Крупный план (1990)

«Крупный план» Аббаса Киаростами — один из важных кинокартин иранской второй волны. Послереволюционное кино Ирана, вдохновлённое французской новой волной и неореализмом, произрастало в условиях жесткой цензуры, что привело к репрессиям: так, в тюрьме сидел Мохсен Махмальбаф, чья личность является краеугольным камнем фильма.

Особая поэтичность и смешение документалистики с вымыслом — выделяющиеся черты данного направления. Фильм «Крупный план» — реальная история о человеке-самозванце, Хоссейне Сабзиане, который притворялся известным режиссёром Мохсеном Махмальбафом. Так, он втёрся в доверие к обеспеченной семье и обещал снять фильм с их участием. Вскоре он был арестован и судим.

Сцена суда — основная часть картины. И вот как она была снята: съёмки настоящего заседания длились час, после чего Киаростами ещё несколько часов снимал одного Сабзиана, который рассказывал о жизни, его отношении к кино. Потом отснятый материал был смонтирован.

Вскоре после знакомства зрителя с Сабзианом становится понятно, что будучи синефилом, притворялся он не для финансовой выгоды, а от душевных страданий: бедность, разлад в семье — фильмы Мохсена помогали ему в тягостях жизни. На время стать тем, кем он восхищается приносило особую радость и отвлечение. «Когда я чувствую себя подавленным и разбитым, я чувствую желание закричать на весь мир о том, как тоскует моя душа … но никто не хочет слышать об этом. Затем появляется хороший человек, который изображает все мои страдания в своих фильмах, и я могу их пересматривать снова и снова».

В конце фильма происходит поломка микрофонов, и местами пропадает звук: на самом деле, это сделано специально, чтобы усилить эффект документалистики. Моменты смеживания реальности и вымысла практически невозможно различить, что вновь мне напомнило о приёме из живописи — тромплёй, при котором иллюзия неразделима от реальности.

Интересно, как в картине, лишённой абстракции, кольцевую композицию решает букет цветов: сначала в руках таксиста, подвозившего полицейских и журналиста для ареста главного героя, а затем, в самом конце фильма, в руках Сабзиана — букет как жест извинения перед обманутой семьёй и символ нежности.

Удивительно, но полуторачасовой фильм иранского режиссёра, снятый практически без музыкального сопровождения (единственный саундтрек сыграет лишь в финальной сцене) смог меня убедить, насколько объединяющей и важной силой обладает искусство.

«Крупный план» Аббаса Киростами прежде всего о сакральном статусе кино в Иране. Даже под гнётом политики, преследований кинематограф не умирает, а выживает назло несвободе.

Фильм «Крупный план» нельзя отнести ни к документальному, ни к художественному кино. Он балансирует на границе между отчужденным, сдержанным фиксированием происходящих событий или воссозданием прошлых реальными их виновниками и особым испытующим взглядом на человека, чья жизнь под воздействием кино начала обретать поэтичную, чарующую атмосферу. Режиссер будто затевает игру со зрителем, с одной стороны, демонстрируя непритязательный и спонтанный характер съемки, подходящий больше документальному фильму и репортажу, а с другой — внося в картину элемент сказочности и некоторой абсурдности происходящего, что, в большей мере, содержится уже в самой истории.

Реальные события, казавшиеся невероятными в действительности и тяжело поддающимися логике, переносятся на экран, который выступает для них как зеркало, поставленное напротив другого, что вместе создает эффект бесконечного дублирования этой чуднОй истории и постепенного погружения в нее. Уже в первой сцене зритель становится свидетелем того, как водитель такси принимает журналиста, направляющегося с полицейскими к месту событий — дому семьи Аханки, за следователя. С горящими от предвкушения глазами тот рассказывает таксисту дело Сабзиана, выдавшего себя за известного режиссера, а через некоторое время сам берет взаймы у хозяина дома, чтобы заплатить за проезд, и после ареста предполагаемого мошенника скачет как угорелый в поисках магнитофона, обретая черты персонажа немых комедий. Эта короткая, помещенная в самом начале фильма, сюжетная линия о журналисте предстает как отдельный, но намечающий основную историю композиционный виток произведения, который позволяет создать у зрителя предпонимание того, что обыденная жизнь, на самом деле, полна диковинных вещей, близких к вымыслу и гротеску.

