояльцев. Конрад же непосредственен настолько, что не гнушается без спроса устроить оргию в чужой спальне. Вместо изящной развязки всё свалено в кучу: мотивы и причины, фашизм, коммунизм и демократия, наркотики, речи о личностном и общественном. А как красиво под исповедальную речь проплывали семейные портреты разных мастеров. Но точку в самом конце ставит дешёвый драматизм, будто только чья-то смерть может одновременно разрешить внутреннее противоречие, распутать тугой семейный узел и развеять иллюзии профессора. Словно компактная драма вырывается из цепких пут жанра в лоно греческой трагедии. И если фильм был снят ради этих пронзительных, жутких шагов над головой, к ним стоило найти более живописный путь и не отвлекаться на камни под ногами.
25 ноября 2015
Совсем неплохо, что моё знакомство с творчеством режиссёра Лукино Висконти началось именно с фильма «Семейный портрет в интерьере». С авторским кино надо быть начеку и весьма осторожным, поскольку не всё то золото, что блестит и то, что позволено юпитеру не подвластно быку. Применительно к вышеозначенной картине можно сказать, что мэтр не разочаровал, не подкачал, хотя шедевром это кино назвать я бы поостерёгся. Ну, обо всём по порядку.
Многие из нас, откровенно говоря, не любят когда происходит вторжение в их жизнь. Даже малейшее соприкосновение с себе подобными вызывает раздражение и дискомфорт. Что уж говорить о личностях, учёных, профессорах, которые на закате дней по праву хотят уединения. Вот и главный герой фильма профессор, не жаждет быть душой компании и участвовать в общественной жизни. Более того, он от всех отгородился и живёт в своём, одному ему ведомом мирке. Мне такое его поведение понятно и близко.
Но, как это часто бывает, слуги дьявола не спят, а посему профессору предстоит столкнуться с той ещё семейкой. Ворвавшись, как ураган, как торнадо, да так, что герой Берта Ланкастера и рта не успевает раскрыть, госпожа Бьянка Брумонти (Сильвана Мангано), безапеляционно заявляет, что хотела быть снять комнату в его роскошном дворце. Профессор указал ей на дверь, но не тут-то было. Синьора Брумонти не из тех, кто пасует перед трудностями. В общем правдами, кривдами и прочая, семейка заполучает комнату и тут жизнь профессора превращается если не в ад, то в нечто схожее и подобное.
Нет, музыки по ночам вы не услышите и гомерического ржания от которого сотрясаются и краснеют даже стены тоже не будет. Но и всего того, с чем предстоит столкнуться герою Берта Ланкастера с лихвой хватит не на один сюжет и не на одну книгу. Лукино Висконти срежиссировал великолепно. Актёры подобраны идеально. Особенно из всех, конечно выделяется этот прохвост Конрад (Хельмут Бергер). Вроде бы альфонс, вроде бы наркоман и развратник, а не лишён чувства прекрасного. Достаточно вспомнить пару сцен, где он слушает арию Моцарта и разговаривает с профессором не за жизнь, а о картинах, о предметах искусства.
Истеричная и стервозная госпожа Брумонти в исполнении Сильваны Мангано также впечатляет. Образ создан без сучка и задоринки, не поверить невозможно. Единственным минусом, на мой взгляд является сцена, когда профессор видит трио обнажённых тел в комнате, которые слились не то в экстазе, не то в нирване, уж не знаю. Как этого интеллигентного человека не вырвало, до сих пор не пойму. Вот именно с такими натуралистическими подробностями Висконти явно переборщил. Но, надо отдать ему честь, что финал он сделал классный. Слова профессора — это разгадка, ключ, если хотите, ко всему фильму и в тоже время квинтэссенция всего действа.
9 из 10
9 июня 2015
«Я люблю рассказывать истории поражений. Я люблю описывать одинокие души, судьбы, разрушенные действительностью», — признавался режиссер Лукино Висконти, говоря о своем фильме «Людвиг». Но эти же самые слова можно отнести к «Семейному портрету в интерьере».
Главный герой фильма — пожилой профессор, коллекционер, эстет, ведущий затворнический образ жизни. Но однажды его буквально вынуждают сдать расположенную этажом выше квартиру в аренду. Таким образом, добровольный отшельник оказывается втянут в очень сложные и противоречивые отношения разношерстного семейства маркизы Бьянки Брумонти.
Этот фильм называют «кардиограммой сердца» самого режиссера Висконти. Но я не хочу останавливаться на личностных моментах. И так, разочарованный интеллектуал (роль профессора блестяще исполнил Берт Ланкастер) сбежал от общения с людьми в мир живописи и классической музыки. Среди его новых соседей оказывается альфонс графини Конрад, который также блестяще разбирается в музыке и живописи, но при этом постоянно находится в водовороте различных по степени важности и опасности событий. Профессор мечтает о тишине и комфорте. Конрада не хватает «воздуха». Символично, что, помогая юноше, профессор закрывает его в секретной комнате без окон. И что бы не делали и не говорили герои фильма, как бы не хотели измениться и изменить окружающее общество, остановить влияние рока невозможно.
Каждый кадр фильма является самостоятельным произведением искусства. Диалоги — философское эссе. А конфликт натур и поколений никогда не устареет.
8 из 10
30 марта 2015
Умудрённый посеребрёнными висками профессор по доброте аристократического сердца сдаёт второй этаж своего антикварного особняка неуравновешенной семейке во главе с истеричным Конрадом, бисексуальным любовником маркизы Брумонти. Каждый из новоявленных постояльцев с завидной наглостью пользуется гостеприимством старого сеньора, водя старика за седину усов, который тем временем узревает в шайке беспардонных бездельников гипотетику собственной семьи.
