Рождественская песня (1971)

Декабрьский, пробирающий до костей ветер кружит в вихрях, словно в волчках, серпантин послушных воле своей снежинок. Охапками бросает их в застывшие силуэты деревьев, в румяные обветрившиеся лица и под ноги прохожим, в закопчённые дымящие печные трубы. Перемешивает их со звоном рождественских колокольчиков и хрустом снега, обдаёт вкусными запахами праздничных столов, радостной суетой приготовлений, возгласами незатейливых уличных представлений и смехом. Чёрно-белый, будто с литографии город, прорастает предстоящими праздниками- долгожданными святками и Рождеством!

На протяжении рассказа происходит поиск мотива для делания добра. К скупцу Эбенизе Скруджу, благодаря ходатайству его умершего друга (ныне призрака), является Провидение в виде трёх учителей-духов: Прошлого, Настоящего и Будущего. И герой, подобно Одиссею, отправляется в странствие на поиски ответа. (Который, к слову сказать, исходя из круговой композиции рассказа, был предложен его племянником ещё в начале.)

Постепенная метаморфоза Скруджа происходит от «корней»- детства, при вспоминании. В книге пробуждение его души, человечности связано с определёнными переживаниями (катарсисом), шаг за шагом происходящими с ним. В экранизации упомянутая зависимость размыта, о ней приходится догадываться.

Так, «глядя на самого себя в ребячьем возрасте, он вдруг преисполнился жалости» и захотел дать что-нибудь мальчику, который накануне пел святочную песню у его дверей. Заново проживая праздник, устроенный много лет тому назад Физзиуигом, которому он был отдан на обучение, Эбенизе ощутил потребность «сказать два-три слова» своему клерку. Сухость по отношению к племяннику герой пересматривает после эпизода из детства с заботливой сестрой (в экранизации отсутствует).

Превращение Эбенизе в скрягу в обоих источниках изображено общими широкими мазками: он стал «слишком трепетать перед мнением света», прежним надеждам и мечтам «изменил ради одной — стать неуязвимым для булавочных уколов» общества, «новая всепобеждающая страсть, страсть к наживе, мало-помалу завладела» им.

Как поведал дух Настоящего, все люди, связаны рождественской песней, которая звучит и в каморке, и в апартаментах, на суше, на корабле в море и в воздухе- на маяке.- Песней о надежде, взаимопомощи, рождении, жизни и смерти. В эти «единственные дни во всем календаре, когда люди, словно по молчаливому согласию, свободно раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних… таких же людей, как они сами, бредущих одной с ними дорогой к могиле.» Замечание племянника Скруджа напоминает сцену в шатре Ахилла, когда он, убивший, и царь Приам, отец погибшего Гектора, плачут вместе: их объединяет то, что все люди рано или поздно сходят в царство теней.

Оказывается, что «забота о ближнем», возможность творить добро, вести осмысленную жизнь (у Виктора Франкла в книге «Человек перед лицом смысла»)- дар, а не тяжкая обязанность; то, что человек оставит после себя.

В экранизации, динамика и отсутствие некоторых излишне пафосносных и затянутых сцен (в речах призрака Марли- бывшего компаньона Скруджа), а так же нравоучительных замечаний о скопидомстве (при расставании с невестой) и сентиментальности, поддерживает интерес к сюжету.

Даже неискушённый зритель обратит внимание на продуманность, вдохновенную тщательность и изобретательность, с которыми создано художественное полотно.- Оно включает и многообразие жестов и мимики, передающих мысли и чувства героев. Так, например, на протяжении рассказа смягчаются резкие черты лица Скруджа, презрительную скуку заменяют душевные движения давно забытых стремлений.

И работа камерой.- «Тебя посетят ещё три духа,'- говорит Марли. Фигура его и героя расположены в центре кадра, будто зритель стоит в нескольких шагах от них. Следующий кадр- широко от ужаса распахнутые глаза Скруджа, высоко поднятые брови и…- затем беспристрастный «взгляд» откуда-то из-под потолка на крошечные фигурки.

Или ещё, Дух прошлого показывает расставание Скруджа с невестой, в следующем кадре камера движется медленно по спирали, будто у героя кружится голова.