Помимо игры с композиционной структурой фильма — закольцованной и строящейся посредством ретроспекций, предметом «жонглирования» в нем также становится тема кинематографа и значения искусства для человека. Снимая героя крупным планом с одного ракурса, в частности в сцене на суде, когда тот пытается дать объяснение своим поступкам, режиссер вытесняет из кадра почти все, концентрируя внимание зрителя на лице этого человека, отражающем замешательство, будто тот не до конца понял, что произошло, страх перед возможным наказанием, раскаяние и стыд, ощущаемое им перед людьми, которые стали его друзьями, отчаяние при воспоминании о нищенской и одинокой жизни и восторг при рассказе о любимом фильме, о режиссере, на которого хотел быть похож, о своих ощущениях от пережитого опыта жизни в качестве уважаемого всеми человека искусства. Кинематограф для Сабзиана выступал как средство самопознания и самоидентификации в мире, недружелюбном и отторгающим его, а режиссер, снимающий фильмы про таких, как он, будто говорил ему, что и для него в этой жизни найдется место, и он важен. Однако, в конце концов, любовь героя к кино привела его к бегству от самого себя: Сабзиан стал дистанцироваться от своей настоящей жизни и начал воспринимать себя другой личностью. Подобная проблема, кажется, крайне актуальна сейчас в нашем мире, когда современного человека начинают все больше и больше обступать симулякры — фальшивые и пустые явления и предметы, подменяющие действительность, постепенно становящиеся важнее истинных ценностей и отодвигающие на задний план реальное положение вещей в окружающей жизни. Для ответа на вопрос, смог ли Сабзиан найти выход из подобного состояния и вернуться к своему Я или кино все-таки поглотило его жизнь, я рекомендую посмотреть данный фильм.

В этой картине режиссер удивительно совмещает деликатность по отношению к героям, поэтичность при взгляде на всю историю и легкую иронию, направленную то ли на виновников событий, то ли на него самого, как кинематографиста, то ли на зрителей, отдавшихся потоку разворачивающейся на экране истории и, так же как и Сабзиан, позабывших на какое-то время самих себя.

Быть иранским режиссером, значит: а) крепко держаться друг друга, соблюдая тейповую цеховую поруку (Киаростами снимает про Махмальбафа, Махмальбаф снимает как Киаростами, Маджиди снимается у Махмальбафа etc.); б) исследовать природу соотношения кино и реальности, сопоставляя, соизмеряя одно другим, а затем растворяя одно в другом до консистенции кино как некоей новой реальности, своеобразного метакино. Остальные родовые признаки классической иранской школы (пантеизм, лаконичность художественных средств, анализ социальной среды, далее по списку) добавить по вкусу.

В этом смысле, «Крупный план» — кондовый иранский фильм, предтеча всех последующих исканий и самое наглядное высказывание в области кино как новой реальности, мокьюментарное синема-верите, снятое так уверенно, как будто Киаростами сначала заранее нанес на чистый лист пронумерованные точки, подлежащие соединению, а затем твердо провел черту, связывающую их воедино.

Иранец с деловитостью и мастерством искусного фокусника совмещает настоящее и вымышленное, «закамерное» и «внекамерное», уверенно удерживая внимание зрителя чередой статичных кадров лишенных, казалось бы, даже намека на зрелищность. Откапывает в завязке засохший rosebud, который к финалу превращается в символичный живой цветок (без хлеба), долго снимает катящийся по асфальту пустой баллончик, смущая киноманов вариативностью возможных трактовок, скрупулезно отслеживает душевные колебания главного героя, организовывает на десерт напрашивающуюся встречу двух Махмальбафов, этим ловко довершает кунштюк и откланивается. Факир не был пьян и фокус удался.

Только вот мастерство режиссера сильно отдает взвешенным, просчитанным рационализмом, а точность, выверенность постановки — сухостью и надэмоциональностью умельца, хорошо знающего свой маневр, но не выходящего за его рамки. По-другому- того самого клоуз-апа не происходит и, дивясь, мастерству престидижитатора, так и не ощущаешь вовлеченности и сопереживания. 6,0 за элементы, 5,5 за артистизм.

8 из 10

Тегеран, конец 80-х. Возбужденный грядущим материалом журналист (кажется, что именно он стал прообразом персонажа Джона Си Райли из «Магнолии») мчит на такси с двумя военными арестовывать самозванца: кто-то выдал себя за Мохсена Махмальбафа. «Бизнесмен?» — уточняет таксист. «Режиссер!» — тараторит взъерошенный репортер. Так начинается кино: с места в карьер, без лишних объяснений.

