Безрассудная любовь (1969)

Было время, когда критики, будущие основоположники новой волны французского кинематографа, помешались на «теории мизансцены» и «политике автора». Суть первой заключалась в особо тщательной проработке положений актёров в кадре, суть второй — в особо тщательной проработке индивидуального видения материала. Прошло время, и критики стали режиссёрами. Но помешательство никуда не делось. Один из единомышленников, среди которых — Ренуар, Трюффо, Ленар, Годар, в 1969 году снял фильм про блукающего в потёмках творческого смятения задрота от мизансценирования, жизнь которого пошла под откос из-за неудавшейся постановки, или же наоборот, кто знает — Риветт был неоднозначен. Трюффо говорил, что, не будь Жака Риветта, не было бы и новой волны. Действительно. Жак Риветт снимал много. Так много и так долго, что волна превращалась в цунами.

Чтобы сразу же прояснить, что такое «Безумная любовь», скажем, что в её сценарии было полным-полно подобных фраз: «В этот момент снимается сцена, которая будет сделана, как получится». «Безумной любовью» Жак Риветт воплощал ренуаровскую идею кино. Кино, где режиссёр притворяется спящим, кино, где импровизированно диалогизируются проблемы — от личностных до театральных, кино, абсолютно ничего не навязывающее зрителю, кино, где события происходят сами по себе. Есть мнение, что книги не пишут — что они сами пишутся. Так и Риветт: не снимал свою «Безумную любовь» — она сама снималась. Феноменальная в своём художественном методе, она была фильмом без начала и конца, а если сознательно — начиналась так, словно шла уже часа три, просто мы не видели её, пока не нажали плэй, как не слышали звука падающего дерева в лесу, пока не подошли ближе.

«Безумная любовь» лжефиниширует как минимум три раза, и каждый раз так правдиво, что веришь. Это фильм, которому никак не надоест заканчиваться. Он самолюбуется, поглаживает себя рифмой александрийского стиха, соблазняет мелькающими тенями опахальных ресниц. Главный герой ставит пьесу… чёрт, здесь нет главного героя. Ведь Себастьян, француз Жан-Пьер Кальфон, действительно ставил «Андромаху» Жана Расина, подбирал актёров, работал с ними, мизансценировал и авторски политизировал их, а Жак Риветт просто за этим наблюдал. Снимал то, как режиссёр работает. Был режиссёром режиссёра. Снимал одновременно и художественный фильм и документальный. Настоящая метафизика кино. Сведём «Безумную любовь» к более или менее связной фабуле и получим вот что: Себастьян ставит «Андромаху», актриса по имени Клэр, играющая центральную роль, уходит (Себастьян и Клэр — влюблённая пара), у Себастьяна случается кризис — он начинает критиковать актёров за то, за что некогда Трюффо критиковал экранизации романов, выполненные переносом текста в сухие слова, то есть за отсутствие индивидуального видения, на котором был помешан кружок Кайе дю Синема. Постепенно пьеса рушится, методы не работают, любовь не любится, а ревность Клэр ревнуется. Сценические несовершенства изъянят бытие. Театр проникает в жизнь, от него не убежать: Себастьян притаскивает репетицию домой, ещё больше распаляя Клэр. Не ослеплённый музой своей, Себастьян отчаянно ищет вдохновения в постели с другими женщинами. Не находит.

Пока репетиции «Андромахи» полуимпровизированными интермеццо половинят хронометраж, Клэр утоляет печали бессмысленным шопингом, докучает потерянному Себастьяну постельными рефлексиями и комбоизменой мстит ему за всё про всё. На самом деле, вся эта мелодраматическая чехарда ничуть не интересна, затянута. Гораздо приятнее впитывать то, как монтажные фразы пресекаются немотой черного экрана, как Себастьян понимает, что его жизнь более театральна, чем театр. Гораздо приятнее осознавать, что 25 тысяч метров плёнки бессвязного киноматериала алхимией монтажа превратились если не в шедевр, то уж точно в одно из лучших размышлений о святой одержимости искусством и женщинами. Когда камера мазнёт фигуру Себастьяна и направится на опустевшую, сияющую белизной сцену, станет ясно, сколь мало было сделано и сколь много ещё предстоит.