Адельгейд (1969)

Фильм понравился: вдумчивый, реалистичный и грустный. Главный герой вызывает сопереживание своей простотой, какой-то естественностью поведения… Потерявший родину, за которую воевал — какая же родина без родных и близких? «Я никого не понимаю», говорит он, вернувшийся на родину.

Война создает парадоксы в психике. Его чувства к Адельхайд — что это? Страстная влюбленность, любовь с первого взгляда? Да нет же. Просто искореженная войной и потерей внутреннего чувства родины психика запечатлела ее образ… как нечто особенное.

У нее лицо сильного, гордого человека, несломленного. Она еще на что-то надеется, ждет… Она цельная натура, ее поведение отличается простотой и целеустремленностью. Она не играет, в ней нет ненависти к нему, но война искажает и то, что могло бы быть у нее к нему — он стал в какой-то момент для нее таким же, как остальные враги.

В чувства персонажей веры как-то больше, чем в надуманную историю «Ночного портье» — фильм, который почему-то вспомнился в связи с темой «любви между врагами».

Выразителен финал, в котором он уходит в белое заснеженное пространство, в никуда, потерявший все, даже ту непонятную иллюзию, которой жил несколько дней, описанных в фильме.

Определенно не развлекательное кино, задумчивое и поднимающее множество тем для размышлений.

Если сравнивать фильм с другими произведениями о любви — светлыми или мрачными, пахнущими апельсином или горьким померанцем, то «Адельгейд» не столько и о любви. Скорее об общем сбое алгоритма вселенской гармонии, который превращает самое светлое чувство, сугубо положительную величину, в отрицательную. О том чудовищном разломе сознания и совести, которым стала для человечества Вторая Мировая Война. О тех, кто не может вернуться домой и тех, кто не может вырваться из дома.

Избитый афоризм гласит, что война не закончена, пока не похоронен ее последний солдат. Но поручик Хотовицкий не похоронен, совершенно больной и разбитый он приезжает с войны и не находит места где можно укрыться. Северная Моравия, оставленный немцами край, встречает его ударом в лицо, а уж как встреча началась, так она и продолжиться в дальнейшем. Мир там, на первый взгляд спокоен и заторможен словно царство мертвых, но еще заминированные поля, настороженные жители, немцы, ожидающие депортации и отзвуки смертельных приговоров — все напоминает, что война закончилась только на бумаге и еще идет. Самая бескомпромиссная война всегда где-то глубоко внутри. Разбитый, расщепленный на составляющие мир, который покинула доброта, люди, сбиваются в стаи по принципу «свой-чужой», а у главного героя никого нет. Только как образ утраченного Рая, материализовавшаяся в камне и кирпиче тоска по дому — старое поместье, в котором тонут встречи и судьбы. Кто та женщина, которая в нем живет и чья она дочь, ему расскажут чуть позже, когда все уже будет не важно. Разные языки, разные судьбы, государственная граница, пролегшая между ними, домыслы, косые взгляды, обвинительно вытянутые пальцы — все не важно. Адельгейд — та касательная к безысходной иллюзии, нездешний свет, расцвечивающий тленный мир и дающий надежду.

В этом мире, где все против человека — и те, кто окружают, и более всего он сам со своим человеческим нутром, единственное, что стеной стоит за него «за» — любовь. Не абстрактная там, а к конкретному человеку. И в этом союзе, в самой ее возможности — единственная надежда, замедляющая пресловутое разложение. Вместо героев говорят детали — подброшенные сигареты, выброшенные патроны, музыка, недосказанности и полунамеки. Но жизнь, как стратегия моральной борьбы, разворачивающая внутри человека и выраженная языком «военных» законов, полунамеков не приемлет. Наличие или отсутствие чувства вины, способность осудить себя за сделанное и или несделанное не так важны, как каждодневный трагический опыт отстранения от оценочных категорий добра и зла, заканчивающийся желанием полезть в петлю, чтобы только прекратить эту битву. Все слишком размыто, любовь неясна, а границы и могилы заметаются снегом.