Объяснения будут — подноготная мотивов не заставит себя ждать. Каждая из сторон выскажется максимально открыто и развернуто. Есть и связующее звено — желание прикоснуться к прекрасному, или даже стать им.

Самое ценное в фильме Аббаса Киаростами — отсутствие деления на выдумку и реальность. Это признак большого кино. Когда смешение происходит у тебя на глазах, и ты рад даже уличить обманщика, да рука не поднимается. Магия таких лент — в ощущении созданной реальности.

Вообще, кино — всегда манипуляция, но она может действовать на разных уровнях. В «Крупном плане» нет даже музыкального сопровождения: аудиально весь фильм построен на бытовых звуках, пойманных на микрофон. Но оторваться от экрана невозможно — такой струной натянут нерв людей! И после осознания скромного величия тихого иранского фильма тот же последний Нолан смотрится особо мелочно.

Иран, как известно, страна закрытая — на почве своей религиозности, в первую очередь. Много цензуры. И от этого еще пронзительнее и громче смотрится сцена, в которой маленький человек, на несколько дней почувствовавший себя счастливым, облачившись в чужую личность, рассказывает в исповеди, что успокоение в минуту смуты принес ему не Коран, не имя Аллаха, но принес сценарий фильма, заново пережитое ощущение просмотра. В этом сценарии кроется его связь с остальным миром. В этих фильмах он чувствует себя защищенным, понятым.

В общем, об этом и кино, в сущности. Как в локальном, так и в более масштабном смысле.

Очень душевный артхаусный фильм.

Иранский арт-хаус очень разный, но что меня в нем подкупает, так это глубокая фокусировка на человеке и его переживаниях, его внутреннем мире. И в фильме «Крупный план» так глубоко проработана личность главного героя, что он превращается в родного и близкого тебе человека. Это тем более интересно, что фильм автобиографичный и герои играют сами себя. В фильме много «документальной съемки», вызывающей еще большее доверие к фильму и событиям, в нем отраженным (кстати, такая манера съемки фильма очень сильно перекликается с фильмом Такси, снятого другим иранским режиссером Джафаром Панахи в 2015 году на любительскую камеру в собственном автомобиле).

Исповедь главного героя заставляет зрителя отбросить шаблоны и клише и увидеть за мошенником, присвоившим себе имя знаменитого режиссера обычного человека, бедняка, с его страданиями и мечтами, с его безграничным поклонением искусству кинематографа и обманом доверчивых душ, с его слабостью к признанию и кротким смирением перед правосудием.

Все герои фильма подкупают своей непосредственностью, искренностью и стремлением к нравственной чистоте.

Финал фильма просто великолепен). Он напоминает нам о том, как важно в любой ситуации и на любой ступени социальной лестницы оставаться человеком.

Очень светлое и человечное кино.

10 из 10

Одно такое восклицание, повторяющее заголовок одноимённой ленты Мохсена Махмальбафа, может многое сказать об отношении любого иранского гражданина к национальному сокровищу своей страны — кинематографу. В лице лучших своих представителей, коими являются сам Махмальбаф и его коллега, Аббас Киаростами, он — истинное отражение жизни своего народа, в котором преломляется всё его величие, гордость и страдания, возросшие на корнях многовековых традиций мусульманской веры. И потому народ радостно приветствует его. Кино в этой стране имеет столь особый и значительный статус, что даже съёмки фильма о создании или съёмках другого фильма вызывают живейший интерес. И что удивительно — не только у той части земного шара, где говорят на персидском языке. «Крупный план» рассказывает именно такую историю. Хоссейн Сабзиан — бедный типографский рабочий, всю жизнь не имевший возможности заработать на кусок хлеба для себя и своей семьи. В отчаянии он решает на время превратиться в своего кумира — режиссёра Махмальбафа. Этот человек, обладавший задатками хорошего актёра, был настолько неравнодушен к искусству и настолько влюблён в кино, что не нашёл лучшего выхода, чем притвориться создателем «Велосипедиста». Аббаса Киаростами же история эта взволновала настолько, что он тут же взялся снять собственное кино о работе над неким условным фильмом, посвящённом судебному процессу «фальшивого Махмальбафа».

