Чешуя (2019)

Вот не знаю, как Шахад Амин относится к творчеству Г. Ф. Лавкрафта, и держала ли в своих мыслях арабская постановщица образы Иннсмута и Данвича (оператор, португалец Жоао Рибейро, явно о них помнил), но ее картина получилась едва ли не оммажем творчеству сумрачного американского гения. При том, что изначально идея фильма ничего такого, наверное, не содержала.

История девочки-изгоя в патриархальном обществе настолько очевидна для арабского мира, тем более для мира родной для Шахад Саудовской Аравии, что рассказ очередной жалостливой байки «в лоб» был для нее неинтересен. И стремление перенести повествование в иллюзорно-выморочный мир, превратив в аллегорию, вполне понятно. Здесь противостояние женского начала мужскому, эмансипация в патерналистском обществе уже не должны были выглядеть столь откровенно назойливо как, например, у Айаат Хирси Али или у Суад в «Сожженой заживо». А в результате… Нет, они не исчезли окончательно, но оказались похоронены где-то на заднем плане мрачно-мистической картины, реализованной в завораживающих операторских решениях черно-белых тонов.

А в истории… Истории, как таковой в фильме нет. Есть только атмосфера древней, хтонической веры, которая полностью подчинила себе одну, отдельно взятую деревню, заброшенную и забытую цивилизацией. Где-то там бушуют страсти, рождаются и падают империи, ведутся религиозные войны, меняются законы… А здесь, нет ничего, кроме моря и древнего обряда, согласно которому божествам, живущим в глубине вод, приносятся жертвы. Человеческие. Первым ребенком женского пола.

И, разумеется, однажды находится человек, решивший пойти против обычая. И забравший у моря отданную было жертву. Но море успевает пометить то, что было ему обещано, и отныне девочка Хайят уже не совсем человек. И потому изгоем в своей деревне она становится не потому, что девочка / девушка / женщина – потому что чужая (alien, если хотите). Не человек. И камера Жоао Рибейро в одной из сцен удивительным образом это подчеркивает. Хайят наблюдает из окна за сценой на деревенской площади, постепенно вытягивая голову вперед, пока линия подбородка не становится одним целым с шеей. Словно у рыбы, которой частично она является. Без всякого грима. Только игрой света, тени и удачно выбранного ракурса.

Когда приходит время новой жертвы, Хайят снова пытаются отдать морю в сцене, которая удивительным образом напоминает жертвоприношение из снятого по мотивам того же Лавкрафта фильма Амандо де Оссорио «Ночь чаек» (больше известного как «Слепые мертвецы 4»). И море снова возвращает девушку. На этот раз не одну, а с трупом сирены – того самого ужаса деревни, задобрить который стремятся рыбаки своими жестокими обрядами. После этого Хайят, показавшая, что чудовищ можно убивать, сама становится во главе охотников на сирен. Вот только чешуя на ее ноге все плотнее и плотнее. И долго ли та, что плоть от плоти своих рыбоподобных сестер сможет их убивать?

Какая уж тут, блин, эмансипация. Какая религиозность… Мир, который нарисовала Шахад Амин, полностью лишен религии, Бога, Аллаха… Он забыл про своих детей, а они забыли про него. Как забыли жители Иннсмута и Данвича. Но если Лавкрафт, плоть от плоти протестантизма, создавал в своих книгах некую извращенно-христианскую модель, превращая символы веры в свою противоположность; то у Амин религия как таковая напрочь отсутствует. Несмотря на то, что она родилась в Саудовской Аравии, места исламу в ее фэнтези-мире не нашлось. Ни в прямом, ни в извернутом, ни в каком еще виде. А потому и ожидаемого протеста против чего угодно не случилось.

Может поэтому комиссия Американской киноакадемии отказала Саудовской Аравии. Не нужно там «чистое искусство» из «недемократичной» страны. А непредвзятому зрителю нужно. А если этот зритель еще и любит Лавкрафта, то сам Ктулху велит ему ознакомиться с его арабскими последователями.