Причастие (1962)

Тема религии, веры и взаимоотношений между людьми в творчестве Ингмара Бергмана прослеживается неоднократно, так что сразу перейду ко второй части так называемой «трилогии Веры/молчании Бога» - «Причастие» 1962 года с блистательным бенефисом Гуннара Бьёрнстранда в роли сельского протестантского пастора, разочаровавшегося в жизни, людях и в Боге, который предпочёл молчать…

Эту картину, безусловно, можно назвать намеренно минималистичной, камерной, тусклой, слегка отстранённой, театральной (вся «трилогия» отличается безапелляционным «единством времени, места и действия», что только придаёт стиля и заставляет по-иному взглянуть на представленные философские темы, затронутые в фильмах), холодной к зрителю – и это никак нельзя отнести к недостаткам фильма, а даже скорее напротив – без этих стилистических качеств кинокартина ощущалась бы совершенно на другом уровне, нежели в том виде, каком она представляется нам! Не могу не отметить операторскую работу, которая одновременно простая, но не менее великолепная: золотые руки и блестящее видение происходящего гениального оператора Свита Нюквиста не даёт усомниться в визуальной силе ленты, в её утончённости в показе душевных и психологических переживаний и терзаний главного героя на своём непростом жизненном пути.

Томас Эрикссон – немолодой священник в провинциальном шведском городке, как и каждый раз до этого, проводит утреннюю службу в церквушке – вроде бы, ничего экрстраординарного в этом ритуале нет, но всё-таки есть – и пастору, и его помощникам, и прихожанам этот ритуал в тягость, видно, что монотонность и цикличность происходящего абсолютно отягощают всех присутствующих: они зевают, с некоторой периодичностью поглядывают на часы и неохотно читают священные тексты. Но если прихожанам это в тягость от скуки, то вот священнику совсем наоборот – душевные муки и личностные терзания по поводу веры и собственного бытия, а также отчуждение социального контакта (особенно с одинокой девушкой-учительницей Мартой, которая хочет попросту получить взаимность в своей открытой и искренней любви к Томасу, но, к сожалению, так и не получит…) сковывают его в «цепи», которые он вроде и жаждет разорвать, но по мере напряжения и продвижения картины данные мысленные попытки он отодвигает на второй план, оставляя нам философскую рефлексию, немногочисленные «острые» разговоры с Мартой, в которых Томас по-настоящему раскрывается, показывая нам собственные психологические терзания. Тема и смысл фильма, как и в фильме «Сквозь тёмное стекло» 1961 года – это кризис веры и человеческих взаимоотношений и то, как люди с этим справляются. И если в первом фильме «трилогии» Бог, хоть и иллюзорно, хоть и отстранённо, но что-то да говорит, или вернее – пытается сказать, то в «Причастии» он замолкает окончательно и бесповоротно, оставляя людей на вечные пессимистичные размышления, что мы и видим на примере священника. Томас не плохой человек, просто смысл в его жизни пропал навсегда, и никто не в силах вернуть его назад: ни случайные прихожане, ни Марта, так отчаянно жаждущая внимания своего «единственного» – никто, он теперь сам по себе в этом безумном-безумном мире, который заполнен больше вопросами, чем ответами, но все подсказки уже давно ушли в небытие…

Ранее упомянутый Гуннар Бьёрнстранд, прекрасная Ингрид Тулин в роли Марты и стоящий на жизненном перепутье Макс фон Сюдов в роли Йонаса Персонна (чья судьба в фильме довольно трагична) – постоянные актёры «бергмановского» театра: они невероятно органичны в своих ролях, невероятно правдивы, невероятно искренни. Ингмар Бергман в очередной раз проделал замечательную работу в показе сложных тем простым языком, но если в каких-то его работах есть ожидание надежды, то в «Причастии» ждать подобного не стоит, и даже с одной стороны оптимистичный открытый финал на поверку оказывается отягощающим послесловием, где слова «надежды» оказываются то ли гротескной сатирой, то ли сарказмом – это решать уже зрителю, так как режиссёр специально оставляет обширную «пищу для размышлений», чтобы люди сами всё для себя решили и вынесли вердикт, основываясь на субъективном опыте, мыслях и переживаниях.

Хоть я и ставлю картине 8/10, но без зазрения совести могу назвать одним из самых сильных высказываний о вере и религии в мировом кинематографе и смело рекомендовать всем тем, кто запутался или всё ещё терзается вечными вопросами. Всего хорошего!

Священник перестал верить в Бога после смерти любимой жены. И ни каждодневные церковные обряды, ни нежные материнские ухаживания безответно влюбленной в него женщины, ни собственные измышления на эту тему не могут принести покой в его душу.

