Карл Май (1974)

Немецкий — самый безысходный, герметичный и мрачный кинематограф в мире. Настоящая вещь в себе, холодные и замкнутые кадры рождали постапокалиптические образы страны уже в начале века чувствовавшей, что ей суждено быть «стёртой с лица земли» и остаётся жить лишь на жалких обломках воспоминаний. Экспрессионизм как основа мироощущения, национальная идея как глубокая дрёма миллионов сомнамбул, метафизическая оккупация сознания… дегенеративное искусство, эпический театр, потерянное поколение… Бисмарк, Дикс, Брехт, Рифеншталь, Майнхоф… СДПГ, НСДАП, ГДР, РАФ… Берлин-45, Мюнхен-72, Берлин-89…

Карл Фридрих Май — знаменитый немецкий литератор, авантюрист, путешественник, человек, придумавший Виннету, любимый писатель молодого Гитлера. Историки искусства до сих пор не сошлись во мнении, кто он — «прусский Джеймс Фенимор Купер», реально побывавший на «Диком Западе» или китчевый бульварный мифограф, «Мюнхгаузен для пролетариата». Опускался он до уровня народа, чтобы говорить с ним на одном языке или же был рядовой чтиво-стилист, работавший на потребу тиражам.

Экспериментатор Ханс-Юрген Зиберберг рисует в своём фильме персону немецкого писателя как фигуру мифическую, собирательную, неоднозначную. Эдакую точку отсчёта всего 20-го века для своей многострадальной страны. Да-да, ведь это его романы зачитывали до дыр в школах будущие властители дум «великой Германии», а художники югендстиля вдохновенно рисовали свои иллюстрации к его многочисленным романам. Это Карл Май спровоцировал «немецкий книжный бум» конца 19-го века (многие уже могут читать, хотя ещё «единицы» писать) и между делом создал «величественную кинокарьеру» югославскому олимпионику Гойко Митичу.

Сам Зиберберг в своём фирменном новаторском ключе, рифмуя себя с великим Мельесом, таким же, как и он — любителем павильонных съёмок и комбинированных экспозиций, в первый и в последний раз в своей условной «немецкой квадрологии» выйдет за границы кадра и окажется… на натуре. Сочетая гипнотизирующие длиной планы и пространные театральные аффектации он удивительным образом порождает и вневременную динамику и чистое кино, без примеси литературы и сцены. Он ещё придёт в своей режиссуре к форме барочной кино-оперы а-ля Вагнер, но тут власть кадра просто приковывает и ослепляет. Камера не скачет, как у какого-нибудь недотыкомки Любецки, она задумчиво внемлет смотрящему в неё изображению и деликатно рефлексирует ракурс.

«Душа — далёкая страна, в которую мы убегаем». В какой-то момент этот фильм оказывается исповедью. Исповедью кровоточащих ран страны Гёте и Бетховена. Вставая в один ряд с молодым немецким кино 60—70-х (Фассбиндер, Фон Тротта, Штрауб и Юйе) — формализм, послевоенная самоидентификация, модернизм. Творчество Зиберберга также решительно от него отличается — постановочность, культурологические и исторические мотивировки, биографичность. Он пишет мемуары «старой больной старухи» по имени Германия. Той, на могильной плите которой будет высечено: «Свобода, равенство и никакого братства…»

8 из 10