Туманные звезды Большой Медведицы (1965)

Всё таки человек самое странное и противоречивое существо на свете. В нас столько комплексов, страхов, желаний и их так тяжело контролировать. Висконти очень чувственный режиссёр. Практически все его фильмы затрагивают тёмные стороны человеческой души, он показывает то, до чего доводят страсти, бушующие в нас.

Туманные звезды Большой Медведицы потрясающий депрессивный фильм. Он опутывает зрителя своей гнетущей атмосферой. Клаудия Кардинале,конечно, негениальная актриса, но показала довольно хорошую игру. Её героиня соткана из противоречий и отчаянной любви к родному брату. В их первой совместной сцене сразу ощущается это чувственное нездоровое влечение. То, как она проводит рукой по его лицу, то как он отвечает на её ласку, прижимает её к себе — всё пропитано болезненным влечение. Конечно, их таинственное прошлое так и не до конца раскрыто и это придаёт фильму загадочность и даёт пищу для размышления и домысливания.Жан Сорель- на мой взгляд главная звезда фильма. В его взгляде можно увидеть все его переживания. Ну, и конечно, нельзя не отметить его привлекательную внешность. Очень красивый мужчина с потрясающими глазами. Остальные актёры были как массовка. Решающая сцена выбора поставлена страстно и отчаянно. Поддаться всепоглощающей порочной страсти, остаться с родным братом или устоять и навсегда закрыть для себя дверь в дом, где оживают призраки прошлого. Её брат оказался слабее. Его психика была слишком надломлена и его любовь к сестре переросла в одержимость.

Несмотря на то, что фильм 65 года смотрится он легко. Не это ли показатель настоящего кино вне времени. Сама тема фильма очень редка и интересна. Конечно, после просмотра останутся вопросы, но мне кажется в этом и заключался замысел режиссёра.

Мы алчем видеть, потому что мы слепы. Мы алчем видеть, и поэтому смотрим кино. И там, наконец, мы видим то, чего не найдем нигде на свете — что события, их инкарнации в черно-бело-серых пятнах, следуют друг за другом согласно великому тождеству, нами потерянному: тождеству мышления и бытия, которым никогда не насытишься, как Тантал не насытится адскими яблоками, — но это великое тождество нам можно, как те же яблоки Аида — Танталу, видеть.

В Малой Медведице сияет Полярная звезда. Нам она кажется неподвижной, движутся — как мы это видим — звезды Большой Медведицы. Полярная звезда это наше прошлое. Центр тяготения всей как будто убегающей вперед, безоглядной жизни. Но куда бы она ни убегала, на какие бы тысячи ручейков ни ветвился ее поток, она внезапно окажется — вся, до последней глубины — перед своим прошлым, описав круговое движение в своем стремлении прочь. Туманные звезды Большой Медведицы никуда не денутся от альфы Малой, от Полярной. Она останется незыблемым ночным солнцем всех небесных оборотов. Но ведь и это лишь кажется. И Полярная подвижна.

Героиня Кардинале так хотела убежать от рокового тяготения губительной страсти, связавшей ее с собственным братом. Да там не одна страсть, а клубок страстей. Это и ненависть Электры к матери, предавшей отца, и черная уверенность в том, что отца чужими руками уничтожил нынешний супруг матери. Героиня, итальянка, стала женою американца. Но вот возвращается в огромный феодальный дом, где ее поджидает двойное искушение — запретной любовью и запретной ненавистью. Как бы ей хотелось, чтобы брат остался прежним, робко-влюбленным в нее! Как бы ей хотелось разыграть сцену Гамлета перед матерью: «Я зеркало поставлю перед вами…» Но Полярная звезда не топталась на пятачке ночного неба, вопреки видимости. И брат, и мать изменились. Ополоумевшей матери суровых вопросов не задашь. И почти невинная влюбленность героини и ее единокровного-единоутробного стала горькой звездой для них.

Поменяй местами Ореста и Электру — и никто не скажет, что ты рассказываешь старую мифическую историю о Клитемнестре и ее детях, и никто не упрекнет, что напрасно ты пренебрегаешь лапидарной красотой эсхиловских или хотя бы еврипидовских реплик. Но утонченный аристократ Лукино Висконти, на небосклоне которого еще не взошла его звезда, Хельмут Бергер, — далек от простоты эллинского театра. За ним и славные века Миланского герцогства, и изощренно-изысканный упадок сеттечентистской Венеции. Ему выпало то, что называли «неореализмом». Конечно, сняв образцовую неореалистскую картину про Рокко и его братьев, прямо в нечестивый триптих, где справа феллиньевские «Ночи Кабирии», а слева «Мамма Рома» Пазолини, режиссер всею творческой душою устремился к мифу. Он найдет его в умирающей Венеции Томаса Манна, в вагнеровской «Гибели богов», в истории безумного короля Людвига. А пока он тщательно затушевывает фон афинского театра, пока он обнаруживает сплетенье двух своих будущих тем — запретной любви и ясновельможного вырождения — в массе других обстоятельств, чтобы не лишать персонажей, на мгновения оказывающихся вне времени и пространства, солидной канвы исторических и социальных коллизий. Но в брате героини уже проступают черты Хельмута Бергера, сумасшедшего короля баварского, а в ней самой — ненависть отпрыска проклятого рода к старшему поколению олимпийцев. Намеком Висконти напоминает о другом почти инцестуозном фильме, о той пещере среди корней в экранизации романа Бронте Буньюэлем. Это, уж понятно, не правильно-чувствительная Шарлотта из троих Парок, чье имя — по-гречески «Гром», это угрюмо-демоническая Эмили и это подземелье, где прошлое вот-вот, казалось, наступит и где таятся корни всех вещей — туда боятся взглянуть всемогущие боги и ступить — ангелы. Подземные «бездны страсти», как назвал арагонец свою тонкую игру с романтической Эмили, сейсмическими толчками сотрясают барский дом «Туманных звезд». Но герои Висконти не вполне подобны своими прообразам. Они не будут ни мгновенья счастливы и никому не отомстят. Поддаваясь тяготению прошлого, можно лишь разрушить хрупкие надстройки настоящего или очертя голову броситься в эту бездну властного несуществующего, умереть.

И все-таки Полярная тоже вертится. Все вертится. И прошлое — не менее подвижно и изменчиво, чем настоящее. И, может быть, потому от него и нельзя уйти, что оно переменчиво, подобно нам самим.

9 из 10

Народ нынче измельчал. Посмотришь вот такой, например, фильм и поймешь, насколько тогда любили сильнее, ненавидели страстнее, жили набело.

И это все при том, что набор художественных приемов был более, чем скудный — несложный видеоряд, ненавязчивые декорации, нехитрая работа оператора.

И вот вам, получайте! Кино, переживающее поколения!