Клаустрофобный автобиографический самоповтор, который впору было бы величать «Леопард-2», не только не добавляет к всекарьерной славе «отчима неореализма» новых кинематографических претензий, но и несколько разбавляет его поздний творческий период (прежде всего «немецкую трилогию») крайней степенью художественной изощрённости — декадансом.
Тяжелобольной, тогда уже «колясочник» Висконти словно пытается в последний раз насладится на экране своим «прекрасным музом» Хельмутом Бергером, впадая при этом в излишнюю манерную экзальтацию и чрезмерную театральность. Два раза в своей карьере Лукино уже обжигался, превращая свои фильмы в спектакли на экране. «Белые ночи», зажатые в тиски павильонов Чинечитта и осыпаемые искусственным снегом, и «Чувство» — сущая опера без музыкального ряда, были не то что бы слишком плохи, скорее, слишком «мертвы» для кино. Действие «Семейного портрета» происходит в Риме, но красот «Вечного города» зритель, опять же, не увидит, режиссёр договорился с ним на уровне названия — «получите двухчасовой интерьер…»
Главный герой, профессор, в исполнении американца Ланкастера — безусловный альтер-эго самого Висконти, придаётся культурологическим фантазиям и воспоминаниям о потерянном прошлом, собирает коллекцию дурновкусной «сюжетной живописи» и «заслушивает» всё это легковесными ариями Моцарта. Так видит себя итальянский режиссёр на склоне лет — одиноким, с огромным багажом внешнего убранства и мелкими замашками герцога-коммуниста.
А его фильм, тем временем, пытается уместиться на нескольких «жанровых стульях» сразу — от политического кино, с его классовой штудией последствий «красного 68-го», до очередного «заката Европы», вручную, уходом старого доброго уклада и приходом неоварваров постмодернизма, а на деле, опять же, сменой поколений — недобитых аристократов-леваков на буржуа-чернорубашечников.
Шкафы, набитые многотомными фолиантами-скелетами, блеск вензелей подсвечников и люстр, изысканность ковров и мебели, мрамор ступеней, лепнина террас и диалоги, диалоги, диалоги. Не фильм, а застывшая в золотой раме картина. Но всё это великий обман, пустота, такая же, как идеально фотогеничное лицо и отсутствие таланта златокудрого Хельмута Бергера.
7 из 10
7 ноября 2014
Старый профессор ведет одинокую затворническую жизнь, живет рядом со своими картинами. В один миг его жизнь меняется, в нее настрыно вмешивается компания молодых людей.
Молодость со всей своей беспечностью, излишней эмоциональностью, максимализмом, беспринципностью, сначала раздражает и даже кажется, что ломает спокойную жизнь профессора. Но потом понимаешь, что его жизнь заиграла новыми красками. В свою очередь, в молодую жизнь он внес покой, серьезность и мудрость.
В конце фильма, герой говорит о том, что это его семья, и какой бы она ни была он любит ее.
Легкий фильм о том, что каждый возраст прекрасен по-своему.
P.S. Прекрасный образ молодой богатой дамы. Вообще образ женщины у итальянских режиссеров порой просто завораживает.
10 из 10
4 июля 2014
Всю жизнь почитавший творчество Томаса Манна, Лукино Висконти сам казался персонажем, сошедшим со страниц книг немецкого писателя. Последний потомок когда-то могущественного рода, эстет, посвятивший свою судьбу искусству.
В 1971 году Висконти экранизировал новеллу любимого писателя «Смерть в Венеции». Три года спустя он закончил свой предпоследний фильм, «Семейный портрет в интерьере», который стал и исповедью режиссера, и его лебединой песней, и своеобразным парафразом творчества Т. Манна, особенно «Смерти в Венеции». Тему фильма можно определить, как противостояние жизни и искусства, как трагедию личности, запертой в тюрьме искусства. Очень многое в «Семейном портрете…» останется невысказанным вслух, спрятанным от чужих глаз и данным намеками. Главного героя играет голливудский актер Берт Ланкастер, состарившийся, но не потерявший своего магического обаяния. Герой Ланкастера — безымянный профессор искусства, который коллекционирует жанровую живопись, групповые портреты семей. Дом профессора больше напоминает музей: стены здесь обставлены картинами прошлого, в кабинете — огромная библиотека, в комнатах много антиквариата, а пластинки играют музыку Моцарта. Идеальная темница из искусства, в которую упрятал свою жизнь и своё одиночество герой. О прошлом профессора почти ничего неизвестно. Окруживший себя бесчисленными портретами счастливых семей, он выглядит отшельником, тщательно скрывающим от мира свою тоску. Всё меняется, когда в привычный быт героя врывается семья квартирантов: одна римская аристократка снимает в доме профессора комнату для своего любовника Конрада, которого она содержит. Маркизу и ее любовника постоянно навещают уже взрослая дочка женщины и ее парень. Этот квартет заполнит пустоту профессорского дома, и главный герой станет свидетелем их тайн и интриг, а к молодому альфонсу вообще проникнется нежными чувствами. На образ Конрада ляжет отблеск таких персонажей творчества Т. Манна, как Ганс Гансен и Тадзио. А вся эта назойливая, шумная и неспокойная итальянская семья превратится из кошмарных соседей в олицетворение самой жизни. Она будет контрастировать с изображениями семей на портретах, которыми увешан дом профессора, — безжизненными, холодными. Символом жизни станет и подаренная профессору шумная птица в клетке, своими возгласами разрывающая мертвенную тишину комнат. И почти накануне финала герой произнесет исполненные нежности слова, обращенные к чужим для него людям: «Вы слишком резко пробудили меня от глубокого сна, глухого и бесчувственного, как смерть». Только пробудившаяся в сердце весна обречена увянуть. Только жизнь останется по-прежнему недосягаемой, желанным и далёким миражом, который горит тусклым светом и манит, но всегда отдаляется. На стенах останутся лишь портреты, отождествляющие собой весь мир искусства, которое, увы, не может спасти человека.
