Татарин (2001)

Филиппины, конец 20-х — начало 30-х годов. Семья богатого землевладельца Пенга готовится к конфирмации старшего сына. Внешне в ней все выглядит счастливо, но красавица-жена плантатора донья Гваделупе на самом деле уже давно страдает от невнимания мужа, чувствуя себя заключенной в золотую клетку. И в этот момент наступает праздник Татари́н, отмечаемый в день рождества Иоанна Крестителя. В этот древний языческий праздник юноши и девушки, в венках из полевых цветов, отправляются в лес, жгут костры, танцуют и обращаются к древним духам Земли. Ритуалы, обращенные к хтоническим силам, раскрепощают чувственность, в результате чего в эту ночь случаются самые неожиданные вещи. Собственно, все, что происходит в ночь Татари́на на Филиппинах практически ничем не отличается от славянского языческого праздника Ивана Купалы.

Вот только донья Лупе — давно уже не девушка, которой пристало искать себе будущего мужа в буйстве пришедших из глубокой древности ритуалов. К тому же католическая мораль в ее душе пустила куда более глубокие корни, чем в душах простонародья. Но в день летнего солнцестояния трескается даже самая прочная оболочка, к тому же изрядно подточенная сильно отдалившимся от супруги мужем. Вот только, не всем, кто в день Татари́на отпускает на волю свои чувства, удается затем вновь накинуть на них узду…

Тикою Агилусу, экранизировавшему пьесу филиппинского драматурга Ника Хоакина, удалось передать необыкновенную красоту и поэтичность народных обрядов, которые стали в его фильме героями, пожалуй, даже в большей степени чем донья Лупе. Но вместе с тем, они выступают в картине как нечто опасное, темное и грозящее безумием — нечто, на что лучше смотреть издалека, нежели бросаться с головой в их водоворот. Не случайно, один из персонажей фильма (девушка с плантации дона Пенга) так и не пришла в себя после Татари́на. Не случайно, Лупе тоже оказывается на грани сумасшествия после того, как ее спавшая доселе сексуальность оказывается разбужена древним ритуалом и красавцем Энтоем, увлекшим ее в безумную свистопляску ночных теней. Спасти ее теперь может только настоящая любовь…

Все-таки при всей своей завороженности древним язычеством, Тикой Агилус остается католиком до мозга костей. Зато эта смесь ярого католичества и памяти предков помогает рождаться на Филиппинах удивительным картинам, подобным таким фильмам как «Silip», «Hibla» или вот этот «Tatarin». Чувственным и в то же время сентиментальным; буквально дышащим плотским вожделением, но постоянно напоминающим о расплате за грех; красочно-романтичным и одновременно безжалостно-жестоким.

В «Татари́не» на все это накладывается роскошная музыкальность, дополненная пластикой экзотического танца, способного и самого зрителя ввергнуть едва ли не в экстатическое состояние. Как уж тут было сопротивляться несчастной донье Лупе! Да, конечно, режиссер все время стоит где-то рядом, готовый охладить пыл христианскими заповедями, но почему-то в описании языческих ритуалов он же оказывается гораздо убедительнее, чем когда вспоминает о семейных ценностях. Как, собственно, и дон Пенг, пытающийся остановить свою Лупе словами, увещеваниями и даже действием, пасует перед древней изначальной силой, заключенной в самой сущности человека. Чтобы вернуть свою любовь ему тоже придется измениться и переступить через свое «я». Вот только поможет ли?..

Любовь и обнаженная чувственность, стихийная вера и религиозные истины, хтоническая тьма и свет Эдема — все переплетается в древнем празднике Татари́на, грозя переломать судьбу человека так же легко, как может сделать это камнепад с костями попавшего под него несчастного. Но без него донья Лупе никогда бы не узнала, кто она есть на самом деле. Стоило ли ради этого рисковать своей душой? В ответе на этот вопрос сеньор Агилус так и не определился, разрываясь между католиком и язычником. Зрителям, если они в достаточной степени религиозны, будет проще. Но красоты картины это нисколько не умаляет, как бы кто ни относился к сексу и религии. Особенно если они переплетены так плотно, как в «Татари́не».