Святое ведомство (1974)

Несмотря на название «Святое Ведомство» фильм одного из самых известных мексиканских режиссеров Артуро Рипстейна рассказывает вовсе не об Инквизиции. Точнее, и об Инквизиции тоже, но во вторую очередь. Постольку, поскольку она оказала огромное влияние на судьбу еврейской диаспоры, вынужденной выживать и приспосабливаться к мощнейшему религиозному гнету, который существовал в Испании XVI-XVII веков и который вместе с конкистадорами перекочевал на другую сторону океана. И опять же, Рипстейна интересует не столько сама история марранов (евреев, вынужденно принявших христианство), сколько процесс самоидентификации людей, вынужденно живущих двоеверием. Причем, живущих этим двоеверием уже не первое поколение, отчего в общественном сознании оказываются смещены многие фундаментальные понятия: нации, отечества, религии. Фильм мексиканца еврейского происхождения стал попыткой ответить на вопрос, какую цену человек может и должен заплатить для того, чтобы эти понятия вернуть и есть ли вообще в них смысл. А все инквизиторские страсти и аутодафе стали всего лишь яркими переменными в бесконечном уравнении, которое так или иначе пытались разрешить многие представители еврейской культуры со времен рассеяния.

«Святое Ведомство», кстати, стал, наверное, единственным фильмом Рипстейна, в котором он подчеркнуто относил себя к евреям, а не к мексиканцам. И это, возможно, тоже вопрос самоидентификации, который во второй половине XX веке все-таки решался куда менее болезненно, чем в XVII столетии, где жил главный герой картины Луис де Карвахаль. Его семья, испанские марраны, переселившиеся в Мексику в поисках лучшей доли, практически забыла веру предков, сохранив лишь ее отголоски в тайных обрядах. Но один из таких ритуалов (похороны по иудейскому обычаю) оказывается роковым. Его старший брат, монах-доминиканец, приехавший по такому печальному случаю, доносит на своих родственников, и Луис вместе с большинством из них оказывается в тюрьме. Правда, ненадолго. После признания и покаяния его вместе со всеми отпускают, заставив, правда, носить сан-бенито. Что сразу же делает молодого человека изгоем в обществе и заставляет задуматься о материях, от которых ранее он был бесконечно далек. О тех самых: нации, отечестве, религии. До ареста, в отличие от многих своих родственников, Луис считал себя верным католиком. Теперь он в этом не уверен, и хочет как можно больше узнать о вере предков, даже несмотря на опасность признания закоренелым еретиком со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но наталкивается на неожиданное отчуждение. И тогда юношеский энтузиазм помноженный на чувство несправедливости и не слишком счастливую любовь толкают Луиса на отчаянный шаг — чтобы окончательно завершить ту самую «самоидентификацию» он самостоятельно совершает обрезание, чтобы почувствовать себя настоящим иудеем и сжечь за собой все мосты.

Потом, конечно, снова будет инквизиция с изуверскими пытками и расправой, будут аутодафе, костры и гарроты, как предвестники Холокоста. Символизм Рипстейна разгадать нетрудно, да он ничем и не завуалирован. Режиссер не скрывает того, что фильм снят евреем и, возможно, для евреев. Но это будет уже потом, как обязательная программа с очищающим катарсисом трагического финала (иного даже предположить было невозможно). Но главным для Рипстейна все время оставался вопрос: «Кто ты?». На который он вместе со своим героем отвечал: «Я еврей!». И ради такого ответа он готов пойти и на костер, и в газовую камеру.

Конечно, смотреть «Святое Ведомство» не будучи евреем, довольно сложно. Сложно прежде всего определиться с базовыми понятиями: в них ведь даже сеньор Рипстейн до конца не уверен, хотя именно о нации, отечестве и религии весь фильм и говорит. Не случайно у него тайный иудейский обряд так сильно напоминает раннехристианские собрания. Разве что катакомбов не хватает — но откуда в Мексике взяться катакомбам? Да и сложно вольно или невольно ставшему гражданами мира народу определить что такое, например, патриотизм. Да и вера — Карвахали ведь при всем своем иудаизме все же остаются и католиками. Тоже совершенно искренне. И на костре целуют крест не из страха, а по вере своей…

Так что Рипстейн, став евреем на время «Святого Ведомства», снял весьма неоднозначный и спорный фильм. В конце концов, национализм остается национализмом, в какие бы одежды он не рядился (и еврейские ничем не лучше арийских). К счастью, категорических ответов на неоднозначные вопросы фильм все-таки не дает (за исключением Холокоста — но это отдельная тема). А думать, как бы это банально не звучало, никогда не вредно.