9 из 10
5 мая 2014
Профессор (кажется, его имя не названо вовсе) спокойно живёт в своём доме среди книг и произведений искусства, пока из ниоткуда не является семья Брумонти и, благодаря крайней напористости и бесцеремонности, а также очарованию Лиетты, сочетающей детскую непосредственность и привлекательность нимфетки, не убеждает его сдать им квартиру на верхнем этаже. Так в размеренную уединенную жизнь анахорета от искусства вторгается шумная, истерическая семья аристократов, кажется, совершенно лишённая такта и представления о личном пространстве, а потому вечно вторгающаяся в квартиру, быт и даже мысли профессора. Это троица богатых людей из высшего общества, взвинчивающих собственные эмоции до опасного уровня и бесконечно ищущие повод к этому, чтоб заполнить свои бесцельные жизни и плоские личности — маркиза Бьянка Брумонти, лелеющая злобность и половой инстинкт, ибо лишь их ощущает искренне, её дочь Лиетта, очень милое создание, необъяснимым образом сохранившее в этой атмосфере наивность — но наивность, конечно, странного толка, и её жених Стефано, желчный из-за собственной никчемности. Но более всего в жизнь профессора вторгается служащий для этой семьи поводом к эмоциональным всплескам Конрад — когда-то студент-искусствовед и леворадикал, а сейчас — жигало на содержании. Человек с идеалами, но абсолютно лишённый силы воли, он страдает и ярится из-за того, какую жизнь сам же ведёт, но, однако, не останавливается, лишь произносит порой обличающие речи в адрес людей, с которыми спит, пьёт и ест на их же деньги, да пытается добиться от профессора сочувствия. Вроде бы идея фильма в том, что профессор заперся у себя в доме от реального мира, а эти люди пришли к нему как глоток свежего воздуха и заставили жить по-настоящему, но тут я рискну не согласиться с Висконти. Если под «жить» подразумевается «терзать всех окружающих среди воплей и грязи», то я предпочту не быть живым; впрочем, на мой взгляд профессор, глядя на прекрасные картины и общаясь с глубокими книгами, живёт куда полнее чем люди, трахающиеся и ссорящиеся, чтоб хоть как-то заполнить свой день. И, в конце концов, разрушение границ его счастливого мира и глоток этого зловонного воздуха декаданса убивают профессора…
Все актёры прекрасны. Бёрт Ланкастер создал великолепный типаж человека, слишком интеллигентного, чтоб как участвовать в семейных разборках, так и прекратить их, и слишком достойного, чтоб отнестись к альфонсу так, как он того заслуживает. Хельмут Бергер сохраняет цельный образ, виртуозно переходя от вульгарности к пафосу, от роли мелкого уголовника к борцу с режимом, объединяет же все эти сцены ощутимое (честь и хвала его актёрскому мастерству) внутреннее напряжение — отвращение к себе. А Клаудиа Марсани очаровательна, просто очаровательна, и я говорю не только о внешности, она и сыграла очаровательность очень хорошо.
Хвалить режиссуру Висконти было бы глупо и банально, но как тут промолчать… Фильм поставлен замечательно, хоть и без заметных эффектных приёмов — я не могу объяснить, почему каждая сцена так захватывает, в чём именно дело, но эффект потрясающий. А особо упомянуть остаётся в итоге только сцену групповушки — какой свет, гениальный свет! Впрочем, так же как и ракурсы, и ритм монтажа… Дивно.
Если вы и без меня не знали, что «Семейный портрет в интерьере» — великолепный фильм, то повторяю ещё раз: режиссёр — Лукино Висконти. Разумеется, фильм заслуживает самого пристального внимания.
8 из 10
21 апреля 2014
Ведущего затворническую жизнь, одинокого Профессора уговорили снять один из этажей его старинного дома. Понемногу жизнь старика преображается и он втягивается в обсуждение разных мелочей, которые образуют Жизнь. Вскоре он, скрывающийся от жизни, сможет выразить свою точку зрения о всем происходящем…
Единственный недостаток этого фильма — переход в политическую дискуссию. Когда фигура Профессора несколькими словами выражает свою точку зрения относительно политических тенденций — режиссер тем самым существенно ослабляет фильм.
Это единственное препятствие к тому чтобы назвать просмотренный фильм шедевром. Берт Ланкастер сыграл одну из своих лучших ролей — едва ли он был когда то еще так выразителен. Но, все в целом играют просто блестяще и, что самое важное, образуют симбиоз: Сильвана, Хельмут, Клаудия…
Очень сильная находка Лукино — небольшие врезки воспоминаний Профессора о его матери и жене с Доминик Сандой и Клаудией Кардинале.
На мой взгляд финал выглядел несколько надуманным, однако сам по себе фильм очень гармоничен. Даже если бы кино оборвалось на полуслове одного из персонажей — то его бы не испортило.
