Красиво жить не запретишь (1982)

А фильм то горяч. А фильм то не так прост как может показаться на первый взгляд. Необходимо всмотреться в происходящее попристальней. Ведь форма, выбранная режиссёром для сюжета, казалось бы не имеет особой глубины. Но впечатления эти обманчивы. За незатейливой комедией, покушения на устои государства. Ну, почти. Так в чём же суть? Давайте разбираться вместе. Это, конечно, не художественный совет, выносящий решение по судьбе картины, но более-менее объективная оценка на предложенное автором.

Старики управляют миром,

Суетятся, как злые мыши,

Им по справке, выданной МИДом,

От семидесяти и выше.

Откружили в боях и в вальсах,

Отмолили годам продленье,

И в сведённых подагрой пальцах

Держат крепко бразды правленья.

По утрам их терзает кашель,

И поводят глазами шало

Над тарелками с манной кашей

Президенты Земного Шара!

Абсолютно «не мужчинистого» мужчину нам демонстрируют в качестве главного персонажа. В самом деле, он не рыцарь, отстаивающий с мечом в руках честь дамы сердца, не труженик-герой надрывающийся в шахтёрском забое, не сторож правопорядка с милицейскими лычками погон, усмиряющий злодеев общества. В нём удали чуть, в нём мышцы по минимуму. Более того, он всё ещё по-юношески пуглив, нерешителен, робок. Какой уж тут «герой нашего времени»? Так, невзрачный человечишка. Ни то ни сё — ни рыба ни мясо. Да уж. Эка. Тогда, спрашивается, зачем о таком, о таких снимают кино. К чему нам такие? Зачем он здесь? Вот-вот…

Дело в том, что режиссёр картины — большой хитрец. К аллегории прибегнул наш светоч. Тут Советский Союз в препарировании. Тут сама жизнь общества в размышлении-высмеивании. И власть обличением сна дрёмы…

Казалось бы разве не безобидный сюжет перед нашими глазами? Текстильная фабрика. Провинция страны. Художник-модельер в творческих порывах. Директор, управлением делами. Парторг — наблюдательным оком «государевым». И дела-дела-дела… Раскройки, пошив, выпуск продукции. И планы-планы-планы. Кино то восемьдесят вторым годом датировано (в смысле — 1982), верно? Какая тут может быть антисоветчина? Какой бунт можно усмотреть? Да и на сатиру ли возможно отважиться? Брежневский застой (1964—85) откровением?

Текстильная фабрика — это мы. Это государство с шестерёнками машин и механизмов. Конвейер производства.

Директор (в лице госпожи Лыхиной) заплесневевшее, неповоротливое кормило власти у руля. Мамонты.

Парторг (в лице госпожи Федяевой — она же Л. Федосеева-Шукшина) чекист надзора партии коршуном взгляда.

Модельер — молодая поросль, задыхающаяся в тисках оков планов-сдерживаний-согласований-разрешений…

Кто кого?

И все «зарубы» здесь — это мягкая форма протеста с прописыванием точек зрений, мировоззрений. Языком 80-х. Время «больших перемен» горбачёвской оттепели ещё не пришло, ещё не наступило. Боязно. Страшновато.

А сцена на совещании, прелесть как хороша, — предлагаю строгий выговор С. В. Бодрову! И он тут же — предлагаю освободить Лыхину от занимаемой должности! Вау! Вот это, да! Вот это по-русски! А далее — ОБКОМ и, беседа сначала «на троих», а чуть позже — «тет-а-тет» и слова чиновника — Вы, дескать, не спускайте глаз с этого «энтузиаста», а то Вас накажем… Каково, а? И едва ли не под козырёк берёт парторг, — есть, будет исполнено, приложу все силы!

Вот оно соглядатайство Партии за всем и за всеми. Стукачество и Служба ВЕЛИКИМ ЛЕНИНСКИМ ИДЕАЛАМ.

… А над нами с утра, а над нами с утра,

Как кричит воронье на пожарище,

Голосят рупора, голосят рупора:

«С добрым утром, вставайте, товарищи!»

А потом, досыпая, мы едем в метро,

В электричке, в трамвае, в автобусе,

И орут, выворачивая нутро,

Рупора о победах и доблести.

И спросонья бывает такая пора,

Что готов я в припадке отчаянья

Посшибать рупора, посбивать рупора,

И услышать прекрасность молчания…

А есть ещё в фильме роль Григория Буркова. Родственник он, этого самого модельера. В телогрейке, на пашне возле трактора доверительно ведёт рассказ. Деревня, что с него возьмёшь? Да-да, деревня… Как же. Мудрец он от народа тут. Глас вопиющего. И ироничен, и критичен. Чего больше? Так, понятно, 82 год на дворе… Эзоповским языком изъясняется.

Вот такое кино. Непростое. Совсем непростое.

6 из 10