Так же дух Настоящего всматривается в будущее, в судьбу маленького Тима: лицо его с бородой и венком занимает весь кадр, глаза широко раскрыты и обращены внутрь, как при задумчивости. Камера приближается- черты становятся прозрачными, сквозь них проступают нечёткие очертания пустой комнаты с забытым костылём. На неё смещается фокус, бесстрастное лицо постепенно тает. Затем комната стремительно растворяется в поражённом лице Скруджа.

Или Эбенизе горестно молит на кладбище дух Будущего дать ему шанс изменить свою жизнь, в отчаянии обнимает край его тёмных одежд с закрытыми глазами.- Тишина. Мелькает на заднем фоне белый и чёрный, будто молнии или при пробуждении мигают глаза, фигура героя отдаляется и…- на заднем плане возникают чёткие контуры предметов его комнаты, доносятся отдалённые звуки с улицы.

Так же искусен и язык красок: противопоставление бесцветного, словно вылинявшего Скружда и полнокровного племянника, их одежды. «Живых» разноцветных воспоминаний и серой промозглой действительности в восприятии Скруджа, сероватые глаза которого обретают от события к событию цвет, в них зажигается огонёк.

И техника изображения, в которых выполнены обстановка и герои: прозрачный, словно набросок из струящихся изменчивых линий Рождественский дух прошлых лет, с веткой остролиста- святочной эмблемой зимы в одной рук и гасилкой в виде колпака, света, бьющего из его макушки вверх, в другой. Огромный, кровь с молоком, на весь кадр великан- дух Настоящего с горящим факелом- рогом изобилия и сумеречный безликий с костлявой рукой дух Грядущего Рождества.

Замечательно заключение рассказа.

В экранизации: залитый светом радостно хохочущий Скрудж в кабинете.

В книге: «Кое-кто посмеивался над этим превращением, но Скрудж не обращал на них внимания- смейтесь на здоровье! Он был достаточно умен и знал, что так уж устроен мир, — всегда найдутся люди, готовые подвергнуть осмеянию доброе дело. Он понимал, что те, кто смеется, — слепы, и думал: пусть себе смеются, лишь бы не плакали! На сердце у него было весело и легко, и для него этого было вполне довольно.»-

Здравствуйте, Фёдор Михайлович со своим «смешным» человеком (конечно, более оптимистичный вариант без психологизмов и диалектики души)!

Чарльз Диккенс подарил миру волшебную сказку, которую экранизируют в разных вариациях уже более 100 лет. Она проста и может достучаться и до сердца ребенка, и до взрослой, избитой жизнью души. Ее популярность среди кинематографистов обусловлена желанием сказать что-то новое в старой истории или преподнести ее в оригинальной манере, а популярность у зрителя завоевывает атмосфера праздника и веры в чудо. И чудо это земное, реальное — пробуждение доброты и любви в холодном сердце. Фильм, о котором пойдет речь является одной из самых успешных анимационных экранизаций, и золотая статуэтка киноакадемии в его копилке еще одно тому подтверждение. Однако сейчас этот короткометражная мультипликационная лента скорее раритетная классика, и ознакомиться с ней можно лишь прилично владея языком оригинала.

Режиссер оставил первоисточник практически неизменным: в центре внимания скряга и брюзга Эбенезер Скрудж — худосочный и сгорбленный персонаж преклонного возраста, распространяющий вокруг себя исключительно холодную недружелюбную атмосферу. Семь Рождественских святок назад упокоился его компаньон и друг Марли, с которым их объединяла единая страсть к драгоценному металлу с портретом, Боже ее храни, королевы. Праздничный Лондон украшен огнями, повсюду золотятся гуси с яблоками, и только Скрудж не рад — Рождество не заплатит ему за простой. Единственный клерк в его лавке — отличный малый, вовсе не похожий на хозяина. На святки его ждет большая семья и скромный ужин, но счастье ведь не в деньгах. Оно в серебристом смехе детей, тепле домашнего очага, бьющемся в предвкушении чуда сердце. Племянник Эбенезера небогат и в долгах, к тому же женат, но и он в святой день откроет двери своего дома для близких и друзей, в том числе для Скруджа. Однако очерствевшее сердце не верит в чудеса и радости, не способно на благие дела до такой степени, что его владелец готов сослать сирот и калек в тюрьмы и работные дома, лишь бы не жертвовать и шиллинга на благотворительность. Для того, чтобы разбудить стоящего на пороге смерти закрытого и нелюдимого скрягу, его покойный друг навещает его сам, а так же просит заглянуть на скромный огонек его спальни трех Духов Рождества, которые напомнят Эбенезеру о прошлом, покажут, чего он добился в настоящем, и предрекут незавидное будущее.

