Репетиция оркестра (1978)

Часовой телефильм «Репетиция оркестра» - настоящий маленький шедевр в фильмографии позднего Феллини, поскольку совмещает в себя множество интерпретаций. Здесь есть и социально-философское, и психоаналитическое, и метакинематографическое измерения. Удивительно то, что профессиональные актеры и настоящие музыканты здесь попросту неразличимы – столь слаженно работают и те, и другие. Большую часть экранного времени представляют собой монологи музыкантов прямо в камеру, из-за чего фильм можно причислить к традиции «синема-верите». Каждый говорит здесь о себе и своем инструменте, очеловечивая и психологизируя его, в результате тот или иной музыкальный инструмент становится в картине метафорой характера и души определенного склада.

Однако, при всей любви музыкантов к своим инструментам и музыке вообще, становящейся аллегорией жизни, в «Репетиции оркестра» есть и отчетливый конфликт, сложный, многоступенчатый, та или иная интерпретация которого и становится раскрытием определенного измерения фильма. Это конфликт дирижера и оркестра. Каждому понятно, что без власти и харизмы дирижера оркестр распадется и будет не способен слаженно и гармонично играть. Однако, в западном обществе, пережившем май 1968-го – это уже не аксиома. Здесь перед нами раскрывается первое, самое очевидное измерение фильма, социально-философское, в котором «Репетиция оркестра» становится откликом на молодежные бунты 1960-х. Антипатриархальная, антитрадиционалистская направленность становится, по Феллини, источником этих протестов: протест против иерархии, гармонии и порядка в его фильме оборачивается хаосом и ввергает мир в предапокалиптическое состояние.

Когда сами музыканты, до этого связанные абсурдными постановлениями профсоюза, которые для них важнее музыки, начинают бунтовать против «власти музыки» и «музыки власти», это, по Феллини, значит, что мир сильно болен. Однако, и авторитарные замашки дирижера, его истерическая речь, схожая с гитлеровскими интонациями, показывают, что конфликт фильма шире, чем представляется на первый взгляд. Ведь при съемках любого фильма режиссер выступает как дирижер: он тоже авторитарен и ущемляет свободу съемочной группы то тут, то там, но без его власти фильм рассыплется и съемки не состоятся. Это второе, метакинематографическое измерение фильма, потому бунт против дирижера, это еще и символ разного рода сложностей на съемках, когда бунтуют чаще всего актеры против диктатуры режиссера.

Однако, чисто аффектированная, эмоциональная составляющая игры музыкантов на своих инструментах (ведь музыкант – всегда очень чувственное существо), которой порой невозможно управлять, нуждается в дирижерской силе разума, против которой бунтует весь ХХ век «прогрессивное человечество». Здесь раскрывается психоаналитическое измерение фильма: то что мы видим в ленте Феллини, происходит внутри одной личности, которой тщетно, порой диктаторски пытается управлять разум. В этом смысле «Репетиция оркестра» - это кино о гармонии и разладе между разумом и чувствами, и то, что в итоге герои картины приходят к консенсусу, отдавая себя во власть музыки, говорит о том, что Феллини верит в то, что человечество одумается на пороге конца света, и музыка, как священнодействие (не зря репетиция проходит в старой часовне), спасет субъектов творчества.

«Репетиция оркестра» - последняя совместная работа Феллини и Нино Рота, который здесь превосходит сам себя, написав удивительную партитуру, в которой есть и пленительность, и пышность, и диссонанс. Этот небольшой, более того самый короткий фильм Феллини – одно из лучших его творений прежде всего по части лаконичности, четкости и многогранности авторского высказывания. Быть может, кто-то найдет в этом часовом телефильме и другие измерения помимо трех, обозначенных нами, это неудивительно, ведь мы видим в «Репетиции оркестра» уже позднего Феллини, преодолевшего чрезмерность образов своего зрелого периода и стремящегося к более сбалансированному, гармоничному и лапидарному кинематографу.

Смотрела в 1979 году в Петрозаводске, немного опоздала, поэтому была шокирована, на рядах ближе к эрану сидел весь оркестр филармонический, в котором я тогда была второй арфой, и Ариадна Тугай, моя преподаватель и первая арфа, а мы так неприлично ржали весь фильм... Там еще есть подробность Ариадно Тугай с Нино Рота дружила и даже умудрилась выпросить у него две композиции для арфы, она такая, арфовый репертуар она обогатила своим обаянием.

Этот фильм какое-то фантастически точное проникноверие в мир музыкантских фанаберий, то что там арфистка жертва это просто вообще. Понимаете, инструменты свои люди не совсем выбирают, это жизненный жребий и черты характера действительно как будто флейта мозг высвистывает, и пистолет в носке у виолончелиста, фигурально выражаясь, всегда есть, и все остальное настолько точно в мелочах.

Для оркестранта там вообще особы смысл, потому что играть в оркестре и больше ничего это жизненный тупик, тюрьма, отказ от собственной личности, люди творческие в яме звереют бывает.

Конечно, я преувеличиваю, но это чтобы видно было.

Не знаю, очевидная символичность, плакатная наивная философия, мне кажется это наносное, величие этого фильма в том, что он крохотная жизненная зарисовка, скетч, и в этом вечен.

Изящно и непринужденно, как истинный итальянец, Феллини коснулся темы, от которой у немцев вот уже сколько десятилетий застывают в неловком напряжении спины.

Эта тягостная для немцев и не только тема — человеческая неспособность к ненасильственной самоорганизации, вернее, склонность человеческих существ организовываться вокруг тиранов, неосознаваемая нужда в некой деспотической фигуре, способной сплотить и упорядочить массы.

В качестве метафоры народа у Феллини — оркестранты, дирижер — их лидер. Да, мы все своего рода артисты, в нас заложена потребность творить (музыку, красоту), но нам не хватает умения делать это сообща и главное — мирно. Каждый музыкант любит свой инструмент, лелеет в себе самом свою тягу к прекрасному, стремится к свободе и паренью духа… Но так или иначе, стремясь создавать прекрасное и идеальное (к примеру, общество), мы оказываемся беспощадны друг к другу. Как бы красива и гуманна ни была идея изначально, её исполнение нами, простыми смертными, часто оказывается трагически-разрушительным…

О «химии», возникающей в отношениях тиранов и их жертв, писатели и киношники уже писали и снимали. Оруэлл, Голдинг и Хаксли, Карло Пазолини и Лилиана Кавани — каждый по-своему анализировал и переосмысливал эротизм и притягательность власти и подчинения и бегство от свободы. Феллини делает это с непревзойденной тонкостью. Не случайно для этого нужен ему именно оркестр и именно дирижер-обитатель высших сфер, «стоящий над», рассуждающий возвышенными категориями: каждый уважающий себя фюрер, независимо от масштаба и цвета его политики — от Муссолини до Лимонова — в душе прежде всего настоящий эстет и «аристократ духа»…

Тема садо-мазохизма между ведущим и ведомыми к середине ХХ веке получила новый толчок развития. Развитие технологий и технократии как способа управления группами людей — вот что сделало эту тему по-новому пугающей. Именно технократический мотив воплощает в «Репетиции Оркестра» та машина, что глухими повторяющимися ударами постепенно разрушает стену храма, в котором собрались музыканты. Эта же машина, невидимая глазу ни зрителя, ни музыкантов, в итоге убивает и блаженную арфистку. Филигранность Феллини: машина безлика, в кадре её нет, но эффект «налицо».

И всё же скорее всего Феллини хотел показать не сам ужас от переживания (неизбежного?) нашествия убивающей технократии, он хотел показать нашу феноменальную приспосабливаемость к любой ситуации, умение выживать. В то же время он показал наше неумение это выживание обеспечивать гуманностью к себе самим и к собратьям по оркестру. Возвышенные стремления и утонченность в мгновение ока могут смениться тем, что принято называть низменными порывами и необузданной агрессией; стремление к красоте, упорядоченности и гармонии сменяются страстью к разрушению и хаосу. И именно эти страсти и устремленья делают такой логичной фигуру фюрера — того, кто обещает упорядочить и утихомирить эту бурную стихию… И оркестранты, как дети, как бы ни хотелось им свободы, словно ждут твердой руки фюрера, и утешения, покоя, умиротворения, которые он им несёт. И да, не исключено, что снова когда-нибудь восстанет бунтующее дитя, стремящееся к низвержению сковывающих и довлеющих над ним правил, и возжелает оно на обломках старого мира построить справедливый и гармоничный — новый мир… Но не сбыться тем мечтам и высоким стремленьям без достойного ведущего, а ведущим дитя признаёт только того, кто ему в укажет на его ничтожность и несостоятельность. Именно так, кажется, и возникает доверие… .