О получившейся картине можно с определённостью сказать лишь одно — трудно назвать её «фильмом» в привычном понимании слова. В работе Киаростами непросто отличить правду от вымысла, провести грань между подлинной реальностью и реальностью художественной. Мошенничество Сабзиана — факт подлинный, однако кто теперь за пределами этой страны сумеет разобраться в деталях мелкого преступления, имевшего место некогда в начале 90-ых? Правда, посмотрев этот фильм, вы едва ли продолжите задаваться этим вопросом. «Крупный план» — вполне самостоятельный образец животрепещущего кино, не взирая на правдивость породивших его фактов. К тому же Киаростами — признанный мастер хитроумных инсценировок. Он сполна проявил свой талант в трилогии об одной иранской деревушке, ставшей сосредоточением всех ступеней кинематографической выдумки на пути от реальности к её изображению внутри ещё одной реальности. Пожалуй, звучит сложновато — однако не сложнее самой реальности. Да и нельзя не увидеть в режиссёре «Крупного плана» заинтересованного участника судьбы пострадавшего мошенника. Сцены суда над экранным Сабзианом продемонстрированы им в настолько исчерпывающих подробностях, что кажется очевидным намерение постановщика дать полностью высказаться реальному Сабзиану. Естественно возникающее сомнение по поводу искренности и возможной предвзятости Киаростами легко рассеивается, стоит лишь узнать, что тот человек играл в фильме самого себя, равно как и многие другие очевидцы этого дела.

Впрочем, псевдодокументальный характер картины служит не только поводом для естественно возникающей путаницы с границами реального, но и отличным примером творческих находок её автора. Сосредоточить внимание на человеке, который едет в машине и ведёт необязательный диалог с попутчиком, — чуть ли не самый излюбленный приём Киаростами. Камера, подолгу не покидающая пространство автомобильного салона, создаёт потрясающий эффект живого присутствия и ненадуманной натуральности самых незначительных событий. Отсюда — особая прелесть семиминутной поездки в такси, где диалог журналиста и водителя плавно перетекает в беседу последнего с двумя солдатами на заднем сиденье. Пятнадцать же минут такого фильма кажутся и впрямь необычайно увлекательными, если вспомнить, что главный герой ещё даже не появился на экране. Чем не яркий пример непосредственности иранского кино? А катящийся по асфальту жестяной баллончик, за которым мы дважды беспричинно следуем взглядом по целой минуте, — разве не тонкий манёвр постановщика, не торжество самой приземлённой, но и самой настоящей реальности? На самом деле — пока только громкие слова, в правдивости которых стоит убедиться лично.

И всё же искренний интерес к такому кино может и не простираться дальше того небольшого расстояния, что умелая рука оставляет между объективом камеры и человеческим лицом. В этом смысле название фильма Киаростами более чем удачно отражает простую истину. Технические приёмы и уловки никогда не будут разгаданы до конца, а выражение этого лица и произносимые им слова всё равно будут неотступно приковывать внимание. И сам «Крупный план» — действительно хороший тому пример, если заставляет проявить столь искреннее понимание и сочувствие по отношению к человеку совсем иной нации, с чуждым и непонятным менталитетом. Совсем неудивительно, что в финале ленты Киаростами появляется и настоящий Махмальбаф. Он — словно живое напоминание, утешение и зримое олицетворение той веры, которую его фильмы вселили в сердце простого типографского рабочего и всех подобных ему бедняков. А его встреча со своим двойником — безусловно, самый трогательный эпизод во всём фильме. Остаётся лишь добавить, что увидеть всё описанное самому, возможно, и не удастся. Говоря языком восточных сказок — сим-сим бережно хранит самые ценные сокровища и открывается далеко не каждому.

