Зелёный Генрих (1993)

Что есть любовь? Связь духа иль сплетенье тел? Готфрид Келлер нервно переписывал свой роман, не зная, как выразить смятение личных чувств, блуждающих меж детской дружбой и взрослым влечением, ошеломлённый неожиданно открывшимися ребёнку физическими связями мужского и женского начал, пытаясь уместить в сознании светлые стороны нежности и ярость разгорячённых тел, спутавшиеся в мыслях воспоминаниями робкого мальчика и мучениями страстного юнца.

В карнавальном бреду маскарадного вечера «зелёный Анри» горячечно ищет выход из своих комплексов, терзаясь виной, сомнениями и не находя объяснений случившемуся. Тому приключению, что так нежданно изменило его будущую жизнь. От него он уносится в детство, возвращаясь к матери, перешивающей для сына ярко зелёный сюртук его умершего отца, обращаясь в того самого «Зелёного Анри», принимающего наказание вместо симпатичной девочки Анны, готовой, как и он, поддержать друга, благодарно выручая товарища в минуту школьных передряг.

Идиллию непорочности разрушает коррозия эроса, приходящая вслед за случайной встречей, приподнявшей полог над тайной, для которой ещё не пришёл назначенный срок — распутная актриса стала притяжением мыслей, влекомых познанием нового, пугающего и манящего желания, разбивающего чувства человека на светлую дружбу и плотскую любовь.

Режиссёр вслед за романистом плутает между прошлым и будущим главного героя, не заметившего, когда произошёл перелом, разделивший двух близких людей, не ведающего, где кончился мальчик и начался мужчина, чем стало тепло, и отчего возникла страсть, разрывающая мужающего Анри между вниманием Анны и привлекательностью опытной Юдит: крик души и зов горячей плоти — непередаваемая мука и вечная боль любви.

Обаятельного Андреаса Шмида в мальчике Анри сменяет рассеянный Тибо де Монталембер, а шок от детского испуга переходит в психофизиологический конфликт внутреннего перерождения, обрекающего юношу искать решения двуединой задачи бытия, и, не видя выхода, мечтать избавиться от наваждения, видениями возвращаясь к пляскам карнавальной ночи, где, зацепившись за слово, можно покончить с телом, если иначе не может освободиться душа.