Разрываемый внутренними терзаниями отец многодетного семейства, придя к священнику за помощью в разрешении краеугольного вопроса, получает ответную исповедь человека, разочаровавшегося в религии, Вере и самом Боге. И как же он сможет залечить собственные раны, когда проводник господний на земле обетованной сам раскалывается на мелкие осколки сомнений и незнания…

Господь — это Любовь. Так написано в Евангелие, так прописано в душах наших. По другому быть не может. Он всегда готов помочь нам. Ниспослать ответы на вопросы через окружающую нас действительность: людей, природу и события. Важно не переставать вести внутренний диалог с самим собой, ибо через него и получается найти правильное решение на тот или иной случай жизни.

Как бы ни было сложно, необходимо верить в лучшее, иначе жизнь действительно перестает иметь смысл. Кто не падал, встать не сможет. Кто не терял, не почувствует боли, а значить саму жизнь, ведь она состоит из счастья и утрат.

Не переставайте верить, любить и надеться! Вы не одиноки, пока бьётся ваше сердце…

Размышливизм на тему отношений человека и Бога. Как человек теряет истинную веру и превращает ее в демонстрационные обряды (включаем свет с улыбкой на лице; растирая ладошки, и, ерзая на стуле, начинаем играть на органе), так и Бог отворачивается от человека, когда в нем нет любви к своему сыну (священнику не до проблем своих прихожан и так нуждающихся в его любви, у него свои проблемы, своя «нелюбовь»). Это взаимная отрешенность, одиночество, но в то же время и необходимость друг в друге.

Ведь, только что поссорившись, пастор все же приглашает ее поехать с ним. Как бы они не понимали, что их отношения обречены (Бог в итоге покидает Христа, нам об этом напоминает горбун), они все же не могут друг без друга. Поэтому он начинает службу, поэтому она молится. И как бы другие не демонстрировали свое неверие: органщик, он же бывший священник, который давно потерял веру и стал циником; горбун, разыгрывающий интерес к Богу на» религиозной сцене», чтобы в итоге лишь в очередной раз пожалеть себя и возвысить за счет не состыковок в писании и обиды других; статисты в начале фильма — любовь человека и Бога будет взаимной, хоть и порой несчастливой.

Фильм для тех, кто любит пофилософствовать (недаром фильм один из фаворитов Тарковского). Мне не зашло. Но не оценить замах на такое размышление невозможно.

Трагедии веры, когда «соль потеряла силу», посвящен фильм Бергмана «Причастие», заметно коррелирующий с работой Кьеркегора «Болезнь к смерти». Это, на наш взгляд, узловая лента Бергмана, но только в связи с исследуемой проблематикой, но и в целом, в его творчестве этот шедевр восхищает своей законченностью и проработанностью. Камерная драма сомневающегося священника, неспособного любить ближнего, будто иллюстрирует мысли Кьеркегора об отчаянии как смертельной болезни.

В своем труде «Болезнь к смерти» датский мыслитель выделяет три типа отчаянии в соответствии с тремя типами человеческого существования: отчаяние возможного, связанного со страхом человека быть самим собой, бегством от своего «Я»; мужественное отчаяние возникает в результате желания человека состояться как самость, стать самим собой посредством череды волевых усилий, однако, вера в свои собственные силы приводит к неспособности состояться как личность; наконец, абсолютное отчаяние появляется в результате понимания богооставленности мира.

Главный герой «Причастия» священник Томас проходит все три стадии отчаяния, по крайней мере, узнавая о его жизни, мы это понимаем, но застаем мы его уже на третьей стадии, когда исцелиться от отчаяния уже невозможно, ибо эта болезнь приводит к утрате веры, что, по мысли Кьеркегора, и доказывает ее смертельность. Будучи «пастырем человеческих душ», он своими сомнениями доводит до самоубийства прихожанина, сам оказавшись неспособен преодолеть свои духовные терзания.

Томас совершает две главные ошибки в своей жизни: он не воспринимает отчаяние и неверие, как искушения, и потому не борется с ними, и, во-вторых, всеми силами отталкивает от себя того, кто его любит, не понимая, что единственный путь к Богу — это как раз любовь к ближнему. Заглавие ленты намекает не только на величайшее Таинство в христианстве, но и на участие в страданиях Христа — Томас, каким бы слабым и сомневающимся человеком он не был, своими страданиями участвует в Голгофском страдании, он причащается Его мучениям, становится их частью, а это и есть подлинно христианская жизнь.

Другое дело, что он этого не понимает и не воспринимает свои мучения как ответ Бога, как свидетельство своей избранности, он жаждет конца своих страданий, жаждет, чтобы Бог по-настоящему его оставил, подобно тому, как ищет этого Антоний Блок. Отчаяние приводит человеческую душу в смятение, может довести до нераскаянного греха суицида, поэтому, по Кьеркегору, это смертельная болезнь. Однако, вместо Томаса гибнет его прихожанин, как бы замещая собой его, не найдя подходящих аргументов для ждущего утешения человека, Томас открывает ему душу, полную отчаяния, и тем губит его. Затяжное отчаяние приводит к бесчувственности и духовному одеревенению, потому Томас не способен к чувству вины за то, что спровоцировал гибель человека.

