Приказы (1974)

Непосредственный участник «октябрьского кризиса» 1970-го года обозвал этот фильм «кафкианской мелодрамой». Действительно, из «Приказов» совершенно непонятно, какие события предшествовали тому, что сотни вполне безобидных монреальских обывателей на недели и месяцы были посажены в камеры и подвергнуты неслабому психологическому прессингу. Семейная пара, оторванная от троих детей, безработный, присматривающий за младенцем, социальный работник и доктор из поликлиники — таковы герои самого успешного фильма Мишеля Бро. Арестованные посреди ночи без предъявления обвинений, они вспоминают о своём задержании и особенностях пребывания за решёткой. Свойственное героям фильма самокопание, помноженное на неопределённую абсурдность происходящего, и рождает прямую аналогию с творчеством Кафки. Стилистика «синема верите» прекрасно усиливает эту аналогию.

О чём переживают эти люди, в большинстве своём далёкие от политики? Первые часы после ареста — это сковывающий мысли страх. Они, добропорядочные граждане, привыкли считать, что арест и тюрьма — это то, что бывает с другими и в других странах. «Сейчас война», — возражает полицейский. — «Война? Какая война?» Любой ответ наделённого властью человека рождает другие вопросы, наполненные уже новыми страхами.

Затем появляется волнение о родных — о детях без присмотра, о жене, которая должна родить, об умирающем отце. Когда страх проходит, в-чём-то-виновные обнаруживают себя уже медленно погружающимися в тюремный быт. Пытаясь получать «привилегии», одна из которых состоит в мытье полов.

«Приказы» оказываются фильмом-исследованием, изучением аполитичных людей, которым навязывается роль политзаключённых. И если надзиратели со своей ролью справляются успешно, то лучшее, что удаётся вчерашним докторам и рабочим — неуверенно потребовать соблюдения неких прав, например, права слушать в камере радиостанцию на родном языке.

Сознательный выход Мишеля Бро за пределы политического поля открыл режиссёру новые горизонты. Ему вовсе не важно, укрепилась ли федеральная власть после «октябрьского кризиса» или, напротив, потеряла доверие — хотя историки рассматривают обе версии. Особенно показательна фраза одного из заключённых: «Мы были так унижены, что даже не знали, как реагировать». В чьих глазах могла укрепиться какая-либо власть — в глазах людей, которые согласны быть униженными? И что лежит в основе общества, которое по одному приказу министра готово разделиться на безмолвных жертв и исполнительных надзирателей?

7 из 10