8 из 10
14 апреля 2012
Настало время подступиться к «Семейному портрету в интерьере». Ты говорила, что этот фильм как пропуск в мир большого кино. До сих пор я считал, что еще не готов, не достоин пройти туда. Считаю так и сейчас. Висконти мне никогда не полюбить так, как любишь его ты. Ты упоенно, восхищенно объясняла мне, почему так мил твоему изысканному вкусу этот режиссер-женоненавистник.
И это ты научила меня каждый увиденный фильм проецировать на свою жизнь, примеривать его события на свои монотонные блуждания в этом мире. До того я смотрел кино как с высокого холма наблюдают за копошащимися далеко внизу человечками. Теперь я участвую в беседах персонажей, вместе с ними убегаю от опасности, те же чувства проносятся по моим нервам. Что же общего может быть у меня с героями Висконти?
Декорации в фильме такие, что редкий пейзаж сравнится с ними по красоте. Старый профессор, желающий только спокойного одиночества в огромном доме. Странная неугомонная семейка, бесцеремонно вторгающаяся в мир профессора. Как далеки они от меня, эти утонченно-грубые аристократы вместе с интерьером, подобный которому в реальности никогда мне не увидеть. Посмотрев фильм, легче всего сказать: «Живут же люди, мне бы их проблемы». Ставишь ему оценку, удаляешь с жесткого диска, ничто не мешает его забыть. Продолжаешь тянуть дни в своем обывательском интерьере. А фильм как-то незаметно переваривается в тебе…
В последние годы творчества Висконти занимает одна тема: в жизни немолодого одинокого замкнутого человека появляется что-то, что переворачивает его угасающее существование с ног на голову. В «Смерти в Венеции» — это совершенная красота в лице херувимоподобного мальчика. В «Семейном портрете» — неуемные соседи, которых легко возненавидеть и хочется гнать из дома метлой.
… И вот, ходишь по улочкам городка, затерявшегося где-то на самом востоке Европы, против воли обдумываешь «Семейный портрет», находишь в нем общее со «Смертью в Венеции», планируешь посмотреть и «Людвига», а второе «я» кричит первому: «К чему такое внимание к Висконти, это Ее любимый режиссер, не твой!». И вдруг, как ожог: «Боже мой, а ведь то же самое происходит со мной в моей серой жизни! Это кино обо мне!». Я не заслуженный профессор, не композитор. Я еще не пожилой, — по крайней мере, если верить паспорту. Ни в Риме, ни в Венеции никогда не был. На стенах моей квартирки не висят подлинные картины. Я жил, или считал, что жил, не подозревая о твоем существовании. Ты выдернула меня из глубокого сна, казавшегося привычным и бесконечным. Теперь, когда я слышал твой голос, мой пульс поднимался до ста двадцати ударов. И, несмотря на то, что я мужчина, и довольно ответственный, я потерял способность сосредотачиваться на работе…
Как бы ни крепился Профессор, как бы ни выражал недовольство беспокойными соседями, они стали его семьей. С их стороны это была игра в дружную ячейку общества. Профессор же чувствует, что несмотря на его сопротивление, они стали родными, как его настоящая семья, которую он давно потерял, а теперь все чаще вспоминает. И ближе всех — самый распущенный из них, соединивший в себе все мыслимые пороки, затравленный, до сих пор мирившийся со своим унизительным положением. Но став «сыном» Профессора в шутку, он всерьез соединяется с ним невидимыми нитями взаимного влечения и доверия. А имея такого «отца» он уже не в силах и дальше терпеть упреков и обвинений. Благодаря этим людям, зачерствевшее сердце Профессора раскрыло крылья. И не выдержало перегрузок.
… И моя кардиограмма угасает, что видно даже по амплитуде кривой моих оценок на КиноПоиске. Я тихо умираю. От тоски ли, как Профессор, или от чумы как Ашенбах из «Смерти в Венеции» — неважно. Вирус, поразивший их и меня, одного происхождения. Ты и твое большое кино перепланировали меня, как соседи Профессора — комнату наверху.
10 апреля 2012
Жизнь — это поле битвы, где также сталкиваются молодость и старость. Молодые, с их обаянием, жизненной силой, безрассудством, с их упрямым нежеланием верить… И старики, лишенные иллюзий, замкнутые в воспоминаниях, гордые своей опытностью и культурой. Лукино Висконти.
«Семейный портрет в интерьере» — тринадцатый и предпоследний фильм, выдающегося итальянского режиссера Лукино Висконти, который переживший инсульт, был вынужден присутствовать на съемках в инвалидном кресле.
Режиссер запирает своих героев в «театре жизни», и отведя каждому особую роль, превратил фильм в грустный трагифарс.
Старое и молодое, безвозвратно ушедшее, не отпускающее прошлое и агрессивное врывающиеся настоящие, служение традициям и бунт, затворничество и потребность в общении, диалоге, жажда жизни и приготовление к смерти — все переплелось в «семейном портрете» Висконти.
Режиссер не дал выхода героям. Ни пожилому профессору, который живет в обществе картин, старинных вещей, книг и мыслей о искусстве. Сознательно укрывшись, за высокими дверьми, от социальных и политических потрясений окружающей действительности. Ни молодому бунтарю Конраду, который в слепой борьбе за роскошь, топчет все, на что наталкивает его жизнь: женщин, знакомых, лживое общество, себя самого. Запутавшись в собственных метаниях и поисках, Конрад понимает, что сам стал частью презираемого им общества, вырваться из которого он решает через единственную видимую им дверь — смерть. Нет будущего и у современной «буржуазной семье», живущей в иллюзорной реальности, и ставшей заложниками сексуальной свободы, порождающей цинизм и безнравственность.
