Когда буду мертвым и белым (1967)

Эта замечательно монтажно и режиссерски скроенная картина, к сожалению, сейчас безнадежно устарела и не только потому, что нет уже социалистических режимов в Восточной Европе и проблема противостояния одиночки-раздолбая системе идеологически правильных граждан перестала существовать, но и потому, что мы уже знакомы с эстетикой «югославской черной волны» опосредовано через фильмы Эмира Кустурицы, которые ее гуманистически облагораживают. Вообще тема маргинального образа жизни на границах социальных структур, «новые левые» как «новые лишние» была свойственна в 60—70-е не только лучшим фильмам соцлагеря (Югославии, Чехословакии, Польши, Венгрии), но картинам и западных стран, и Японии.

Региональные «новые волны» вывели на киноэкран нового героя, часто криминально живущего типа, не желающего встраиваться в мир всеобщего благоденствия, не важно буржуазного или социалистического. Порой он — жиголо (как в данном фильме), наркоман, алкоголик, или просто бандит, одним словом — лишний. Герой фильма Павловича, почти открыто продублированный Шлезингером в «Полуночном ковбое», — откровенный лузер, у которого есть только его смазливая внешность и желание пробить себе дорогу в чуждом ему мире.

Режиссер «Когда я буду мертвым и белым» ненавязчиво подводит зрителя к тому, что в главном герое нет ничего привлекательного (в духовном плане, разумеется), он пуст, но реальность вокруг него еще более пуста. Молодежь тщетно ищет себя в рок-н-ролле, не желая строить социализм и следовать скучному идеологическому ригоризму отцов. Лучшие сцены фильма — именно конкурс-концерт, напоминающие одноименный дебют Формана в полнометражном кино. Вообще, как бы сегодня тоскующие по СССР левые не педалировали противостоянием соц и каплагерей, двух несовместимых, якобы, образов жизни, молодежь соцстран, как мы знаем хотя бы из книг Аксенова и Довлатова, не хотела жить скучно и правильно и была очень похожа на хиппарей, битников и гошистов Запада.

Павлович достаточно мудр, чтобы, противопоставляя отцов и детей, не поэтизировать последних: они — просто раздолбаи, полные вредных привычек, но, если они появились в таких «благополучных» условиях строящегося социализма, значит, что-то с социализмом не так, значит молодежь больше не купишь на приманку светлого завтра, во имя которого надо жертвовать настоящим и лучшими годами жизни. Эта установка на скучность и правильность во многом и погубила социализм. Именно об этом грядущем его крушении — лучшие фильмы «югославской черной волны», в равной степени, как и «чехословацкой новой волны». Просто последняя была более технически изощренной, использовала эзопов язык притч и свифтовской сатиры для откровенной критики социализма, в то время как «югославская черная волна» представляла собой сугубый реализм, хоть и сгущенно пессимистический (исключение — ленты Макавеева, это монтажно вывихнутое подражание Годару).

«Когда я буду мертвым и белым» напоминает целый спектр фильмов тех лет, это и «Петля» Хаса, и уже упомянутый «Полуночный ковбой», и «Отвага на каждый день» Шорма, но чего-то этой ленте не хватает: режиссер все никак не может выбрать правильную интонацию, то это веселие, то пессимизм, герои прожигают жизнь, но их не жалко, как например, Мишеля Пуанкара. Можно сказать, что фильм Павловича идеологически неровен, это не откровенно антисоветское кино, оно, конечно, приковывает внимание к болезненным сторонам жизни, оно патологично, но оно еще не осуждает социалистическую систему, потому что очень уж неприятны ее герои, ищущие наслаждений. Может быть, это и правильно: как показало время, гедонисты, пришедшие к власти и захватившие культуру на Западе в 90—2000-е. сделали искусство и сам образ жизни для большинства людей плоским и примитивным.

Возможно, бэби-буммеры были последним поколением, которое еще разрывалось между гедонизмом и духовным поиском, последним поколением, которое всерьез протестовало. В любом случае, как бы не устарел мессидж этой картины, «Когда я буду мертвым и белым» остаются хорошо сделанной работой, монтажно, сценарно и режиссерски выверенной, убедительно и увлекательно спрессовавшей множество событий и персонажей в 75 минут повествования, а это говорит о виртуозности режиссера, его способности дорожить экранным временем и вниманием зрителя.

После просмотра одного из ключевых произведений «югославской черной волны», может сложится впечатление, что, классик грузинского кинематографа, Отар Иоселиани видел данную работу Павловича и использовал некоторые мотивы фильма «Когда буду мертвым и белым» для своего шедевра «Жил певчий дрозд».

Не знаю, так ли было на самом деле, в конце концов это всего лишь мой домысел. Однако другой мэтр — англичанин Джон Шлезингер, говорил об этой ленте, как о картине вдохновившей его на создание своего скандального «Полуночного ковбоя».

При этом, режиссер Живоин Павлович, явно вдохновлялся произведениями итальянских неореалистов. В частности можно заметить явные цитаты из фильма Пьера Паоло Пазолини «Аккаттоне». Кроме того Джими Барка в исполнении Драгана Николича очень похож на героя Франко Читти, только с усами.

«Когда буду мертвым и белым» — по-настоящему умная остросоциальная драма, показывающая обратную сторону жизни социалистической Югославии. Фильм снабжен отличными диалогами и, несмотря на отображение реальности в черных красках, не лишен юмора. За минимальное количество времени на экране, Павлович успевает показать зрителю весь набор тем и вопросов, характерных для всего его творчества. Кстати в Сербии, он известен не только как кинорежиссер, но и как писатель.

До сих пор непонятно, как в шестидесятых в Югославии работала цензура. Если, например, лента Павловича была бы снята в другой коммунистической стране, режиссер, с большой долей вероятности, сразу бы подвергся гонениям, а фильм бы лег на полку.

Нет, конечно, режиссеры черной волны подвергались нападкам со стороны югославского правительства, особенно в начале семидесятых, и многие из них поэтому уехали работать за рубеж, но долгое бездействие цензуры позволило появится на свет картинам таких авторов, как Душан Макавеев и Александр Петрович, работы которых, в свою очередь, повлияли на многих режиссеров балканского региона от Эмира Кустурицы до Бранко Шмидта.