Человек — главный творец и основоположник искусства, как идеи. Фильм абсолютно непосредственный и имеющий не коммерческий характер, что делает его более привлекательным и интересным с эстетической точки зрения, по сравнению с другими фильмами. Тот факт, что никому не известные люди играют самих себя в фильме, что режиссер, который не считается элитой или великим, с точки зрения кинематографического искусства в мире, создает такой фильм, такой жизненный, честный и реальный. Ведь такое может случиться с каждым. Любой человек может возомнить себя Наполеоном, человеком, которому можно все, который не является «вошью», как все. Эту идею выразил еще Достоевский, через молодого, аскетичного юношу — Раскольникова. Эта идея своего превосходства приходит в голову к каждому человеку, без исключения. Вопрос только в том, как именно сформулирована эта идея в голове, как она прижилась и нашла общий язык с характером человека. С главным героем происходит именно это, просто выражена эта идея с абсолютным благородством, и чувством прекрасного. Главный герой вначале вызывает недоумение, осуждение и презрение. В конце же наоборот, сочувствие, даже уважение. Это говорит о том, что с первого взгляда истину не сыщешь. О том, что не всегда человеческая оценка объективна, и тут же о том, что она иногда имеет сострадание, надежду, может даже понимание. Человек, которого обвиняют в мошенничестве, даже не думал об этом преступлении. Ему просто нравилось, что его уважают богатые, состоятельные люди, что они слушают его и обращают внимание на все, что он говорит и делает. Это поразило его в самое сердце, потому как по своему социальному статусу он был далек от таких взаимоотношений, он почувствовал себя нужным и авторитетным, притворившись другой личностью. Ничего плохого он не замышлял, в действительности для него это было просто частичное воплощение его мечты, его настоящего, сидящего в глубине души. Те съемки, на судебном разбирательстве раскрывают зрителю и всем присутствующим его, как личность. Он говорит о том, что страдает, что мучается. Потому что внутри него сидит столько всего прекрасного и удивительного, а он вынужден побираться, чтобы как-то содержать даже не себя, а ребенка. Он честно поступает со своей женой, которая не выдержала такого аскетичного образа жизни. Он не держит ее насильно, видя, что она несчастна, он сам предлагает ей развестись. Как это правильно и более чем благородно, на самом деле. Ведь если молодые специалисты не могут найти себе работу, что же говорить о простом человеке. Эта социальная проблема порождает массу проблем и несчастных, брошенных на произвол людей. Просто некоторым это не доставляет особых неудобств, связи с небольшими духовными и эстетическими потребностями. На кого-то, а именно на главного героя фильма, внешние обстоятельства давят. Его ничтожность в обществе и на экономическом уровне, давит на его духовную процветающую природу и его на его тягу, предназначение прекрасному. Он говорит о самом сокровенном, что есть у него, он абсолютно искренен и это видно. Ему веришь. Когда его неоднократно спрашивали, не играет ли он сейчас, говоря все это, он отвечал, что нет, и что он абсолютно честен. И это правда. Это сердцем чувствуешь. Почему когда мы смотрим фильмы, мы смотрим на актеров и удивляемся: «АХ, как хорошо играет!» Потому что на самом деле, мы все осознаем, что это фильм, что есть определенный сценарий, которого должен придерживаться актер. Когда мы видим в кадре эмоции, слезы, признаки безумства у актеров, мы понимаем, что он вжился в роль, он ее прожил, и при этом все равно не отрицаем наличие конкретной роли, и задачу, работу актера, хорошо и убедительно играть данную роль. Именно в этом отличие этого фильма, от других: никто не нанимал актеров, не давал им реплики, которые он должен говорить в определенных местах, все, что говорит каждый из участвующих людей в этом случае, говорит то, что считает нужным и делает то, что считает правильным. И это самое прекрасное и цепляющее за живое.

Интересна сама идея режиссера, как он заинтересовался этим человеком, как он понял, что он не просто мошенник или проходимец, что он прячет за пазухой нечто большее и великое, то, что имеет не каждый человек. А именно такую сумасшедшую тягу к искусству, такая отдача себя и всего, что есть внутри, этой превосходной и густой идее. Только люди, по-настоящему близкие к тому, о чем говорил он, могут понять его, для всех остальных он будет душевнобольным, бедным аферистом. Эта уникальность его личности, эта уникальное проявление идеи, что можно быть кем-то другим, кем-то великим, просто возомнив себя им. Конечно, он раскаивается в своем поступке, именно потому, что в душе он не хотел никак использовать чьи-то чувства, как-то ими «играть» и манипулировать. Им двигала идея, а не он сам. Это очень важно, момент раскаяния, как исповедь в церкви.