Аристократизм, высокая культура с одной стороны и молодость жизни с другой. Случайно встретившись, они наконец осознают нехватку в своем бытие противоположных компонентов. И есть какая-то симметрия в этих персонажах, как будто это два варианта одной судьбы. И когда они движутся на встречу друг другу, профессор готовящейся умереть, делает шаг к жизни, а Конрад с его жаждой жить — к смерти.
«Меня называли декадентом. Я, подобно Томасу Манну, весьма склонен к декадансу. Я пропитан декадансом. Манн — декадент от немецкой культуры, я — декадент от культуры итальянской. Более всего меня всегда интересовало исследование «больного» общества».
Лукино Висконти, 1975
7 марта 2012
Искусно рассказанная история. В начале — пренеприятная, в стиле триллера, завязка: в тихую жизнь стареющего профессора врываются одиозные, наглые люди. Хочется, чтоб они исчезли с экрана и из самого палаццо. Но они остаются. И долго-долго ни один из них не вызывает ни симпатии, ни мало-мальского сочувствия. Одно лишь недоумение и отвращение. Несомненно, режиссер прибегнул к этому приему нарочно. Чтобы острее в дальнейшем был контраст.
В процессе просмотра лишь один вопрос свербит в мозгу — к чему все это? И боишься, что все вдруг закончится пусть лихо заверченным, но все же банальным криминалом. Но мудрый и чуткий Висконти ведет к иному… И неожиданно, в самом конце фильма, в развязке, которая, собственно, одновременно является кульминацией, вдруг ловишь себя на мысли: а фильм-то о… жизнелюбии и, как ни странно, человеколюбии…
«Это могла быть моя семья — хорошая или прохая, но не похожая на меня. И поскольку я люблю эту семью, мне хочется отплатить ей за то, что она мне сделала».
И фильм о том, что какой бы паскудной ни была жизнь во всех ее проявлениях — в чуждых людях, в странных событиях, она — такая, какая есть — все же лучше молчания одиночества, лучше отчуждения, каким бы надежным убежищем оно ни казалось.
«Старики — странная порода. Угрюмые, нетерпимые. Они страшатся одиночества, которое избрали и которое старательно оберегают». Страшатся одиночества и одновременно — оберегают его! Ведь так и есть…
Итак, в жизнь старого профессора ворвалась жизнь во всех ее пошлых и странных проявлениях. Но даже такая жизнь лучше, чем молчание. Молчание в «высоком» понимании и просто молчание этажом выше… Потому что молчание — это смерть.
Этот фильм действительно, наверное, самое проникновенное откровение режиссера. Ведь это его признание в любви и сочувствии к человечеству в целом и каждому из нас в отдельности. Ведь порой не важно, каков человек. Кому-то он кажется омерзительным. Но найдется и тот, кто любит его, кто верит в то лучшее, что есть в нем. Или просто не судит. И не важно, что думает об этом весь остальной белый свет. Заметьте, в конце фильма, на первый взгляд пустоголовая, нахальная и пошлая Льетта, вдруг обнаруживает наибольшее великодушие и преданность Конраду. А равнодушный профессор и вовсе — сердечно страдает. Ох уж эта странная, странная жизнь… В ней страшно одиночество. И близость людей причиняет не меньше страданий.
23 мая 2011
Первой поражена женщина, маркиза. Она отчаянно молодится, окружив себя молодыми людьми, боится в чем-либо отстать от них, вторым — профессор. Оба они, стареющие богатые люди, подпадают под обаяние молодости, признавая молодежь своим лидером. Они делятся многим — жильем и культурой профессора, деньгами и связями маркизы. И молодежь указывает им путь — путь скандалов, отчаяния и суицида. Молодость — грандиозный и бессмысленный скандал; история Конрада Хюбеля типична, а следовательно она трагична. Молодежь вся вместе, вкупе, суетлива, бессмысленна и, в целом, она — исторический альфонс: все они продают свою чистоту, энергию, силы и Конрад ее архетип. Он герой, трагический лидер, должный вызывать общее понимание и сочувствие. И это — страдающий герой: баловень судьбы, испытывающий мучения от своей незначительности: недостатка знаний, средств, воли к совершению чего-то значительного. Это — комплексующий альфонс, это больной лев, всеми признанный лидер, находящийся перед стеной отчаяния и, несмотря на суицид Конрада, общество, представленное нам в фильме чрезвычайно здорово: ни маркиза, ни профессор не берутся муштровать молодых, во всем им отказывая и принуждая к своему. Они сражены обаянием молодости и это-то и трагично — оказываясь перед властью и обаянием молодости и признавая эту власть оказываются в тупике. Маркиза, профессор восхищаются молодостью, подпадая под ее обаяние и шествуют с нею в … прекрасное никуда. И … остаются с молодыми и … страдают с ними в их тупике, не отваживаясь навязать им старческое, опошлить прекрасное брюзгливой сентенцией. Маркиза и профессор влюблены в молодость и мучаются как и все влюбленные. Профессор, уже впадающий в детство, проживает волнующее время и сердечный приступ; в его жизни состоялось нечто бессмысленное и прекрасное быть может, состоялась жизнь.
Гениальный фильм о героях, бросивших вызов спорному правилу Платона плестись за старцами.