И оттого, что оркестранты наконец-то, кажется, освобождены от тяжелого бремени свободы, а значит — и от ответственности за происходящее, и в силу того, что теперь они знают, что сильный фюрер поставит «всё на свои места», так слаженно и звучит оркестр и так умиротворённа мелодия в самом конце.

«А куда уходит музыка, когда ты прекращаешь играть?»

Наверное, самый прямолинейный и самый спорный фильм Феллини. До сих пор многие поклонники великого кинорежиссера критикуют маэстро за простоту, выискивая самоплагиат и прочую ерунду. В общем, делают всё, кроме получения удовольствия от замечательной притчи, в которой, возможно, нет барочной витиеватости, но простота ей только к лицу!

В настоящем храме телевизионная группа снимает фильм об оркестре. Одни оркестранты дают интервью, другие — кокетничают и отказываются, третьи входят в приемлемый для них образ. Но каждый хвалит свой инструмент, считая его самым главным, важным, веселым, искренним, далее по списку. Дирижер старается найти гармонию, но музыканты вдруг начинают требовать свободы. А нужен ли им дирижер? Ведь каждый на своем месте — большой профессионал!

Феллини отлично поиграл в достоверность телевизионной картинки, которая, как мы знаем, на самом деле еще большая иллюзия, чем кино. Он проникнул внутрь творческого коллектива, составленного из ярких индивидуальностей, представив зрителям богатейшую палитру типажей. Уж не знаю, найдется ли человек, не способный узнать себя в одном из персонажей. Ну, разве что тот, кто лишен чувства юмора и самоиронии.

«Гобой, не задавайся!»

Внимание к деталям, непринужденная улыбка, любовь к героям, точность характеров-инструментов — всё это есть в фильме. И смех сквозь слезы, и прекрасная музыка Нино Роты, и подобные детям взрослые, и целый набор всякого рода маний…

Мне показалось, что Феллини рассказал историю о божественном даре и человеческих страстях. Гармонии и амбициях. И тут уже неважно, идет речь об оркестре или офисе.

Кино, которому стоит пересматривать для профилактики «звездной болезни» и излишней зацикленности на себе.

8 из 10

но я говорю жизнь, и ты говоришь музыка

но я говорю смерть, и ты говоришь тишина

Рахман Кусимов

В обрамлении из цветистых, фривольно-сластолюбивых «Казановы Феллини» и «Города женщин» «Репетиция оркестра» контрастирует не только с ними. Почти так же, как Татьяна Ларина, «она в семье своей родной казалась девочкой чужой» на фоне остальной фильмографии маэстро. Лишённая пилигримства натурных съёмок, снятая в стиле мокьюментари за шестнадцать дней (без учёта затрат времени на монтаж и озвучивание), поющая осанну Аристотелевым единствам, эта кинолента способна побороться за пальму первенства с Туринской плащаницей по количеству споров вокруг своей истинной сути. Кто-то считает её простой и бесхитростной, как жизнь одноклеточного организма, а кто-то полагает, что, разверни туго натянутую нить её сюжета вертикально, та легко достанет до небес подобно одной из высочайших башен Италии Моле Антонеллиана. Кажущаяся линейность происходящего маскирует смысловой лабиринт. Рискнём зайти?

Интрига картины поначалу не предвещает ничего грозного: в здании старой часовни, в камерной атмосфере собирается репетировать симфонический оркестр. Его участников снимает телевидение. Они рассказывают на камеру о профессиональных секретах («ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка»), о самих себе, умудряясь противостоять жаре и наёмному дирижёру с нарастающей экспрессией. На глазах у зрителей и закадровых тележурналистов интеллигентная публика разительно меняется. Не без подстрекательства профсоюзных лидеров люди обретают повадки диких животных, срывают с себя одежду, крушат всё вокруг и исступлённо скандируют: «Долой власть музыки! Долой музыку власти!» И, только пережив ряд животрепещущих событий, присыпанные штукатуркой, словно сахарной пудрой, они присмиреют и с просветлёнными лицами снова сплотятся в едином музыкальном порыве, будто иллюстрируя стихотворные строки Александра Дольского:

Нам говорит согласье струн в концерте,

что одинокий путь подобен смерти.

Есть в музыке такая сила,

такая тягостная власть,

что стоит под неё подпасть, -

и жизнь покажется красивой.

Но музыканты, — вот напасть! -

порой горды невыносимо

и неоправданно спесивы,

что публике попали в масть.

Они забыли, что призванье

не рента славы и утех,

и за таланты, как за грех,

грядёт работы наказанье.

А музыка, живя в природе,

сама служителей находит.

Первый поворот, первый слой киноленты, не разлагаемый на метафоры и аллегории. В титрах имена актёров указаны напротив названий музыкальных инструментов, и мы можем прочесть, кто из них во время съёмок обуздывал индивидуализм гобоя, а кто выдавал тайные симпатии виолончели. Отшучиваясь, что собрались здесь, чтобы издаваемыми вибрациями покачать паучка на паутине качелей у самого свода, причастные к искусству люди словами-мазками рисуют целую галерею портретов тех, с кем или с чем неразрывно связаны. Саркастично или восторженно, но неизменно — с любовью.

Закулисье оркестрового быта под аккорды симфонической сюиты Нино Рота увлекательно, но мы идём дальше. То, как шаток порядок, до какой степени разладился коллективный механизм, обобщённо показывает деформацию всего человечества. «Потому что оркестр — и вы должны это себе представить — является и действительно должен быть иерархичной структурой, своего рода слепком человеческого общества. Не какого-то определённого человеческого общества, а человеческого общества вообще…» (Патрик Зюскинд «Контрабас») Распадаются привычные связи, утрачиваются не ноты — многовековые нормы, традиции, ориентиры. Поверх какофонии и поведенческой анархии проступает печально знакомый политический мотив: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, — кто был ничем, тот станет всем…»

Когда-то дирижёра почитали, ему слепо подчинялись, а он мог позволить себе мимолётом «сдирать кожу» с музыкантов едкими замечаниями. Времена изменились: в связке «дирижёр-оркестр» руководитель стал слабым звеном. Не претензии ли к актёрам и системе итальянских профсоюзов, которые к концу 70-ых годов прошлого века переросли до размеров неподъёмной гири и привели к спаду производства, завуалированно звучат в словах героя, придавая им горечи? Не крик ли это и режиссёрской души?

Кстати, о душе. Следующий поворот, и новая порция размышлений. Занятно, однако «Репетицию оркестра» можно назвать условным приквелом оскароносной диснеевской «Головоломки», ведь картина Феллини на примере отдельно взятой ячейки показала структуру личности, психологическую сущность индивидуума. Пороки и слабости, доброжелательность и веселье уживаются не обязательно в разных людях — они существуют в любом из нас. Как часто внутренний дирижёр не в силах справиться с нашим глубинным хаосом! И, как следствие нравственного диссонанса, «…остаёшься один, посреди бурелома, бедлама, и широкий овраг, потрясённо молчащий в груди, — оркестровая яма».

Мы самонадеянно не желаем прислушиваться к собственной мелодии — той, что «внутри тихо звучит по наитью…» И разговор о самом сокровенном плавно переносится на другой уровень, в иную, религиозную плоскость — как бы подразумевая, что человек призван руководствоваться не столько знаками свыше или интеллектом. Не символично ли именно арфы Феллини лишает оркестр, тогда как в начале фильма из исповеди оркестрантов вырисовывается схема жизнедеятельности их многоголосого существа, где первая скрипка — это его мозг и сердце, флейта — голос, а арфа — душа?..

Наша экскурсия по коридорам и этажам кинематографической конструкции Федерико Феллини заканчивается, но кто мешает вам продолжить её самостоятельно?

На самом деле стоит сразу взять и отдать должное Феллини за создание картины, изображающей кризис взаимоотношений между властью, народом и интеллигенцией в столь необычном и весьма изысканном виде. Попытка перенести социальные противоречия в мир виолончелей, скрипок, тромбонов и арф удалась великому режиссеру выше всяких похвал.

В составе оркестра как проекции привычной нам жизни, мы можем разглядеть различные слои общества. Как простой народ выражает свое мнение единым гласом огромной толпы, заполняющей улицы в надежде быть услышанной, так и барабаны играют в унисон, стараясь донести собственные мысли до вопрошающего ритмичными, но бесцельными ударами. Как интеллигентные представители поднимают философские проблемы и рассуждают об абстрактных вопросах, так скрипки и виолончели говорят более осмысленным и утонченным языком, который окружающие не разделяют, что является причиной недовольства и третирования.

Дирижер представляется неким фанатичным и властным гением, одержимым идеей превратить бессвязную какофонию в гармоничную и благозвучную мелодию. Он кричит и ругает отдельных исполнителей, он разбрасывает партитуру, но не может добиться от вверенного ему народа нужной игры. Ему невдомек потребности народных масс, негодующих относительно своего низкого жалования, его великая и высокая идея не находит понимания и сочувствия. Он слишком далек от народа.