Из сонма всевозможных рождественских песней и истории о мистере Скрудже этот мультфильм выделяется своеобразной манерой прорисовки: лица очень детализированы, эффект движения и перемещения создается посредством не столько монтажа, сколько рисованными эффектами, связывающими повествование в единое целое. Здесь нет картонных движений или резкой смены планов, все кадры перетекают друг в друга, и даже некоторая мрачность цветовой гаммы служит лишь инструментом для акцентирования озябшего быта и безрадостных перспектив, в то время как волшебство юношеских мечтаний и радости открытого миру сердца, наполненного жаждой любви и счастья, отличает яркая, в полной мере праздничная колорама. И все же, пусть короткий метр и вместил в себя основные сюжетные линии героев, раскрыть их в полной мере, глубже и ярче удалось иному гению спустя почти сорок лет. Однако, если ваше сердце открыто для чуда, равнодушными к этой светлой и доброй сказке вы не останетесь!

«Мало ли есть на свете хороших вещей, от которых нам не было проку? Вот хотя бы и рождественские праздники. Но все равно, помимо благоговения, которое испытываешь перед этим священным словом, и благочестивых воспоминаний, которые неотделимы от него, всегда ждешь этих дней как самых хороших в году. Это радостные дни — дни милосердия, доброты, всепрощения. Это единственные дни во всем календаре, когда люди, словно по молчаливому согласию, свободно раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних, — даже в неимущих и обездоленных, — таких же людей, как они сами, бредущих одной с ними дорогой к могиле, а не каких-то существ иной породы, которым подобает идти другим путем. А посему, хотя это верно, что на святках у меня еще ни разу не прибавилось ни одной монетки в кармане, я верю, что рождество приносит мне добро и будет приносить добро, и да здравствует Рождество!» Ч. Диккенс 1843 г.

Считаю, что всем, кто этой зимой сходил на Рождественскую историю Роберта Земекиса, будет любопытно взглянуть на предшественника этого мультфильма — 28-минутную Рождественскую песню Ричарда Уильямса (Оскар за Лучший короткометражный анимационный фильм в 1973-м году).

Мультфильм нарисован отменно, в свое время это однозначно был прорыв!

Очень интересно смотреть его именно после творения Земекиса — некоторые персонажи и сцены перенесены на современный экран практически один в один: при том, что в Рождественской истории «играли» люди, а Рождественская песня — это старая добрая анимация без каких-либо примесей.

Удивительно, у меня аллергия на тему Рождества в кино, но оба эти мультфильма мне понравились!

И знаете еще что? Мне приятно, что в копилке голливудской анимации есть такой мультфильм. И что почти 40 лет спустя Земекис сделал не просто римейк, а шагнул дальше: задействовал в своей версии не только новые технологии, но и придумал развитие для многих ситуаций, обозначенных в мультфильме-предшественнике, добавил атмосферы, глубже раскрыл характер персонажей. Это напрашивалось — и это случилось!

Здесь мы видим то, с чего начиналась нынешняя Рождественская история — в визуальном плане. Это как минимум любопытно.

А как максимум, этот мультфильм не хуже. Он просто другой.

Хорошо. Добротно. Впечатляет.

10 из 10

P.S. Я смотрела мультик на английском — и услышала из уст некоторых персонажей неповторимый лондонский акцент, классические интонации чистого английского выговора. Не знаю почему, но лично меня это очень сильно трогает. Для моего слуха это почти музыка.

10 из 10