О, Конрад, ты выиграл все, не забрал выигрыш и стал притчей во языцех. Лукино Висконти был свидетелем бравады и гегемонии наци и невзлюбил всякую браваду, представляя нашему вниманию … робкого гиганта. У Конрада дефицит самоуверенности. Все у нас держится на женщинах — культура, города взяты ими в полон. Едва только в деревнях остается мужчина-властелин, в городах его место в тюрьме или в сточной канаве. Перед Женщиной в городах заискивают все, все от них зависит, успешность любого предприятия. Это всем известная истина. Конрад живет на содержании богатой женщины — факт, способный вызвать только повсеместную зависть. У Конрада должно зашкаливать самомнение, он же — комплексует по этому поводу. Завистники указывают ему, Величайшему из самцов, на его ничтожность от чего Конрад кончает жизнь самоубийством. Что это? Трагедия? Да нет, над Конрадом будут смеяться. Он, имевший основания свысока посматривать на всех, он, не прислуживающий в муках и томлении женщине, а находящийся у нее на содержании, взявший самый большой трофей для самца в городской культурной жизни стесняется, что он жиголо. Он должен быть Жиголо с большой буквы, но это будет … не по-висконтиевски. В «Гибели богов» эсэсовец (не помню его имени по сценарию) самоуверен и распоряжается всем в доме Эссенбеков. Он что называется «владеет собой» и, в силу этого, владеет ситуацией. Он наци в нацистской стране. Он то, от чего все устали и что всю жизнь не любил Висконти. «Ариец», находящийся в большинстве в Германии утверждает себя как хозяин и действительно не только внешне, но и внутренне владеет ситуацией. От этого и устали. Устали от арифметической ясности.
Конрад — арифметический супермен был бы неинтересен Висконти, имей он мужество открыто и гордо позиционировать себя как жиголо и видеть в критике одну только зависть. Конрад не заинтересовал бы Висконти, имей он гордый взгляд и холеный вид городского трутня. Висконти нужна другая молодежь, не самоуверенный наци, а ранимый и слабый герой. Конрад, который был бы смешон в своем суициде заслуживает право быть героем в ноевом ковчеге у Висконти. Этот герой — сомневающаяся и ранимая молодежь… Конрад — ты робеешь, ты человек-загадка, Величайший и Ничтожнейший из самцов в одном лице. Сеньор Висконти ненавидит фашизм, устали от самоуверенных бравирующих наци и ранимый и недалекий Конрад вызывает симпатии по крайней мере у сеньора Висконти. В лице Конрада нам представлена ее величество мужская робость — посмеяться или прослезиться над нею каждый решает для себя сам.
8 февраля 2011
Главный герой коллекционирует жанровую живопись — семейный портреты в интерьере. На портретах изображены счастливые (по виду) семьи. Сам же герой стар и одинок. В фильме своеобразная голограмма — семейные портреты висят в квартире профессора, его собственная квартира — очень похожий на изображенные на картинах интерьер в стиле арт-деко. Вот только семьи в этом интерьере нет.
Переполох происходит, когда в интерьер профессора врывается своеобразная семья. Обратите внимание, кофепитие в конце фильма — практически является картиной семьи. Жизнь одинокого профессора стала своего рода таким же экспонатом, как и полотна на стенах, но тут через распахнутые двери в его покрытый патиной мирок врывается настоящая современная жизнь. Герой становится свидетелем жизни настоящей буржуазной семьи. По форме может показаться, что это та же семья с картины, но присмотревшись внимательней обнаруживается, что обычная семья ужасно изуродована современной жизнью: члены семьи погрязли в путанице собственных взаимоотношений, которые усложняются многими буржуазными барьерами; семейные узы давно разорваны, а члены семьи на самом деле совершенно одиноки. Они замкнуты в себе, деньги и порожденные ними политика и преступность разъединяют людей. Места взаимопониманию и честному общению нет.
На фоне этого формируется парадоксальный дуэт: профессор и альфонс. Как ни странно, они оказываются родственными душами, однако прийти к взаимопониманию они не смогут — наше общество этого не предусматривает.
Позже находится объяснение — альфонс — выходец не из буржуазной, а из простой семьи, узнав «радости» высшего света, он жестоко разочаровавшись принял для себя левые идеи. Невероятно, но обнаруживается, что левых идей придерживается и вполне консервативный с виду профессор.
Другая тема.
Искусство мертво. Как я сказал, портреты на стене и семья в квартире профессора — практически полные копии. По форме! Однако в течении фильма для нас раскрывается настоящая жизнь этой семьи, где всё человеческое практически разрушено. Никакой семьи на самом деле нет! Это обман. Откуда же мы можем знать правду про счастливые на первый взгляд семьи с картин? Возможно за формой кроется такое же отвратительное содержание. Но искусство нам этого передать не смогло, оно передало нам лишь форму, полностью скрыв содержание. Наверно, Висконти поднимает вопрос о том, что вообще может искусство, отображает ли оно жизнь и людей в их полноте и многогранности, или просто копирует внешнюю оболочку жизни, ничего не сообщая о жизни как таковой.
Дилемма же о том, стоит ли открывать себя, впускать к себе жизнь (такую жизнь!) остается открытой.
5 июля 2010
Меня зовут Томми Митчелл, и я работаю в организации по заказным убийствам. Этим весенним вечером мой ужасный босс приказал мне прибыть в дом семьи Вагнер, которую мы должны были совместно вырезать: двое взрослых и семилетний мальчик Сэм. Мне было немного не по себе: прежде мы не уничтожали детей, но босс чётко дал мне знать в телефонном разговоре, что мальчишке не спастись. Стояла прекрасная погода; заранее выехав на неприметной машине, я наслаждался песнями Боба Дилана, передаваемыми по радио, размышлял о прочитанной книге Денниса Лихэйна, строил планы на субботнее свидание с симпатичной Рэйчел. Всё, как обычно. Но когда я тайно проник в дом Вагнеров, воспользовавшись приёмами опытного взломщика, он уже сидел на диване в зале, печально разглядывая старинную картину на стене напротив. Знакомьтесь, Роб Грир — монстр, управляющий организацией по умерщвлению. Он очень редко сам занимался грязной работой, тем более заявлялся раньше своих подчинённых. Поэтому, узрев два трупа на персидском ковре, я удивился, ведь это было моё задание.