Постепенно нарастает напряжение между дирижером и оркестром, в кульминации выливаясь в полный хаос. Недовольство народа оборачивается полным беспределом — начинается гражданская война. Однако люди не могут выступить единой массой, движимой одной большой идеей, они распадаются на кучки хулиганов, которые желая чего-то своего, готовы перегрызть друг другу глотки. Все это сопровождается планомерным грохотом и поэтапным разрушением всего здания. Апогеем всего является смерть ни в чем не повинной арфы, которая играла вполне мирно, не вмешиваясь в перипетии конфликта. Народ понимает, что дальше воевать бессмысленно, пора начинать жить дальше. Возвращается маэстро и заводит речь, в которой также, как и ранее выражает отчаянное недовольство игрой оркестра. Голос его приобретает более жесткую и требовательную интонацию, прослеживается явная аллюзия на стиль речи Адольфа Гитлера. Оркестр сидит и внимает крикам нового дирижера, но уже молчаливо и покорно. Инструменты готовы подчиняться другой власти, но причиной тому не соучастие, а страх и трепет…

На самом деле стоит сразу взять и отдать должное Феллини за создание картины, изображающей кризис взаимоотношений между властью, народом и интеллигенцией в столь необычном и весьма изысканном виде. Попытка перенести социальные противоречия в мир виолончелей, скрипок, тромбонов и арф удалась великому режиссеру выше всяких похвал.

В составе оркестра как проекции привычной нам жизни, мы можем разглядеть различные слои общества. Как простой народ выражает свое мнение единым гласом огромной толпы, заполняющей улицы в надежде быть услышанной, так и барабаны играют в унисон, стараясь донести собственные мысли до вопрошающего ритмичными, но бесцельными ударами. Как интеллигентные представители поднимают философские проблемы и рассуждают об абстрактных вопросах, так скрипки и виолончели говорят более осмысленным и утонченным языком, который окружающие не разделяют, что является причиной недовольства и третирования.

Дирижер представляется неким фанатичным и властным гением, одержимым идеей превратить бессвязную какофонию в гармоничную и благозвучную мелодию. Он кричит и ругает отдельных исполнителей, он разбрасывает партитуру, но не может добиться от вверенного ему народа нужной игры. Ему невдомек потребности народных масс, негодующих относительно своего низкого жалования, его великая и высокая идея не находит понимания и сочувствия. Он слишком далек от народа.

Постепенно нарастает напряжение между дирижером и оркестром, в кульминации выливаясь в полный хаос. Недовольство народа оборачивается полным беспределом — начинается гражданская война. Однако люди не могут выступить единой массой, движимой одной большой идеей, они распадаются на кучки хулиганов, которые желая чего-то своего, готовы перегрызть друг другу глотки. Все это сопровождается планомерным грохотом и поэтапным разрушением всего здания. Апогеем всего является смерть ни в чем не повинной арфы, которая играла вполне мирно, не вмешиваясь в перипетии конфликта. Народ понимает, что дальше воевать бессмысленно, пора начинать жить дальше. Возвращается маэстро и заводит речь, в которой также, как и ранее выражает отчаянное недовольство игрой оркестра. Голос его приобретает более жесткую и требовательную интонацию, прослеживается явная аллюзия на стиль речи Адольфа Гитлера. Оркестр сидит и внимает крикам нового дирижера, но уже молчаливо и покорно. Инструменты готовы подчиняться другой власти, но причиной тому не соучастие, а страх и трепет…

Маленькая модель большого мира, вот что создал Ф. Феллини в своем фильме. Модель общества, как оркестр — классовое неравенство, деспотичный руководитель, вечно недовольные рабочие, и за всем руководством стоят люди с деньгами. Помещение, в котором собираются оркестранты как отдельный символ. Символ исторического прошлого данного народа, данной страны.

Фильм начинается как интервью, каждый рассказывает о своем инструменте, здесь режиссер знакомит нас с приблизительными характерами и нравами разных представителей общества по средствам метафоры (частичный перенос личностных качеств и черт характера на инструмент) скрипки — элита, духовые — средний класс, ударные — субкультуры, национальное меньшинство писарь — нищенство. Далее появляется дирижер, как образ правителя этого общества: небогато одет, неряшлив, растрепан, похож на обычного человека среднего класса. Он грубо обращается со своими «подчиненными», но создается видимость, что он хорошо знает свое дело и предан ему душой. Тут же мы видим, как «за кулисами» два человека делят доход от этого оркестра, параллельно продавая места в этом оркестре людям, которые в музыке вообще ничего не понимают.

Вторая часть фильма — перерыв. Дирижер удаляется в свои апартаменты, дает интервью. Рассказывает о своем доходе и о том, как его не любят, демонстрирует свою роскошную жизнь. Писарь повествует о прежних порядках, мол, раньше было лучше и дирижер и оркестранты и обстановка (раньше и трава зеленее была, так говорят сейчас и во все времена говорили). Данная часть фильма может символизировать увлечение и насыщение материальными благами и, как следствие, потерю контроля над обществом. Внезапно выключается свет. Дирижер и писарь идут смотреть, в чем дело.

Третья часть фильма. Кульминация. Дирижер заходит в репетиционный зал и наблюдает картину полной вакханалии и бесконтрольности. Лозунги, графитти, насилие, агрессия. Революция. Люди не хотят данную власть, они хотят любую другую. Ставят метроном, свергают метроном. Беснуются. Кто-то спокойно наблюдает за толпой, кто-то под роялем придается любовным утехам, кто-то продолжает пытаться жить мирной жизнью, как арфистка. Она не хотела войны, революции, профсоюзов, она хотела играть.

Финал. Внезапно все прервалось. Завал. Жертвой революции пала самая миролюбивая музыкантка. Не остановится революция, пока жертва не будет принесена. Власть вернулась прежняя. Сначала под образом новой путеводной звезды, а потом снова под образом жадноватого деспота. Звучит итальянская речь, немецкие призывы, итальянская речь. История повторяется.

Признаться, вот уж никак не думала, что фильм этот оставит по себе настолько сумасшедшее впечатление! Да и смотрела я его поначалу так неуклюже, будто ненавязчивую монотонную драму, уж никак не ожидая полномасштабных революционных действ и переворотов в своей собственной черепушке от всего творящегося на экране!

Средняя киношка, думала я, средняя, на восьмерочку, не больше. Но последние двадцать минут круто повернули все крупицы моего представления о происходящем не только в музыкальном зале для концертов камерной музыки, но и в бушующем разладе музыкальных инструментов, роящихся внутри нас самих. Перед нами предстает нечто вселенское, на века и мили выходящее за пределы отображенного в кадре времени и пространства. Это нечто охватывает и само мироздание, порожденное хаосом!

В этом самом, как мне видится, кроется маркирующая Феллини особенность — всегда-то он выдаст по-гениальному неожиданный финал, при этом подытоживающий и ярко подводящий все произошедшее ранее. «Репетиция оркестра» нисколечко не является исключением. Удивительно здесь то, что сюжет сам по себе, то есть содержащий внушительную событийную часть, напрочь отсутствует. Но при этом у нас есть талантливые музыканты и не менее талантливые инструменты, которые по сути также играют свою роль, отнюдь не второстепенную.

Буря страстей, неуёмно бушующая в участниках оркестра, кульминацией вырывается наружу, проецируясь на самом киношном пространстве. Все кружится, утопая во власти первобытной стихии. Струна порвалась, как же она будет волновать души? В хаосе нет места музыке, нет места творчеству, нет места дирижёру. Но абсолютно всё, не исключая и любой конец света, приходит к своему завершению и дает толчок к становлению чего-то нового.

Развернутой и старой как мир метафорой музыканты снова волнуют все струны души! Ничто и никто не покинет круг бытия! Всё вечно!

Господа, всё сначала!

10 из 10

В этом фильме Федерико Феллини проводит неоспоримо четкую параллель между компоновкой оркестра и структурой общества.

Итак, картина, разворачивающаяся перед нами, напоминает рядовое интервью. По словам музыкантов легко понять, как они относятся друг к другу. Кто-то занимает положение чуть выше, а кто-то и вовсе в самом низу. То есть в структурировании оркестра присутствует своя внутренняя иерархия, которая ничем не отличается от общественной.

