Воскрешение (2025)

Все мы смертны. И мысль о бесконечном скитании по миру без цели и точки назначения иногда гулко звенит в голове. Но еще громче звучит зов к сокровенному, к недостижимому бессмертию. В мире Би Ганя, развёрнутом на выдохе благоговейного 'Воскрешения', бессмертие действительно существует. Но необходимо ли оно в мире, где мечта сильнее вечности?

Бессмертие здесь достигается тогда, когда человек перестает мечтать. Но есть и другие, те, в чьих телах спрятаны крохотные коробочки из брони. В них вращается и клокочет время, и живут эти люди иначе: потому что умеют мечтать. Мечта лишает их иллюзии бесконечной жизни, но дарует власть над временем и пространством.

Героя 'Воскрешения' назвали Монстром. Его тело давно утратило человеческий облик, голос растворился в безмолвии. Он заключён где-то глубоко внутри самого себя, и всё, чего он ищет, некогда живые, только что срезанные цветы, которые поглощает и дарит другим.

Монстр начинает свой путь на страницах немого кино, где образы Носферату, Метрополиса, Поливальщика и других призраков ушедшей эпохи переплетаются в хрупкой, вычурной симфонии. Эти гротескные, почти комические картины создают фундамент, на котором зиждется всё последующее. Би Гань двадцатиминутным вступлением не только разворачивает перед зрителем ослепительный визуальный мираж, но и возвращает нас в атмосферу того времени, когда кинематограф был чист, как самый добрый сон. И он сделает это ещё не раз, когда Монстр будет засыпать и пробуждаться, умирать и воскресать, ведя нас через поля своих грёз, рассказывая истории, давно забытые миром.

Расширяя границы фильма, режиссёр сжимает целую вселенную до крошечной карманной коробочки, где хранится сама ностальгия. Внутри не вещь, а время. 'Воскрешение' и есть эта коробочка, она предстанет как нуарный детектив, философская притча, семейная драма с оттенком криминала или фантастическая история любви на фоне всеобщего безумия. Всё это алхимия кино, кипящая в котле любви к самому искусству, к его памяти и силе. Би Гань возводит из этой смеси поэтическое 'спасибо', растянутое не на два с половиной часа, а на целое столетие.

Каждая глава фильма оформлена с поразительным вниманием к визуальной материи: работа с тенями и отражениями, композиция кадра, свет, цвет, звук, протяжённые однокадровые дубли, всё это превращается в дыхание живого кинематографа. Если этот фильм не заберёт душу своим смыслом, то, быть может, обожжёт веки своей красотой.

Кому-то он покажется медитативным и вязким, кого-то усыпит или вызовет гнев и раздражение. Но эти чувства закономерны: 'Воскрешение' не просто фильм, а кристаллизованный кинематограф, сосредоточение мысли о кино, которое жило, живёт и будет жить.

И кино действительно будет жить вечно, до последнего зрителя в кинотеатре. В разных формах и жанрах, в доме и в дороге, в одиночестве и в толпе, в ненависти и в любви. Оно будет жить в сердцах людей пока не иссякнет последняя катушка плёнки внутри нас, на которую мы сами записываем свои сны, впечатления и воспоминания, потому что кино это не то, что мы видим на экране, кино это отражение экрана внутри нас самих.