- Мне определённо нравится эта вещь, — лениво махнул рукой в сторону картины Грир, стряхнув пепел прямо на тело мёртвого мистера Вагнера, воткнув сигаретку обратно в правый уголок рта. Его серые глаза, казалось, были не способны выражать хоть какое-то жизнелюбие.
- А где мальчик? — поинтересовался я.
- Наверху, — Грир встал, — но он не убежит, добрый Бог даровал ему богатых родителей и паралич ног. Прости, что выполнил твою часть за тебя, но мне хочется успеть на шоу Дэвида Леттермана, там выступает Хью Лори, моя мать просто обожает его доктора Хауса, надо же будет о чём-то поговорить с ней за завтраком.
Неторопливо Грир начал идти по лестнице на второй этаж, останавливаясь, чтобы изучить семейные фото на стенах, в то время, как моё сердце с каждым его шагом билось всё быстрее. Пробыв с этим чудовищем столько времени, трудно остаться человеком с неповреждённой психикой. Он всё делал медленно, что убивал, что ел спагетти, и с таким равнодушием, словно мир для него был давно сложенным кубиком Рубика.
- Вспоминаю один фильм Лукино Висконти, — неожиданно заговорил Грир, — мне было четырнадцать лет, и в тот период многого из ленты не вынес, разве что нравилась маркиза в исполнении Сильваны Мангано, какая же она роскошная женщина. Скажи, что ты смотрел в последнее время?
- «Алису в стране чудес», — ответил я, исподлобья посматривая на его спину, — в 3-D, красивое зрелище.
- А, опять сказки, — молвил Грир, — настоящая красота в людях, например, в Хельмуте Бергере, признаться, его не сразу полюбил, но помню, как сестра нарисовала его портрет, прилепив на шкаф, где она красилась перед огромным зеркалом. Да, он был красив. Состарился. Фильм назывался «Семейный портрет в интерьере», тебе вряд ли по душе придётся, всё такое театральное, утончённое, типичное для ностальгического Висконти. Но с данной картины возник мой интерес к кино вообще, эти трагические образы, эта лиричность, все красивые и злые, синема, синема, невозможно было не влюбиться в условности притягательного мира.
Грир вошёл в комнату Сэма, включив свет. Проснувшись, мальчик схватил очки с тумбочки, пока Грир ближе не подошёл к нему. Наклонившись к Сэму, Грир прошептал:
- Здравствуй. Мы пришли убить тебя. Но сначала мне нужно закончить разговор с Томми. Если будешь вести себя плохо, мы сделаем так, что тебе придётся умирать долго и мучительно. Хочешь мятный леденец? Держи, и будь умным мальчиком. Теперь, Томми, позволь, я продолжу. Как и любой нормальный серийный убийца, в подростковом возрасте я мучил соседских кошек и преследовал девиц в ярких нарядах, но временами будто просветление наступало, я шёл в кинотеатр на ретро, влюблялся в творчество Карне, Чаплина, МакКэри, мне хотелось творить что-то светлое, чистое, добросердечное, подумать только, я даже писал стихи. Но когда мне вспоминался профессор, которого гениально сыграл Берт Ланкастер, этот замкнутый консерватор, чей мирок стабильности подорвали новые жильцы, чья интеллигенция оказалась не более чем ушедшим будущим, чьи воспоминания о матери и жене были раздавлены наглостью настоящего… Этот несчастный профессор ничем не отличался от Конрада или маркизы Брумонти. Да, у них разное воспитание, разные взгляды на жизнь, но они одинаково пусты, одинаково ничтожны в попытке обрести гармонию с собой. Спокойный профессор с его любезностью и истеричная маркиза, самовлюблённый Конрад, наивная дочь маркизы, её эгоистичный и недальновидный жених Стефан, все эти люди в представлении Висконти нежданно смешались в одно ничто, утратив в 1970-е все значимые ценности, оставшись «рамочными» людьми, прикрывающимися традициями и дорогой одеждой. Висконти, перенёсший приступ, наверняка оставил этот фильм поколениям, как духовное завещание. Люди стали частью интерьера, и это грустно. Кинематограф — великое искусство, оно выражает и то, в чём мы не способны признаться себе. Нас пичкают сказками в 3-D, но на самом деле мы порочны, мы до того падшие, что не достойны читать Кафку, рассматривать картины Ренуара и смотреть фильмы Висконти. Мы ежедневно убеждаем себя, что не такие, что мы хорошие. Повсюду одна грязь, один мрак. Помню, как я оставался дома один, смотря вслед уходящей сестре с очередным парнем на дискотеку. Ненавижу этот мир…
Выстрел. Впервые в серых глазах Грира что-то отразилось. Изумление. Он сполз с кровати на пол, потекла из спины кровь, а в дрожащих руках маленького Сэма — пистолет, направленный на меня. Что мне оставалось? Закрыв глаза, я успел услышать последние слова Грира:
- Висконти снимал красивое кино о распаде человеческой личности. Чертовски парадоксально, да?
- Ага, — произнёс я перед вторым выстрелом, жалея, что в эту субботу не встречусь с Рэйчел. Странный мир.