Если проводить параллель с обществом, то сразу же видно, что самый главный — Дирижер — высокопоставленный чин и правитель. Он лучше всех разбирается в сфере своей деятельности и способен управлять и вести за собой людей. Далее мы наблюдаем класс чиновников в лице скрипачей, арфистов и прочих музыкантов, которые лучше всех понимают музыку и команды Дирижера. Их речи наполнены философским смыслом; чаще всего они нейтральны, лишь со стороны наблюдают за происходящими в нижних слоях беспорядками; ряды их не сплочены — такой вывод можно сделать, исходя из постоянных междоусобных споров. Следующее сословие характеризуют барабанщики, трубачи и другие не столь значимые музыканты — это средний класс. Их основными чертами являются единство и бунтарство. Эти массы легко поддаются разного рода волнениям, бунтам и недовольствам, выступая против Правительства и Чиновников. И, наконец, перед нами предстает низший класс в лице старого переписчика нот, который в виду своей слабости и не значимости беспрекословно подчиняется Дирижеру.

Очень интересно подмечена классовая раздробленность. Ведь, по сути, везде, где есть иерархичность, не обойтись без конфликтов, в ходе которых происходит разложение общества и его устоев. Такой конфликт между Дирижером и Музыкантами мы наблюдаем на одной из репетиций. Начинается самая настоящая революция по свержению диктаторской власти Дирижера. Мы слышим глухие удары инструментов, точно характеризующие эмоциональное волнение Оркестра. Здание, в котором проходит репетиция, сопоставимо со Страной. И вот мы видим, как из-за возникшего хаоса это здание дает трещины, и в итоге стена рушится от сильного удара шара для сноса зданий. Я бы назвала это событие репрессией, так как применение таких силовых мер не обошлось без жертв. После чего музыканты успокаиваются, работа оркестра налаживается, все идет своим чередом, и репетиция продолжается.

Данный фильм носит не только социально-психологический, но и ярко выраженный политический подтекст. Мы прекрасно понимаем, что в любом обществе или малой группе существует своя внутренняя иерархия, а наличие иерархии означает безоговорочное наличие предводителя. И не дай Бог в его руках окажется слишком много власти и полномочий. Это превратит его в тирана, и никто не сможет ему помешать, ведь деспотия оправдана везде.

Музыкальный отрывок, который оркестр постоянно репетирует в фильме, — запоминающаяся, немного слащавая, навязчивая мелодия, то бесхитростная, то сатирически насмехающаяся — это и саундтрек, и лейтмотив всей нашей жизни. Музыканты и погружены в неё, и сами её исполняют. Наша жизнь — то, что мы в ней создаём.

Мне бы хотелось рассмотреть политический подтекст этого фильма-аллегории. Политический — в широком смысле. Не как борьбу за власть между партиями, а как борьбу за власть вообще. Как постановку проблемы власти и подчинения, проблемы созидания власти управлением и проблемы подчинения власти одиночного, единично звучащего человеческого существования.

Музыка — это так, для вида, для динамического антуража, для изображения коллективного темпорального взаимодействия. Музыка — это ведь гармония. В идеале, в идее, в плане. Музыка — это строение. Стройное, воздушно существующая организация звуков, таинственно передаваемая человеческой психике в виде эмоциональных образов, настроений. Это красота, порядок, космос, архитектура, классическое устроение которой и архаично, и надёжно, и символично, и связующе. (Помните: на латыни «религия» — это «связь, воссоединение»? Помните, да? А помните также, что «фашизм» на итальянском — «пучок, связь, единство»?..).

Чтобы сохранять космос в порядке, целостности, нужны жёсткие, беспрекословно выполняющиеся законы. Чтобы музыка, так легко, нежно, воздушно струящаяся, существовала, её исполнение должно быть бескомпромиссно подчинено единому руководящему началу. Единой воле. Пальцы отдельных музыкантов — ничто. Их руки — инструменты. Их скрипки, трубы, тромбоны, арфы — как бы форма внутреннего содержания музыкантов. Но не это главное. Даже не дирижёр. Главное — музыка.

Пока музыка длится, существует в движение, в звучании — с миром всё в порядке. В порядке, в стройности, осмысленности — и в этом проявление великого эстетического замысла. Как только музыка замолчала, начинается болтовня, обсуждения, рассуждения, сомнения «мыслящих тростников», «борьба эгоизмов». И иначе не получается. Каждая личность тянет одеяло на себя.

Вот тот же дирижёр. Казалось бы, он стоит выше, на помосте, видит больше — всё в целом, в перспективе да мудрым своим оком. А всё туда же. И дома у него за границей, и раздражение от бестолковых и бездарных музыкантов, и ханжа он приличный, потому как в Париже дом ему не надобен. А что вы хотели? Он ведь тоже человек. И ещё какой! Дирижёр! Властитель, управляющий, политик. Вот вы думаете, раньше политики были и мудрее, и самопожертвенны, и неэгоистичны. Так говорят. Рассказывают. Например, старенький, добрый смотритель базилики, раскладывающий в начале фильма ноты на пюпитры. Он рассказывает про старые времена, поучительно, воспитательно, как сказочник. Да кто помнит эти времена? Да и были ли они? Эти времена, эти политики, эти безукоризненные дирижёры? Да полноте! Были Нероны и Калигулы, Гитлеры и Муссолини. Всё то же самое было, та же петрушка.

Поэтому жить так, как вы живёте — противостоя друг другу, постоянно агонистируя в обществе, внутри себя самого — это настоящая мука, и мука же — жить в подчинении лидеру, политику, дирижёру. Ну а по-другому? Как жить по-другому?..

Вот, кажется, об этом Феллини и говорит. Нет ничего другого. Либо музыка и железно-безукоризненный поток божественных нот, либо какофония, раздрай и хаос, выламывающий, выбивающий стены и глядящий чёрной, круглой пустотой Ничто, вторгающегося в здание Бытия наподобие огромного ядра, которым сбивают идущие под снос дома.

Спешу признаться, что я не отношусь к числу поклонников Федерико Феллини — в своё время «Сатирикон» серьёзно пошатнул мой интерес к творчеству этого, безусловно, выдающегося итальянского мастера кинематографа. Тем не менее, «приобщиться к искусству», к миру настоящегося серьёзного кино я всегда рад, поэтому к просмотру известной ленты позднего Феллини «Репетиция оркестра» отнёсся с полным вниманием и интересом.

Остроумна и забавна сама идея — сделать фабулой кинокартины репетицию большого симфонического оркестра (кто-нибудь ещё додумался до чего-то подобного!?). Впрочем, априори понятно, что для Феллини сюжет здесь — лишь СРЕДСТВО реализации его более глубинных идей, аллегорическая картинка, позволяющая завуалировать истинные мотивы автора.

Маэстро использует остроумный авторский прием: зритель следит за развитием сюжета глазами оператора-телевизионщика, члена ТВ-группы, незапланированно прибывшей на репетицию оркестра. Точнее, даже не глазами оператора, а обьективом его камеры. Понятно, что вся эта затея с мнимым интервьюированием музыкантов визитёрами-журналистами — всего лишь трюк, не более того, и не стоит принимать его за чистую монету, но трюк эффективный, позволяющий рассказать и описать всё, что наметил автор.

Пожалуй, по большому счёту, картина Феллини не содержит сюжета в том общепризнанном для кино смысле слова «сюжет». В старом здании бывшей католической церкви, обладающем неплохими акустическими возможностями, собираются на репетицию симфонического оркестра музыканты — собираются неспешно, вяло подтягиваясь ко времени начала. Далее, уже собравшись, исполнители начинают повествование (опять же, неспешное) о своих инструментах. Лично для меня вся та часть картины с началом репетиции, когда каждый музыкант рассказывает об инструменте, на котором играет, является наиболее креативной и интересной. Ну какой уж тут сюжет, если рассказчики эстетствуют по полной программе, разглагольствуя об эмоциональных оттенках звучания виолончели, скрипки, контрабаса, пианино, валторны, об их характере, менталитете, и т. д.! Во время просмотра мне в голову даже пришла мысль, что должно быть, «Репетицию» очень хорошо смотреть, если ты профессиональный музыкант!:) Члены оркестра общаются, болтают, подшучивают друг над другом. Все музыканты — люди со своими проблемами, недостатками, особенностями. Скажем, пожилая скрипачка, не пользующаяся вниманием окружающих, «незаметно для всех» прикладывается к фляжке с виски; молодая пианистка, напротив, насыщает окружающее пространство флюидами кричащей сексуальности; опасающийся взять не ту ноту трубач нервничает столь сильно, что на этой почве, по его же словам, превратился в лунатика; а начинающий терять мужскую силу музыкант кричит: «К черту всё это! Я не могу больше спать с бабами!»

И вот, наконец, появляется дирижёр, прерывающий создавшуюся «идиллию». Появление руководителя оркестра, как стержневого персонажа картины, моментально заставляет задуматься о природе авторитаризма, ибо Бальдуин Баас играет человека деспотичного, не терпящего возражений, привыкшего в одиночку рулить всем процессом. Неудивительно, что вскоре возникает конфликт между ним, дирижёром, и музыкантами.