Почему фильм называется «Крупный план»? Еще перед началом судебного процесса, режиссер этого фильма, как бы пояснил невзначай, почему такое название у фильма, я лишь беру на себя ответственность раскрыть сказанное им. Именно крупный план даст понять людям, что за человек сидит перед вами, о чем он думает и что живет внутри него. Крупный план лица человека, то, как он говорит, как он смотрит, о чем он говорит, в каких моментах задумывается или улыбается. Если режиссер снимал бы его издалека, мы бы не видели его эмоций, переживаний и чувств. У честных людей все это тонкой пеленой покрывает лицо, они не могут это скрыть и не хотят. Если бы мы видели только его силуэт и очертания лица, мы бы ничего не поняли, его речь и его вид находились отдельно друг от друга, не было бы целостной картины личности, ситуации и фильма.

О конце не буду говорить ничего, дабы не спойлерить и не объяснять то, что должен почувствовать каждый, кто принялся за просмотр, почувствовать и увидеть.

Фильм отличается своей атмосферой, идеей, а самое главное уникальностью.

9 из 10

Как говаривал Светлаков: «Гениально! Это шедевр!». Только тут все так и есть. Без сарказма. Почему? Об этом чуть позже, а пока — причем здесь белобрысый КВНщик… Он выбран лакмусовой бумажкой: кто следит за карьерой подобных кинематографистов, не смотрят «Крупных планов», и наоборот. Киаростами, как и все иранское кино, — немного из другой вселенной. Но вселенным время от времени свойственно пересекаться.

Итак, мой маленький блокбастеролюбивый друг, о чем же этот фильм… Смотрел всего Вендерса, Фассбиндера, Джармуша да и с кино ближневосточных стран знаком не понаслышке? Ну не дуйся, почитай и ты, может, что-то да приглянется в конечном счете. Короче, Склифосовский: «Крупный план» повествует о небритом безработном мужике с лукавой улыбой, обманчивой мудростью в глазах и именем Хоссейн Сабзиан. Он, экий негодник, насмотрелся местного артхауса и настолько впечатлился, что иногда стал выдавать себя за режиссера Махмальбафа. Однажды вошел в раж, после чего проследовал в этом состоянии за доверчивой гражданкой среднего класса в ее дом, познакомился с ее мужем и взрослыми сыновьями, начал фонтанировать режиссерскими идеями, предлагать роли в будущем фильме и прочее, прочее. Муж что-то заподозрил, позвал журналиста, и лже-Махмальбафа заперли. Дальше процесс в институте, немного похожем на камызякский суд, и развязка.

В чем сила, брат? Во-первых, это докуфикшн-муви: почти все роли играют реальные герои реальных событий в реальном мире. Во-вторых… А «во-вторых» уже и не нужно. Впрочем, и из конфетки можно сделать неконфетку, а любую идею испортить реализацией. Киаростами не из таких. Прям вот виден Автор в каждом кадре, а в некоторых и в прямом смысле: режиссер попадает в объектив камеры, когда берет предварительное интервью (внимание, каламбур!) в камере предварительного заключения. У него и пустой баллончик из-под краски катится по безлюдной улице столь многозначительно, что впору задуматься о своем месте в этом мире. Герои его фильма — живые люди, а сам фильм — реконструкция удивительной истории. Гимн любви к кинематографу и ода человечности. Два в одном.

Примечательна работа Киаростами и нелинейностью вкупе с демонстрацией одного события с разных сторон «баррикад». Речь о флэшбеке знакомства с доверчивой гражданкой среднего класса и сцене ареста, показанной как с точки зрения ехавшего, ехавшего и наконец приехавшего к дому, где творится странное, журналиста, охочего до сенсаций, так и с точки зрения принимающей стороны: зритель знает, что сейчас произойдет, и экраны телевизоров и мониторов просто перегорают от перенапряжения. В остальное время — перед нами судебная драма, так сказать. Иранский суд, с мудрым-премудрым судьей, без обвинителей и защитинков, только истцы и обвиняемый, даром, что не лицом к лицу — это, как говорится, маст си. Апофеозом — слова «простите, я больше не буду» раскаявшегося лже-Махмальбафа. Вроде, и нелепо, а в то же время чертовски познавательно. Во как бывает, оказывается! А то, понимаешь, «Хорошие жены», «Юристы Бостона» и «Форс-мажоры» всякие пропитали разум нашего брата-зрителя, и от иных судебных систем уже сразу в состояние смеха сквозь в слезы переводишься. Не порядок. Суды всякие нужные, суды всякие важны!