16 марта 2010
Фильм из породы так называемого элитарного кино, рассчитан на редкостного любителя и мне пришелся совершенно не по вкусу.
Все события развиваются в закрытом пространстве, с очень ограниченным числом действующих лиц, из которых лишь только хозяин квартиры и его горничная производят впечатление нормальных людей, а остальные усердно изгаляются над устоявшимися морально-нравственными ценностями, элементарным здравым смыслом и общепринятыми нормами поведения. Впрочем сейчас это принято называть вызовом консервативно-буржуазному обществу, проявлением бунтарского духа, переосмыслением духовного мира человека в современном обществе и прочей чепухой.
Молодые люди и молодящаяся сексуально-озабоченная тетя, сняв квартиру, старательно чихают на душевное спокойствие живущего по соседству хозяина и более того воображают, что вытаскивают последнего из замшелого мира повседневной рутины и серого течения будней. При этом в их поведении если и есть нечто примечательное, то только претензия на собственную значимость, под которой самая заурядная душевная пустота. Откровенно говоря с недоумением смотришь как на этом фоне режиссер сваливает в кучу проблемы общественно — политическо — морально(аморально) — нравственно — молодежно — криминально — культурно и еще бог весть какие. Вот уж поистине смешались в кучу кони-люди. И уж совершенное неприятие вызывает явное режиссерское подталкивание главного героя к переосмыслению прожитой жизни.
В процессе просмотра, в связи с элитарной концепцией фильма, вспомнился анекдот, суть которого такова :
В Шанхае, в одном из ресторанов сидят два белогвардейских офицера. Один другому задумчиво говорит :
— Тоска…
— Тоска, — неопределенно отвечает другой.
— В рояль наложить, что ли-с ?
— Не поймут-с, провинция-с.
Если с анекдотом все понятно, здесь все точки над «i» расставляет что-называется колорит а ля рюс, то глядя на подобное, выражаясь образным языком, кинематографическое воплощение в жизнь намерений изложенных в анекдоте, с последующей претензией на анализ тонких психологических нюансов, так и хочется произнести что-нибудь очень смачное и очень русское.
В целом скучно, занудно, надуманно, псевдомногозначительно… Единственным побудительным мотивом досмотреть до конца было инерционное желание иметь свое мнение.
Ps. Долго не решался представить эту рецензию на всеобщее обозрение, дабы не задеть нежные чувства эстетствующих киногурманов, но думается, что такого рода фильмы смотрят не только они.
5 из 10
21 ноября 2009
Не считаю нужным пересказывать сюжет фильма. На мой взгляд, важным здесь является великолепная игра актеров и достаточно достоверно переданы все эмоции и чувства героев, их страсть, любовь, ревность и переживания.
Конрад в исполнении Хельмутам Бергера великолепен. Это большая редкость, когда в актере сочетается сногсшибательная красота и редкостный талант, с помощью которого ему легко удается выражать на своем очень выразительном лице все оттенки эмоций и переживаний героя в тот или иной момент сюжета. Несмотря на мягко говоря странные отношения с графиней, он ее действительно любит, и поэтому страдает от своего положения альфонса.
Фильм смотрится на одном дыхании. Режиссеру удалось показать весь накал страстей за короткий промежуток времени, которых мне лично, да и большинству людей, не хватает в жизни.
Также необходимо отметить тонкий вкус режиссера, красивые ракурсы интерьера и очень удачную идею показать всю историю через призму созерцательности профессора. Ведь он тоже полюбил Конрада, несмотря на то, что он был далеко не ангелом, сумел разглядеть в нем что-то хорошее, ранимую душу и мятущийся характер.
Можно сказать, что этим фильмом режиссер Лукино Висконти на коленях объяснился в любви к Хельмутум Бергеру. К чему я тоже присоединяюсь. Обидно только, что такие красивые и талантливые люди имеют нетрадиционную ориентацию.
Фильм обязательно нужно посмотреть всем любителям кинематографа.
10 из 10
3 января 2009
Тринадцатый и предпоследний фильм итальянского режиссёра, завершенный им ещё при жизни. Именно в «Семейном портрете в интерьере» Висконти окончательно отступит от традиций «неореализма», создаст современное, актуальное кино. Снятая исключительно в театральных декорациях лента, которые по желанию художников становятся то мещански консервативными апартаментами профессора, то, уступая духу 70-х, беспредметно минималистскими меблированными комнатами, графини, перейдёт ту грань за которой, «простая история» становиться киноклассикой.
Герои, заперты в «театре жизни» и каждому из них отведена, своя собственная роль, которая, преступая всё законы жанра, превращается в грустный трагифарс. Профессор, забывший о всякой существование вне воспоминаний и вне ностальгии, не смерившийся с образом умершей матери, просто «боится» признать всё бессилие образованного человека перед XX веком. Конрад, принадлежащий к немецкому поколению 60-х, чьи отцы, по словам Бёлля, были «трусами и лжецами», своим «химерическим противостоянием», стремиться заглушить собственные совестливые начала. И графиня, чьи «скелеты», под напором «конродовской правды» начинают вываливаться из объёмного «шкафа-прошлого». Всё это «разложение буржуазии» Висконти уместил в два часа экранного времени.
Висконти не дал «выхода» героям. Ни профессору, чьи беспокойства, вошли в его жизнь лёгкой походкой Конрада. Ни графини, чья гонка со временем неумолимо тянет её вниз. Ни молодым, чьи мечты извратились, ещё до того как стали мечтами.
11 июня 2007