Собственно, картину можно поделить на несколько сегментов — болтовня до репетиции (раз), сама репетиция (два), «антракт» (три), бунт оркестра (четыре). Безусловно, самая оригинальная и креативная часть — первая. В обсуждении второй части невозможно не упомянуть о блестящих сюитах известного итальянского композитора Нино Рота, исполняемых в процессе репетиции — особенно мне понравилась та из них, что исполненна в очень быстром темпе. Третий отрезок («антракт») характеризуется, прежде всего, впечатляющим продолжительным монологом дирижёра — на мой взгляд, можно лишь аплодировать Бальдуину Баасу за столь мощную актёрскую сцену. Наконец, четвёртая часть — какофония разрушения, анархическая кода, побеждающий классику панк-рок (кстати, Феллини снимал картину всего через полтора года после панк-революции в Европе), — показалась мне, с художественной точки зрения, наименее убедительной. Ибо не слишком ли всё пессимистично, маэстро!? Разве баланс между авторитаризмом и демократией так уж недостижим!? Разве нет света в конце тоннеля!? Но в одном я с Вами, безусловно, согласен: Её Величество Музыка неизбежно преодолеет все преграды!

8 из 10

Что есть оркестр без дирижера? И что есть дирижер для оркестра?

На эти сакраментальные вопросы отвечает мастер парадоксов Федерико Феллини в своем пасквиле о свободе, которая, похоже, воплотилась из того самого «призрака», что был высмеян сюрреалистом Бунюэлем четырьмя годами ранее. «Репетиция оркестра» — это кинематографическая басня с неутешительной моралью, в которой тележурналист снимает фильм о буднях симфонического оркестра, присутствуя на репетиции и в перерывах беседуя с участниками коллектива. В процессе съемок происходит невероятное — недовольные своим высокомерным дирижером и подстрекаемые профсоюзными лидерами музыканты устраивают перманентный митинг, перерастающий в массовые беспорядки с увечьями и погромом.

Оркестр выступает в этой притче как символ общества в его, так сказать, первозданном виде. Музыка являет собой символ великой гармонии, чем, разумеется, облагораживает своих извлекателей-инструменталистов, и потому назвать этот ансамбль толпой просто не повернется язык. В противном случае было бы уместно не только упомянуть о коллективном бессознательном, но даже провести параллель с племенем дикарей… Однако не всё оказывается так банально и обобщенно — не каждый оркестрант превращается в неуправляемого дебошира и вандала. Мысль режиссера простирается дальше — в бурлящем котле его буйной фантазии варится множество компонентов, вытекающих друг из друга по принципу матрешки. Это и идейно-политическое противостояние, и социально-классовая разобщенность, и извечная проблема отцов и детей, и падение нравов в череде сменяющих друг друга поколений, вплоть до демонстрирования низменных инстинктов (пианистка, прелюбодействующая под своим роялем, олицетворяет «пир во время чумы»), и обусловленные внешними событиями поведенческие трансформации каждой отдельно взятой личности. Еще несколько минут назад эти милые романтики от искусства с благоговейным трепетом рассказывали о своих музыкальных инструментах, обретая в глазах зрителей чуть ли не ореол святости над головой. И вот пьянящая доза свободы до неузнаваемости преображает благопристойную молодежь, отчаянную в своей бешеной энергетике и разрушительном энтузиазме, в своем отсутствии житейского опыта и мудрости. Не лучшим образом предстает и старшее поколение — толстокожее и спокойное вплоть до равнодушия, привязанное к своим собственным, нажитым с годами порокам: это всё сплошь «тихие» алкоголики, бездушные циники, «люди в футлярах», «вшивые» интеллигенты, безразличные ко всему мещане, оторванные от реальности жалкие отщепенцы и т. д. В духе Феллини — предельно наглядно и с громогласным сарказмом — зрителю показано, как плюют на всё, что их окружает, взрослые граждане и как столь лелеемая молодыми свобода в итоге оказывается для них непосильной ношей. И не просто непосильной (ведь теперь нужно принимать самостоятельные решения), но даже опасной для жизни. С этих позиций древнюю часовню, в которой проходит репетиция оркестра, следует рассматривать как символ некоего ареала мирного сосуществования, разрушающегося по причине внутренних конфликтов. На алтарь двуликой свободы режиссер приносит и традиционную для подобных событий жертву (блаженная арфистка) — ради эмоционального шока, который заставит бунтующих опомниться и осознать всю губительную нелепость происходящего.

Феллини настолько конкретен в своих кинематографических приемах и высказываниях, что, кажется, двух мнений о его картинах быть просто не может. С другой стороны, он настолько многогранен в своих воззрениях и интересах, что никогда не ограничивается одной лишь политикой, или одной социологией, или же психологией. Вот и в «Репетиции оркестра» он собирает букет из всех этих составляющих, насыщает его своей едкой иронией и с почти карикатурным пафосом выставляет напоказ каждую позорную мелочь в этой безумной профсоюзной вакханалии. На одной чаше весов мы наблюдаем в образе бастующих такую условную крайность, как анархия, а на второй — противоположную ей крайность в лице диктатора-дирижера, взирающего на своих подопечных свысока и не имеющего с ними никакой духовной или творческой связи. В финальной сцене испуганно-покорные лица оркестрантов, ищущих спасения в музыке, и «яркая» речь их сурового лидера расскажут зрителю еще о многом. Нет в этом мире ни идеальности, ни справедливости, а есть лишь холодный и бесстрастный закон равновесия, в котором каждому — своё, и да поможет нам музыка.

Лента на удивление проста по своей сюжетной организации: она строится как телерепортаж об одной репетиции оркестра в старинной церкви XIII века, которая превратилась в репитиционный зал за счёт своей акустики. Но чуда слияния оркестра и дирижера не происходит.

Присутствие в зале съемочной группы почти незаметно, она лишь беспристрастно фиксирует будничную жизнь и рабочие моменты, а также берёт интервью у музыкантов оркестра. Первый конфликт назревает уже в тот момент, когда оркестранты узнают о том, что съёмка не будет оплачена.

Подобно тому, как музыканты превозносят важность своего инструмента и его исключительную важность в общем звучании оркестра, так и некоторым обывателям свойственна завышенная самооценка и стремление принизить ближнего. Первая скрипка, фортепиано, флейта, кларнет, виолончель — каждый мнит себя первым в общем деле и лишь для дирижёра нет авторитетов. Он готов опустить на грешную землю любого. О себе он говорит: «Казалось бы, дирижёр король и бог, но он чувствует себя сержантом, вынужденным раздавать музыкантам пинки и подзатыльники». И коллектив не хочет с этим «сержантством» мириться. Оркестр с уважением отзывается о предыдущем дирижёре, он был сухой и властный. Нынешний же лишь жалкий временщик, бывший музыкант. О своём учителе он говорит: «Он вёл за собой, превращая вино в кровь, а хлеб в плоть». Сам же относится к своему делу, как к ремеслу, как к работе на заводе. В нём нет творческого горения. После перерыва на кофе конфликт вступает в новую фазу, в довершение ко всему гаснет свет и это, словно спусковой механизм, пробуждает всё самое потаённое, низменное. Дирижёр полностью самоустраняется, пуская ситуацию на самотёк. Пианистка находит момент весьма удачным, чтобы предаться любовным утехам под своим фортепиано. Все стены исписаны граффити «долой дирижёров». Но нужно признать, что не все участвуют в «празднике непослушания», те что постарше и умудрены опытом, бессильно наблюдают за творящимся хаосом. Самоустранился и профсоюз, ставший катализатором беспорядков. Когда вакханалия достигает апогея, под действием внешних сил рушится стена здания. Казалось бы, трагедия, но вместе с разрушением приходит свет, приносящий отрезвление и первым оно приходит к дирижёру. Он призывает каждого взяться за свой инструмент и строго следовать нотам. И оркестр наконец зазвучал как должно, пусть и на фоне руин, а дирижёр сделал единственно правильный вывод и попытался стать диктатором.

Фредерико Феллини, как мне кажется, вкладывал идейно-философские смыслы в этот, на первый взгляд, простой фильм. И что самое важное в любой философии — убеждение. Фильм по-настоящему убеждает. Он провозглашает, конкретизирует, но последнее слово всегда за зрителем. Эта картина однозначна. Либо ты принимаешь её, либо нет.

Но, конечно, особого внимания заслуживает горький посыл картины. Это некий плачь, завуалированный под плачь об ушедшем времени, где время рисуется образом настоящего счастья, которое мы потеряли. Люди просто-напросто перестали счастье видеть? Так? Это только кажется, на самом же деле Феллини говорит о том, что счастья как такового никогда и не было. Были лишь фейерверки, которые через несколько «мгновений» прекращали гореть, как музыка, которую забывают. Причины этого Феллини сразу же и нарисовал — люди никогда не слушали друг друга (символично, не правда ли, если учесть, что все в фильме слушают и играют?), теряясь за своими собственными глупыми предрассудками и предубеждениями. Не случайна и фраза дирижера -«Церкви рушатся, а верующие превращаются в атеистов». Ведь церковь, в которой «покоится три папы и семь епископов» превратили не просто в помойку сквернословов и грязномыслящих, алчных людей, но и в добавок ко всему в конце фильма её рушат огромным шаром на тросе. Рушат вместе со стенами и молитвы всех тех, кто верой и правдой служил своей религии и своему Богу.