Чем тут все закончилось — не суть важно. Впрочем, раскрывать финал, конечно, не стоит (на то есть интригующие западные постеры). Но в очередной дорожной сцене Автор снова добавил, вроде, напускной, но, по факту, настоящей шедевральности, да и еще впервые подрубили музыку, да такую, что на струнах душ человеческих, аки на гуслях. Жить в области черты бедности — это паршиво, но для таких людей, как Сабзиан, кино — спасение и вдохновение на безобидные безумства. Режиссеры уровня Махмальбафа — народные иконы. Иран на экране предстает достаточно бюрократической и серой страной, хотя одно известно точно: там обогащают не только уран, но и мировой кинематограф.

В какой-то степени фильм «Крупный план» иранского режиссёра Аббаса Кияростами разочаровывает — есть куда более лирические и проникновенные признания кинематографу в неизбывной любви: у самого Кияростами да и у его коллеги Мохсена Махмальбафа, за которого выдаёт себя, кстати говоря, главный герой «Крупного плана», реальный человек по имени Хоссейн Сабзиан. Конечно, в картине Аббаса Кияростами имеются его фирменные сцены — долгий пролог с разговором в такси, замечательная четырёхминутная сцена ожидания ареста, финальный проезд с плохо записанным звуком, что придаёт особой реалистичности и неотрепетированности происходящему на экране. Но гораздо важнее даже не то, что данная лента вроде как призвана доказать, насколько «кино в Иране больше, чем кино».

Лично мне было намного интереснее косвенное подтверждение связи «иранского неореализма» с его знаменитым итальянским аналогом. Дело не только в том, что фильмы Махмальбафа, оказавшие особое влияние на оставшегося без работы простого иранца, который по воле судьбы был принят за автора «Велосипедиста» и стал поддерживать эту легенду, тоже социально ориентированы и вдобавок способны вызывать трогательные чувства у благодарных зрителей.

Кияростами, основываясь на подлинном случае и — более того — позвав для съёмок в своей картине настоящих участников данных событий, казалось бы, демонстрирует отсутствие зазора между действительностью и её экранным воплощением. Но благодаря инверсионному построению повествования, а главное — позволяя реальным персонам ещё раз примерить на себя вроде бы отыгранные роли в спектакле под названием жизнь, режиссёр добивается, прежде всего — в ситуации с «фальшивым Мохсеном Махмальбафом», к тому же встречающимся с истинным Махмальбафом, удивительного эффекта, что кинематографическая версия происшедшего оказывается даже лучше всамделишной.

Однозначно один из лучших фильмов великого режиссера Аббаса Кияростами. Фактически за какие-то полтора часа он успел рассказать об отношении иранского населения к кинематографу.

Фильм является чередой документальных и игровых съемок. Самое интересное это то, что в фильме, основанном на реальных событиях (точнее будет сказать воссоздающем реальные события) роли исполняют участники этих самых событий. Просто невероятная реалистичность. Иногда трудно понять, что реально, а что поставлено режиссером, так что об актерской игре говорить не приходится, я просто не знаю где там играли, а где нет.

Хоть фильм рассказывает о мошеннике по имени Хоссэйн Сабзиан, выдающем себя за гениального иранского режиссера Мохсена Махмальбафа, на самом деле это кино об отношении иранского населения к кинематографу и к режиссерам в частности. Когда Киаростами в суде предлагают заснять другие, более интересные разбирательства, он отвечает, что его в первую очередь интересует связь этого дела с кинематографом.

Удивительный факт, мошенник проникает в дом, но не грабит его. Он просто «торчит» от того, что к нему (думая, что он является великим режиссером, которого жители дома, между прочим, ни разу не видели) относятся с должным уважением. Как признается сам мошенник в обычной жизни никто к нему так не относился, ибо он был обычным бедняком. То есть чудесным образом оказывается, что режиссеры в Иране являются отдельной ступенью в социальной лестнице, что есть замечательно.

Еще было интересно наблюдать за судебным процессом, который в корне отличался от всего того, что я видел раньше. Во первых, я не заметил адвокатов, обвиняемый и обвинитель выступают сами по себе. А судья все время спрашивал обвиняемого, почему тот выдавал себя за другого и для него самым главным было раскаяние обвиняемого.

По сути — это экспериментальный ни на что не похожий бриллиант, который должен посмотреть каждый, поскольку подобные произведения расширяют язык кинематографа.

10 из 10