Нарыв (2009)

Вне сезонов, вне настроений, вне расстояний оно приходит, ощущение дороги, движение души, шёпот-зов на грани слышимости: не рассеянная созерцательность блуждающего взгляда, но шаг в никуда, неуверенный и шаткий, первый как новорождённый, как недавний слепец. И под расплющенным вширь небом, на перекрестье пустых дорог, вдоль речного заросшего берега по хрусткому льду, по колкой траве, оскальзываясь и спотыкаясь, человек идёт, протягивая руки — куда?

У этой истории несколько главных героев, но они, накладываясь один на другого, создают эффект дробящегося отражения, тысяча лиц как одно лицо. Они проходят один за другим (один в другом) экранный хронометраж карикатурным подобием на ровную, подогнанную общественную устроенность: одинокие в толпе, одинокие в словах, отчуждённые, отщепенцы. В них одновременного и нет ничего схожего, и есть разделённая подсердечная тоска, заставляющая оглядываться то и дело вполоборота через плечо, уходить с каждым разом на шаг, но дальше. И пока мир человеческий всё также бессмысленно и безнадёжно продолжает заданный круговорот вокруг своей оси, лес — то дальний, то близкий, прорастающий через стены и слова — предлагает им всё время застывшего момента окончательного осознания, чтобы вернуться.

Ставшая привычной канва словесного обрамления сюжета идёт махристыми прорехами с первых же секунд и только расползается дальше по мере продвижения, предложения неловкие и пустые, дань привычке, зазубренный ритуал, нежели действительная необходимость. Они тяжело оседают в подступающей тишине, пока не начинает закладывать уши от странного, вязкого беззвучия, обостряющего восприятие — и именно здесь нельзя сфальшивить, нельзя обмануть. Так сумрачный, сухо шелестящий на ветру лес, становящийся отражением этого молчания, отстоит в стороне от привычных рамок и детских определений «горячо-холодно», он подсознательно осязается не чем-то монументальным и законченным, а продолженным в вечности замкнутым кругом, тишиной, покоем — домом.

Этот тихий, полусонный рассказ ничем не поучает, никого не превозносит и не осуждает, лес не несёт в себе враждебности, город продолжает от века выбранный путь и линию, границу, что проходит в обе стороны, по-прежнему может переступить любой.

Когда придёт время сделать выбор.

Ни раньше, ни позже.

Вовремя.

Вне сезонов, вне настроений, вне расстояний оно приходит, ощущение дороги, движение души, шёпот-зов на грани слышимости: не рассеянная созерцательность блуждающего взгляда, но шаг в никуда, неуверенный и шаткий, первый как новорождённый, как недавний слепец. И под расплющенным вширь небом, на перекрестье пустых дорог, вдоль речного заросшего берега по хрусткому льду, по колкой траве, оскальзываясь и спотыкаясь, человек идёт, протягивая руки — куда?

У этой истории несколько главных героев, но они, накладываясь один на другого, создают эффект дробящегося отражения, тысяча лиц как одно лицо. Они проходят один за другим (один в другом) экранный хронометраж карикатурным подобием на ровную, подогнанную общественную устроенность: одинокие в толпе, одинокие в словах, отчуждённые, отщепенцы. В них одновременного и нет ничего схожего, и есть разделённая подсердечная тоска, заставляющая оглядываться то и дело вполоборота через плечо, уходить с каждым разом на шаг, но дальше. И пока мир человеческий всё также бессмысленно и безнадёжно продолжает заданный круговорот вокруг своей оси, лес — то дальний, то близкий, прорастающий через стены и слова — предлагает им всё время застывшего момента окончательного осознания, чтобы вернуться.

Ставшая привычной канва словесного обрамления сюжета идёт махристыми прорехами с первых же секунд и только расползается дальше по мере продвижения, предложения неловкие и пустые, дань привычке, зазубренный ритуал, нежели действительная необходимость. Они тяжело оседают в подступающей тишине, пока не начинает закладывать уши от странного, вязкого беззвучия, обостряющего восприятие — и именно здесь нельзя сфальшивить, нельзя обмануть. Так сумрачный, сухо шелестящий на ветру лес, становящийся отражением этого молчания, отстоит в стороне от привычных рамок и детских определений «горячо-холодно», он подсознательно осязается не чем-то монументальным и законченным, а продолженным в вечности замкнутым кругом, тишиной, покоем — домом.