Актерский состав картины подобран великолепно, я бы даже сказала, по типажам! Персонаж и, соответственно, актер, исполняющий его роль, удивительнейшим образом подходят каждый к своему инструменту: и эксцентричная, даже немного сумасшедшая флейтистка, и импозантный кларнетист, и утонченная пианистка, и хипповый барабанщик.

И конечно же я не имею права конкретизированно оценивать картину великого маэстро, но я хотела бы её пересматривать ещё и ещё много раз., дабы искать новые грани философии фильма, и учиться.

В здании старой базилики XIII века ещё в XVIII был организован музыкальный зал, благодаря невероятной акустике. Многие известные дирижёры мечтали исполнить свои любимые опусы именно в нём. Во второй половине ХХ века здесь репетирует и выступает известный оркестр. На одну из его репетиций приезжает телевизионная съёмочная группа. Её присутствие в зале почти незаметно, она лишь беспристрастно фиксирует будничную жизнь и рабочие моменты, а также берёт интервью у музыкантов оркестра. Первый конфликт назревает уже в тот момент, когда оркестранты узнают о том, что съёмка не будет оплачена.

Федерико Феллини снял фильм гениальный в своей простоте. Я бы сравнил его с изобретателем глобуса, являющегося моделью земли. Его оркестр — модель любого человеческого сообщества, будь то предприятие, общественная организация или государство. Конечно же, маэстро имел ввиду прежде всего Италию, но те же параллели можно перенести в любую часть мира, независимо от национальных, расовых различий и политико-экономического строя. Подобно тому, как музыканты превозносят важность своего инструмента и его исключительную важность в общем звучании оркестра, так и каждому обывателю свойственна завышенная самооценка и стремление принизить ближнего. Первая скрипка, фортепиано, флейта, кларнет, виолончель — каждый мнит себя первым в общем деле и лишь для дирижёра(Бальдуин Баас) нет авторитетов. Он готов опустить на грешную землю любого. О себе он говорит: «Казалось бы, дирижёр король и бог, но он чувствует себя сержантом, вынужденным раздавать музыкантам пинки и подзатыльники». И коллектив чувствует это «сержантство». Оркестр с уважение отзывается о предыдущем дирижёре, он был сухой и властный. Нынешний же лишь жалкий временщик, бывший музыкант. О своём учителе он говорит: «Он вёл за собой, превращая вино в кровь, а хлеб в плоть». Сам же относится к своему делу, как к работе на заводе. В нём нет творческого горения. После перерыва на кофе конфликт вступает в новую фазу, в довершение ко всему гаснет свет и это, словно спусковой крючок, пробуждает всё самое потаённое, низменное. Дирижёр полностью самоустраняется, пуская ситуацию на самотёк. Пианистка (Элизабет Лаби) находит момент весьма удачным, чтобы предаться любовным утехам под своим фортепиано. Все стены исписаны граффити «долой дирижёров». Атмосфера близка по накалу к той, которая была в фильме «Весёлые ребята» Григория Александрова. Справедливости ради нужно признать, что не все участвуют в «празднике непослушания», те что постарше и умудрены опытом, бессильно наблюдают за творящимся хаосом. Самоустранился и профсоюз, ставший катализатором беспорядков. Когда вакханалия достигает апогея, под действием внешних сил рушится стена здания. Казалось бы, трагедия, но вместе с разрушением приходит свет, приносящий отрезвление и первым оно приходит к дирижёру. Он призывает каждого взяться за свой инструмент и строго следовать нотам. И оркестр наконец зазвучал как должно, пусть и на фоне руин, а дирижёр сделал единственно правильный вывод и попытался стать диктатором. Получится ли? Время покажет. У одного учителя, неплохо игравшего на скрипке, получилось, хотя свою жизнь он закончил на виселице.

Эта гениальная картина меньше всего нуждается в оценке, настоящий шедевр, в нём всё безукоризненно: режиссура, операторская и актёрская работа, уже ставшая классикой музыка Нино Ротта, глубокий, нестареющий философский смысл. Для него мала принятая здесь шкала в 10 баллов, но, следуя общему правилу, не могу оценить по-другому, имея ввиду цифру на порядок выше.

10 из 10

Этот отличнейший фильм — одно сплошное восхваление красоты и самой сущности музыки. Каждый из музыкантов говорит о своем инструменте, как о существе с душой и эмоциями, у каждого инструмента своё место и роль в оркестре. У каждого инструмента есть даже характер, по которому он выбирает себе хозяина. И так всё это просто и тонко рассказывают сами музыканты, просто одно наслаждение их слушать. Вообще, если подумать, то сюжета у фильма нет — одни лишь рассуждения, диалоги и монологи. Весь фильм протекает в одном помещении с одним и тем же количеством людей, но несмотря на это, фильм очень живой, эмоциональный, тонкий, философский и вообще прекраснейший. У фильма есть свой стиль и своеобразность, нечто похожее было в «12 Разгневанных мужчин», но это совсем-совсем другое. Моё почтение режиссеру, отличная работа!

Это необыкновенно простой и неповторимо гениальный фильм великого Мастера.

Сначала пустое пространство старинной базилики, здесь идеальная акустика, совсем нет эха, здесь должна рождаться чистая музыка. Собираются музыканты, их портреты и шаржи в стиле Филлини, потом крыса, погоня с огнем…

Незаметно начинается интервью с музыкантами — «Позвольте задать фривольный вопрос — каковы симпатии и антипатии между инструментами в оркестре?»

- Виолончель — одиночество и меланхолия.

- Тарелки и барабаны создают праздник, выдернете их, и оркестр скиснет.

- Кларнет — собачий хвост.

Потом сложнее, отдельные реплики переходят в диалог и далее в серьезный спор.

- Никогда не верьте скрипке, она соблазнит, увлечет, и как женщина, обманет.

- Скрипка — женщина.

- Нет, скрипка — мужчина!

- Какую же чушь мы все несем!

- Труба — как трудно исчерпать ее возможности.

- Трубачу приходится учиться дольше всех. А если труба сфальшивит — это конец света.

Растет спор друг с другом, а потом и всех со всеми.

- Ну уж нет! Если вы предпочитаете духовые инструменты, вы — просто бандит!

Потом интервью с дирижером, которое происходит в закрытой комнате, без свидетелей. Он возвышен, увлечен и он зол, и он знает, что всегда в центре конфликта. У него есть право сказать: «Вы не музыканты, вы — насильники… А музыка — это не визг трамвайных колодок на поворотах!»

Дальше — революция, страсти — вместо дирижера метроном в человеческий рост, который также свергнут, секс под роялем и полный развал с разрушением стены.

Во истину, нужно родиться Феллини, чтобы сделать такое потрясающее ироничное и яркое кино, и из всего делать потрясающее кино.

Здесь больше и добавить нечего, Феллини — жив, и он лучший!

10 из 10

Изящно и непринужденно, как истинный итальянец, Феллини коснулся темы, от которой у немцев вот уже сколько десятилетий застывают в неловком напряжении спины.

Эта тягостная для немцев тема — человеческая неспособность к само-организации, вернее — склонность человеческих существ организовываться вокруг тиранов, неосознаваемая нужда в некой деспотической фигуре, способной сплотить и упорядочить массы.

В качестве метафоры народа у Феллини — оркестранты, дирижер — их лидер. Да, мы все своего рода артисты, в нас заложена потребность творить (музыку, красоту), но нам не хватает умения делать это организованно, сообща и главное — мирно. Каждый музыкант любит свой инструмент, лелеет в себе самом свою тягу к прекрасному, стремится к свободе и паренью духа… Но так или иначе, стремясь создавать прекрасное и идеальное (к примеру, общество), мы беспощадны друг к другу. Как бы красива и гуманна ни была идея изначально, её исполнение нами, простыми смертными, часто оказывается трагически-разрушительным…

О «химии», возникающей в отношениях тиранов и их жертв, писатели и киношники уже писали и снимали. Оруэлл, Голдинг и Хаксли, Карло Пазолини и Лилиана Кавани — каждый по-своему анализировал и переосмысливал эротизм и притягательность власти и подчинения и бегство от свободы. Феллини делает это с непревзойденной тонкостью. Не случайно для этого нужен ему именно оркестр и именно дирижер-обитатель высших сфер, «стоящий над», рассуждающий возвышенными категориями: каждый уважающий себя фюрер, независимо от масштаба и цвета его политики — от Муссолини до Лимонова — в душе прежде всего настоящий эстет и «аристократ духа»…

Тема садо-мазохизма между ведущим и ведомыми к середине ХХ веке получила новый толчок развития. Развитие технологий и технократии как способа управления группами людей — вот что сделало эту тему по-новому пугающей. Именно технократический мотив воплощает в «Репетиции Оркестра» та машина, что глухими повторяющимися ударами постепенно разрушает стену храма, в котором собрались музыканты. Эта же машина, невидимая глазу ни зрителя, ни музыкантов, в итоге убивает блаженную арфистку. Филигранность Феллини: машина безлика, в кадре её нет, но эффект «налицо».

