Дом улыбок (1990)

Слабоартикулированное ощущение грусти не отпускает зрителя по мере просмотра «Дома улыбок»: вроде бы и сюжет не просто вторичный, но заимствованный из картины Дино Ризи «Первая любовь», где тоже, кстати, действие разворачивалось в доме престарелых, где только одна из влюбленных сторон была молодой. Несмотря на то, что актеры у Феррери в данной картине играют скупо, далеко отставая от своих работ сорокалетней давности, тем не менее, нечто важное режиссеру все же удалось выразить. Прежде всего, сам, будучи глубоким стариком на момент съемок фильма, постановщик показал трогательность любовного чувства между пожилыми людьми на фоне цинизма и самовлюбленности молодого поколения (в ленте есть даже сцена стриптиза, никак не подкрепленная сюжетно и логически). Сугубо реалистическое повествование, ранее вроде бы чуждое режиссерскому таланту Феррери, где-то ближе к середине метража сменяется сарказмом и особым чисто ему свойственным черным юмором (именно тогда, когда у героини пропадает вставная челюсть). Снимая кино о стариках, постановщик демонстрирует даже не собственную профессиональную беспомощность, а почти немощь, неспособность увлечь зрителя рассказываемой историей.

Да, к концу 1980-х стало ясно, что время Феррери прошло: он уже никого не шокирует, как во времена «Большой жратвы», хотя вроде бы его фантазмы и навязчивые идеи давно уже стали реальностью современности. Взяв на главную роль в «Доме улыбок» изуродованную пластическими операциями Ингрид Тулин, которая здесь то и дело устало улыбается, постановщик хотел выразить тоску по утраченным временам, когда кино было в силе и имело способности к зданию экранных кумиров. Где-то в это же время Линдсей Андерсон снял «Августовских китов», посвященных в принципе этой же теме. Конечно, «Дом улыбок» - это не «Нитрат серебра», где тоска по утраченному кино становится центральной темой режиссерских размышлений, здесь постановщика интересуют, прежде всего, живые люди, но при всей гуманности и трогательности месседжа и противопоставлении жизни и характеров двух поколений, за исключением прекрасных песен, звучащих в нем, этот фильм нельзя признать удавшимся даже частично.

Ведь сентиментальность, так свойственная пожилым, должна все-таки иметь пределы, иначе она превращается в слезливость, обнуляя художественные достоинства фильма и скатывая его в безнадежный мелодраматизм. И как бы ни был сарказм Феррери узнаваем в сценах с кражей челюсти, это, к сожалению, единственно драйвовое, что в «Доме улыбок» есть, в остальном же это стандартная мелодрама, просто с несколько смещенными возрастными акцентами. И то, что буквально через год режиссер снимет «Плоть», как мы видели, наиболее проработанную из своих поздних лент, это никак не окупает горького ощущения разочарования от фильмов Феррери, снятых после «Историй обыкновенного безумия», его последнего безусловного шедевра.

Всегда как-то неловко признать очевидный факт, если дело касается и режиссера, когда-то бывшего в превосходной форме, и его творения, что отмечено какой-нибудь престижнейшей наградой. Кажется, сочетание «фильм Марко Феррери удостоен „Золотого медведя“ на Берлинском кинофестивале» безупречно. Один из самых жестких в своей саркастичности и антропофобии режиссеров, снимавший с начала 1960-х ленты в жестко сатирическом модусе, но все больше предпочитавший абсурдистско-сюрреалистическое обыгрывание нравов „скромной“ буржуазии, Феррери должен переживать «осень патриарха», пожиная несколько запоздалые лавры как свидетельство заслуженного признания.

Не тут-то было. Символично, что награду режиссер получает за откровенно слабый фильм, рассказывающий о любви, вспыхнувшей между глубокими пенсионерами в доме для престарелых, куда они «сосланы» родственниками. Конечно, он не чужд излюбленному ему антиэстетизму, с самого начала вводя ряд сцен с аффектированным натурализмом. Но задумаемся, так ли уж все это «по-уродски» выглядит рядом с Ингрид Тулин, на самом деле чудовищно обезображенной из-за бесчисленных пластических операций? Ее деформированное лицо волей-неволей выступает символом той метаморфозы, что случилась и с манерой Феррери.

Поэтому высшая награда Берлинского фестиваля, очевидно продавленная главой жюри Шлендорфом (кстати, фильм Феррери умудрился победить в очень слабой конкурсной программе совершенно точно заслуживавшее главного приза «Молчание ягнят», и не обвиняйте меня в голливудофилии), выглядит актом милосердия, не более. Феррери как будто слился с собственными персонажами из «Большой жратвы», которые в какой-то момент входят в фазу агонии и могут только бессильно регистрировать неотвратимость процесса. Впрочем, подобное бессилие к концу 1980-х охватило целую плеяду итальянских режиссеров, от Моничелли до едва ли не Феллини, когда-то снискавших славу итальянскому кинематографу. Потому неуспех Феррери не прецедентен, но симптоматичен: большая и важная глава в истории кино закрылась как будто бы если и не навсегда, то надолго.

6 из 10