Этот тихий, полусонный рассказ ничем не поучает, никого не превозносит и не осуждает, лес не несёт в себе враждебности, город продолжает от века выбранный путь и линию, границу, что проходит в обе стороны, по-прежнему может переступить любой.

Когда придёт время сделать выбор.

Ни раньше, ни позже.

Вовремя.

'Большую часть того, что мои ближние называют хорошим, я в глубине души считаю дурным, и если я в чем-нибудь раскаиваюсь, так это в своем благонравии и послушании»

За последние несколько дней я посмотрел много фильмов, правда, много. Большинство из них были проходными, заурядными картинами, некоторые фильмы были действительно неплохи, но я все ждал какого-то откровения, открытия, не чего-то общепризнанного и всеми любимого, а чего-то камерного, случайного, неизвестного, сокровенного. «Нарыв» стал для меня этим открытием. Но, может, некоторым вещам стоит оставаться закрытыми? Все ли открытия стоит совершать? Стоит, ведь:

«Нужно приходить домой издалека, пережив опасности и приключения, сделав открытия, чтобы каждый новый опыт укреплял нас»

Почти без действия, почти без слов, без сюжета. Несколько хороших крупных планов, несколько непустых фраз; несколько сцен, столь прекрасных визуально и с такой глубиной чувств, томящихся внутри, что оторвать глаз от этих сцен просто невозможно, и ты любуешься, зачарованный, прикованный к экрану, не шевелясь, не дыша. И музыка. Удивительная, пробирающая, тонко подчеркивающая атмосферу кадра, характер состояние, создающая их. Это не «льется музыка-музыка-музыка», не «музыки осталось мало», не «музыка нас связала», это… Мууу-Зыыы-Кааа (пропевать тихо, протяжно, повышая голос, с небольшим надрывом, может, даже хрипотцой, как бы пробуя мелодию на вкус).

Очень проникновенный фильм.

О чем? Свобода. Люди. Людям остается только мечтать о свободе. Мы — птицы, запертые в тесных клетках, найдем ли мы способ, силу, желание, чтобы открыть эти дверцы и — вспорхнуть! И полететь! Или упасть камнем вниз и разбиться? А есть ли, куда лететь? Или жизнь — матрешка: маленькая клетка в клетке побольше, и все, что в нашей воле — лишь перелетать из одной клетки в другую?

А еще стоит посмотреть фильм тем, кто мечтает переехать и жить в каком-нибудь маленьком, тихом городке Швеции или Финляндии. В этакий маленький рай. Искусственный. Возможно, после просмотра фильма, такое желание уменьшится или пропадет, а, может, и наоборот. В конце концов, разве место делает человека, да и так ли важно географическое расположение и название вашей клетки? Но эта размеренность, правильность, статичность жизни маленьких городков…

Да, фильм и о мечте. «Если человек смело шагает к своей мечте и пытается жить так, как она ему подсказывает, его ожидает успех, какого не дано будничному существованию. И одиночество не будет для него одиночеством. Бедность перестанет быть бедностью. А слабость — слабостью» А разве мечта не бывает глупой? Вредной? Ошибочной? Или это совсем не имеет значения, ведь на то она и мечта?

Фильм… нужно, чтобы он вас расположил к себе, что, наверное, маловероятно. Ибо его все же можно назвать «скучным, мутным, тоскливым, непонятным» и многими другими словами-синонимами. Но если все-таки это произойдет, и вы не уснете через десять (пятнадцать-тридцать — не важно) минут, то наверняка он станет для вас хорошим плотным и вкусным завтраком, обедом и ужином. Духовным.

Фильм-струна. И русскоязычный вариант названия очень подходит ему. Нарыв.

«Если растение не может жить в согласии со своей природой, оно умирает. Так и человек»