И все же, скорее всего, Феллини хотел показать не сам ужас от переживания (неизбежного?) нашествия технократии, он хотел показать нашу феноменальную приспосабливаемость к любой ситуации, умение выживать. В то же время он показал наше неумение это выживание обеспечивать гуманностью к себе самим и к собратьям по оркестру. Возвышенные стремления и утонченность в мгновение ока могут смениться тем, что принято называть низменными порывами и необузданной агрессией; стремление к красоте, упорядоченности и гармонии сменяются страстью к разрушению и хаосу. И именно эти страсти и устремленья делают такой логичной фигуру фюрера — того, кто упорядочит и утихомирит эту бурную стихию… И оркестранты, как дети, как бы ни хотелось им свободы, словно ждут твердой руки фюрера, и утешения, покоя, умиротворения, которые он им несет. И да, не исключено, что снова когда-нибудь восстанет бунтующее дитя, стремящееся к низвержению сковывающих и довлеющих над ним правил, и возжелает оно на обломках старого мира построить справедливый и гармоничный — новый мир… Но не сбыться тем мечтам и высоким стремленьям без достойного ведущего, а ведущим дитя признает только того, кто ему в укажет на его ничтожность и несостоятельность. Именно так, кажется, и возникает доверие… .

И оттого, что оркестранты наконец-то освобождены от тяжелого бремени свободы, а значит — и от ответственности, и в силу того, что теперь они знают, что фюрер поставит «всё на свои места», так слаженно и звучит оркестр и так умиротворённа сама мелодия в самом конце…

Надо сказать сразу, что Федерико Феллини — один из любимых мною режиссеров, а «Репетиция оркестра» — одна из любимых притч в мировом кинематографе.

Фильм в котором каждый увидит ассоциации не только с личностным интимным пространством самого Феллини, но и со своим.

В «Репетиции оркестра» действие происходит в старом зале который профсоюз арендует для репетиции музыкантов, которые в нем состоят. Группа кинематографистов снимают фильм об оркестре. Постепенно документальное повествование знакомит нас с музыкантами, инструментами, характерами персонажей, которые непременно братья близнецы своих орудий. Вот это первая скрипка, вон тот одинокий толстяк это бас труба, а эта тетечка, летающая в облаках, и упорно не реагирующая на происходящее, это арфа.

Постепенно мы видим как эти маленькие характеры складываются в один большой, в «душу» оркестра. Что то начинает сотрясать здание, сначала редко, но с появлением еще одного «великого характера» все чаще и чаще.

Эти перемены начинаются с прихода дирижера.

Господа репетиция началась!

Метафора автократии которая идет сквозь весь фильм развивается и показывает нам как общество приходит к диктатуре. Вот еще свободное и бунтарское общество устраивает мятеж, все это приводит к непоправимым событиям, к смерти. И недавние бунтари уже безмолвно подчиняются тому самому диктатору. Финальная сцена с речью дирижера, обращенной к оркестру, постепенно переходящая в одну из речей Гитлера остается в памяти надолго. Именно такие картины сами наталкивают на размышления, при том что совсем не скрывают ответы.

10 из 10

Замечательный фильм великого мастера, в котором он представляет нашему взору трудности репетиции оркестра, тяжелые взаимоотношения музыкантов и музыки. Но на этом фоне проходит и другой мотив — социально-политический. Феллини аллегорически показывает, как приходят к власти тираны.

Начинается фильм с появления телевидения на репетиции. Каждый музыкант увлекательно рассказывает о своем инструменте, вкладывая в слова всю душу и любовь.

Действие происходит в бывшем помещении церкви, которую отдали камерному оркестру. У святилища, таким образом, появился новый бог — стены украшают не иконы, а портреты великих композиторов. Но, по ходу фильма, святилище рушится. Когда музыканты забывают о музыке, начинают раздаваться предупреждения, глухие взрывы архангельских труб. Но оркестр не слышит предупреждений. Оркестр, по сути, исчезает — распадается на отдельных людей, поглощенных чем угодно, но только не музыкой. Но музыка — не работа. Бог не потерпит такого отношения и наказывает своих подданных. Только затем музыканты вспоминают, кому же они служат. В финале — они забывают о себе, растворяясь в музыке, в своем боге. «Ноты спасут нас», — говорит в конце режиссер. Говорит, а потом начинает распекать оркестр. Сперва на итальянском, потом, всё более горячась, переходит на немецкий, превращаясь в фюрера. И в этом проявляется социально-политический момент фильма: оркестранты, в какой-то момент скатившиеся в полное безумие, в хаос, перестают себя контролировать. Это приводит к разрушению старого храма, старого общества. Тогда они ищут себе того, кто поведет их дальше, сильную руку. Такую аналогию проводит Феллини с реальным миром — тираны не приходят, их приглашают те, кто слаб и кому нужна сильная рука, кто не доверяет себе и своим собственным силам. Это также актуально для современной России, как для Германии 30х годов и Италии 70х.

Таким образом, оркестр смиряется перед своим тираном и признает его власть.

Но и помимо этого фильм обладает разнообразными достоинствами. Он интересен, непредсказуем, символичен. Ёмкий и очень глубокий. Очередной фильм-шедевр Феллини.

Для многих музыка — это просто музыка. Включаешь плеер и наслаждаешься. У некоторых не всё так просто, эти некоторые — музыканты.

Откуда режиссёр знает что чувствуют музыканты по отношению к своим инструментам — видимо лишний вопрос, ответ на который Филлини надеялся избежать, сняв фильм как интервью. Наверно правильно, только рядовому зрителю, замечу, именно зрителю особо не разбирающемуся в музыке неинтересно просто наблюдать за дебатами на тему что лучше звучит — флейта или барабан? Главное ведь эмоции, и смысл. К счастью, про них не забыли, по крайней мере про последнее.

Филлини умеет снимать приятное кино, так что посмотреть стоит хотя бы из любопытства. А если вы ещё и играть на чём-то умеете, то интереснее вдвойне. Проблема остаётся той же — великий режиссёр решил, что дело сделано, «Восемь с половиной» снят и можно сильно не напрягаться.

Если не знать, кто это снял, можно принять за шедевр.

В «Репетиция оркестра» Маэстро Феллини поразительно реалистично показывает мир музыкантов симфонического оркестра.

Неизбитый жанровый маневр Феллини — соприкосновение кино с музыкой, которой буквально пропитана картина, происходящая в виде интервью в симфоническом оркестре и репетируемой в нем же сюиты Нино Рота. По сюжету, многие музыканты по ходу беседы говорят о какой-то другой реальности, открывающейся им через музыку. Один из оркестрантов рассказывает о том, что восприятие музыки субъективно: можно услышать ноту «си» и лишиться чувств.

Для меня представленная лента является чем-то родным и близким, проецирующая мое музыкальное окружение, напоминающая меня саму. Но что же вдруг начинает происходить в фильме по мере развертывания сюжета? На экране разгорается настоящая война! И становится ужасно стыдно за своих братьев-музыкантов, которые вытворяют бог весть что. С этого момента начинаешь задумываться о том, что же этим безумием хотел сказать великий режиссер. Неужто здесь незримо отражены идеологические проблемы 70-х годов минувшего столетия? Вероятно… Тогда становится ясным, почему в свое время этот фильм не нашел должного отклика и понимания у зрителя. Фильм «Репетиция оркестра» еще более символичен, нежели другие произведения Феллини.

События разворачиваются в старой римской церкви, где на репетиции оркестра попадаешь в мир с иными условностями и законами, в мир, где духовная жизнь имеет совершенно другую интенсивность. Поэтому часто «Репетицию оркестра» отождествляют с храмом «ума и интеллекта», в котором происходят сакральные процессы, колыбелью лучших качеств человеческой сущности.

Пафос «Репетиции» — в переплавлении режиссером в одной гигантской плавильной печи самых разнообразных жизненных перипетий, по-настоящему живого, бурлящего человеческого общения; в приобщении к святая святых утонченной музыкантской среды — симфоническому оркестру, который выступает в роли носителя самых различных характеров, «миров» и судеб.

Люди, недавно говорившие о своей «высокой», безмерной любви к искусству, выкрикивающие самые проникновенные слова о красоте музыки, превращаются в истинно обезумевших разрушителей, варваров. Бунтари бесчинствуют, предаются ожесточенному разгрому: оскверняют память великих композиторов (кидают грязь в портреты, висящие на стенах), поднимают руку друг на друга, доходят до извращенных действий (сексуальная сцена под роялем на виду у потерявшей рассудок толпы). Репетиция искажается, трансформируется из «нормального», рабочего состояния — в сферу психического разлада, звериного безумия.

Центральная фигура этого неустойчивого мира — деспотический, вспыльчивый дирижер, вечно всем и всеми недовольный. Этот персонаж — достаточно волевая, императивная личность, но в какой-то момент его силы перестает хватать, чтобы сдерживать амбиции, претензии и баловство подчиненных. Его «слабость» становится началом центрального конфликта «Репетиции».

Этим фильмом маститый итальянский режиссер еще раз подтвердил свои способности создавать интригу, взяв за основу кажущийся скромным сюжет, основанный на коллективном интервью.

«Через прекрасную игру актеров Феллини представил нам так называемые «теневые» личности, существующие в каждом из нас» (И. Поперечный).

Как и во всех остальных картинах, вероятно, режиссер продемонстрировал себя, структуру своих личных и интимных ценностей, то, что Феллини не захотел публично раскрывать при жизни. И это говорит о том, что значимость фильма была в первую очередь важна для его собственного внутреннего мира.

Классный фильм! Эти душевные рассказы музыкантов об их инструментах, эта атмосфера, этот дирижер… И этот необычный конец, расставляющий все по местам.

Лично я (как и моя девушка) увидели четкую структуру, замысел и его воплощение. Метафора нашего мира, поведения людей на планете, образ Человека. По-моему, о том же написал Веллер в своей книге «Все о жизни». Энергоизбыточность человека, которая в конце концов приведет мир к концу, а потом… всё будет заново!

10 из 10

«Ноты сошлись в один узор,

И в полночь явился диpижёp,

И все мы обратили ему взор

И стали послушны.

Он пел, мы молились на него,

Он пел, мы плевали на него,

Он пел, и мы не знали никого,

Кто был его лучше…»

Гр. Сплин / «Жертва талого льда».

Федерико Феллини, как известно, не любил перерывов в работе. «Репетицию оркестра» он снял всего за шестнадцать дней. Ещё шесть недель ушло на монтаж и озвучивание.

Лента на удивление проста по своей сюжетной организации: она строится как телерепортаж об одной репетиции оркестра в старинной капелле. Но чуда слияния оркестра и дирижера не происходит. Начавшаяся перебранка перерастает в яростный бунт музыкантов против высокомерного маэстро, что приводит к разрушению зала…

Прежде чем распевать какие-то оды, я просто хочу сказать, что «Репетиция оркестра» — один из самых идейно-философских фильмов Режиссера. Дело в том, что Феллини как режиссер многогранен, поэтому в каждой своей картине — разный. Всегда он к чему-то стремился. А, значит, где-то он придавался ностальгии («Рим Феллини»), где-то проносился сквозь итальянское высшее общество («Сладкая жизнь»), где-то занимался нарциссизмом («8½»), а здесь он именно философствует, во всей красе. Опорную точку для своих размышлений Феллини устанавливает с помощью оркестра, т. к. в нём можно соединить множество людей, а значит и множество мнений, точек зрения. А здесь не обойтись и без споров, разногласий. И в спорах, как известно, рождается истина. Только у Феллини она никогда не рождалась. Он, как и все достойные режиссеры, всю жизнь чего-то искал. И дать зрителю он может лишь поводы для размышлений. А поводов в его произведениях предостаточно. Но, с «Репетицией оркестра» дело обстоит малость по-иному.

Если же в неутомимой истории с двенадцатью присяжными, судящими подростка, режиссер путём слияния разных слоев общества брал по одному образу, а в конце добивался общего единодушия и ключевой кульминации, то в «Репетиции» этого ждать не приходится. Т. е. дирижеру, конечно, удается взять в руки ситуацию, но выглядеть-то это будет настолько фальшиво, что во рту у зрителя пересыхает, оттого, он и понимает, что это все было сделано преднамеренно, дабы открыть обывателю, хоть на что-то глаза. И будто по зову судьбы данная лента была предназначена для телевидения. А телевизор смотрят многие.… И особенно в Италии, где Феллини — герой страны, картину смотрели с придыханием. Поэтому эта притча вызвала лавину рецензий и откликов в итальянской печати, причем каждый толковал её по-своему.

И что самое важное в любой философии — убеждение. Фильм по-настоящему убеждает. Он провозглашает, конкретизирует, но последнее слово всегда за зрителем. Либо ты принимаешь картину, либо нет. Но, мне думается, фильмы Феллини сложно не принять.

Картина доказывает. Доказывает по средствам своей композиции, ведь в фильме переплелись множества образов, всевозможных убеждений — к которым ты прислушиваешься и которые, в свою очередь, способны внушить тебе принципы и формулировки. Они, в любом случае, будут ценны в будущем. Построена композиция данного фильма, открыв перед тобой противоречивую бездну в которую с огромным грохотом стремятся пасть мнения героев. Вообще, эти фильмы (модно их называть сейчас «альманахами»), где преобладает большое количество действующих лиц, либо есть место развернуться многочисленных сюжетным линиям — очень удачны, т. к. зритель вправе выбрать какую-то одну сторону повествования (или же одного героя) и наслаждаться, внимая каждое действие, происходящее на экране, которое, в последствии, возможно и в чем-то убедит. Вот вам и реальный пример из «Репетиции» — понаблюдайте и подумайте, как каждый из музыкантов представляет свой инструмент, он, как бы, своеобразно представляет свою собственную жизнь. Проанализировав речь каждого можно выбрать себя самого и представить свой «инструмент» самому себе. Возможно, и этот аспект способен на что-то натолкнуть. Люди ведь устроены по принципу — «видеть то, что ожидают увидеть и не обязательно правду». Так вот «Репетиция оркестра» — при всей своей силе способна показать ту самую правду. Она способна дать пищу зрителю, вкусив которую, он, может быть, захочет измениться.

Но, конечно, особого внимания заслуживает самый целостный и горький посыл картины. Это некий плачь, завуалированный под плачь об ушедшем времени, где время рисуется образом настоящего счастья, которое мы потеряли, забыли? Люди просто-напросто перестали счастье видеть? Так? Нет, это только кажется, на самом же деле Феллини говорит о том, что счастья как такового никогда и не было. Были лишь фейерверки, которые через несколько «мгновений» прекращали гореть, как музыка, которую забывают. Причины этого Феллини сразу же и нарисовал — люди никогда не слушали друг друга (символично, не правда ли, если учесть, что все в фильме слушают и играют?), теряясь за своими собственными глупыми предрассудками и предубеждениями. Не случайна и фраза дирижера — «Церкви рушатся, а верующие превращаются в атеистов». А что, можно ли отследить в истории точку, когда произошел на земле необратимый крах, после которого жизнь пошла к чертям? Нет, всё это было с самого начала. И церковь никогда не рушилась, её попросту не было. Однако все продолжают петь о том, что всё рушится, рушится, рушится и рушится. И неужели должно быть сломано ВСЁ, прежде чем мы, наконец, друг друга услышим?

Ладно, говорить можно бесконечно, но, к чему эти разговоры? Со своими нескончаемыми балладами мы рискуем стать лишь одними из тех многих музыкантов…

В старом здании собирается на репетицию оркестр, состоящий из самых разнообразных инструментов и музыкантов, играющих на них. Это и гобой, и тромбон, и кларнет, и арфа, и рояль, и скрипки, и виолончель, и труба с барабанами. Каждый музыкант считает свой инструмент уникальным и лучшим, главным во всем оркестре. И всеми силами пытается доказать свою правоту: пространно повествует о достоинствах своей скрипки или флейты и уничижает роль других инструментов.

Но это только начало. Вскоре в оркестрантах просыпается бунтарский дух и они начинают выказывать недовольство своим дирижером, который порой излишне резко и критично реагирует на их старания. Обиженные музыканты незамедлительно берут власть в свои руки и устраивают форменный пикет. А результат их жажды демократии не замедлит последовать…

Актерский состав данной картины примечателен тем, что каждый персонаж и, соответственно, актер, исполняющий его роль, удивительнейшим образом подходят каждый к своему инструменту: и эксцентричная, даже немного сумасшедшая флейтистка, и импозантный кларнетист, и утонченная пианистка, и хипповый барабанщик.

Не знаю, кто какую мораль разглядел в этом фильме, но я для себя четко уяснила вот что: людям в массе своей все-таки нужна власть. Иначе все вокруг рухнет.