И, наконец, нехватка любви как главная тема фильма, и как причина угасания надежды (а отчаяние — это именно безнадежность) и веры. Героиня Ингрид Тулин любит Томаса, и несмотря на свое неверие в Бога, является большей христианкой, чем он, ведь она усвоила главное — без любви вера превращается в пародию на саму себя, в что-то мрачное и фарисейское, орудие ненависти и осуждения, и рано или поздно становится тщательно камуфлируемым лицемерием, что мы и видим в финале картины.

«Причастие» проводит зрителя через теснины сомнений и отчаяния, но выводит его из них к простоте евангельского завета «любите друг друга», это глубоко христианский фильм, нещадно критикующий фарисейскую мрачность и стремление к осуждению, царящие в скандинавском протестантизме (о чем Бергман сам неоднократно говорил в интервью), эту картину, как и «Седьмую печать» пронизывает стремление получить ответы на предельные вопросы бытия, ее отличает полное игнорирование повседневной стороны жизни людей. «Я должен понять, зачем живу, мне не нужны утешения и развлечения», говорит бергмановский герой из фильма в фильм, эта концентрированность духовных поисков порой и делает его картины невыносимыми, безжалостными для рядового зрителя, но не для того, кто жаждет насытиться ответами на вечные вопросы.

«Где Бог? Я хочу сказать вам это! Мы его убили — вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы, словно в бесконечном Ничто? Не ощущаем ли дыхания пустого пространства? Не стало ли холоднее?.. Разве мы не слышим еще шума могильщиков, хоронящих Бога? Разве чувствуем мы запах божественного тления? — и Боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы убили его!» Ницше

Кого сегодня может интересовать проблема (не)существования Бога — какой-то отдаленной, малопонятной и такой ненужной идеи. Жизнь не терпит остановок на такие размышления, заставляя фокусироваться на вещах более насущных — предстоящей зарплате, грядущем ужине, хождению по магазинам, оплате кредитов, свиданиях, зачатию детей, их кормлению и воспитанию, замене шин, покупке товаров по скидочной карте, пособиях, организации похорон своих близких и, в конечном счете, собственных. Наверное, счастлив тот, кто прожигает свое бытие подобно комете — стремительно, закономерно и без остановок на всех порах мчась в бесконечность. Но все-таки и у таких счастливчиков порой возникает странное чувство — когда с утра надеваешь холодные тапочки или заводишь автомобиль ранним утром подчас наваливается странное и необъяснимое чувство иллюзорности и радикальной ошибочности происходящего. Назойливый, но не осмысленный вопрос зачем?! может перерасти в большую проблему, если ему не уделять должного внимания. Однако ответа на него не дадут и двадцать томов по телеологии, ибо решение нужно искать в глубинах собственного сердца.

Почему же именно вопрос о Боге должен ставиться во главу угла? Разве он важнее темы любви, свободы, бессмертия? Дело в том, что именно Бог тысячелетиями являлся основой всех остальных трансцендентных понятий. С его «уходом» рушатся и они — разве можно сказать, что сегодня еще осталась искренняя вера, чистая, «незаинтересованная» любовь, истовая надежда на жизнь после жизни? Увы, вместе с Богом умерла и вся сфера трансцендентного, выжила только голая реальность чувственных ощущений и холодное, экзистенциальное одиночество посреди молчаливой бесконечности. Остается только кричать в бессмысленную пустоту заветные слова: «Боже, почто ты меня оставил?» Но ответа не будет.

Именно в таком состоянии оставленности оказывается главный герой фильма — Томас Эриксон, служитель Бога и церкви, престарелый пастор тихого городка где-то на краю света. Внешне его жизнь тиха и размеренна, он исполняет все те же однотипные обряды, причащая свою немногочисленную паству и разделяя с ней молитвы. Но в один прекрасный момент он вдруг понимает, что обманывает себя и окружающих — в нем нет веры, Бог представляется ему злобным пауком, ловящим в свою паутину несчастные людские души, его любовь давно умерла вместе с обожаемой супругой, а молодая прихожанка Марта, на свою беду влюбленная в Томаса, вызывает у него глубочайшее отвращение. В нем гнездятся только страх, абсурд, отчаяние и невыносимая слабость, а от веры и любви уже не осталось и следа. Однако должность священнослужителя налагает определенные обязательства перед прихожанами. Люди видят пастора насквозь, зорко наблюдая за его беспрестанной работой духа, ища в ней опоры и утешения. Но Томас слишком поздно понимает насколько громадная ответственность быть священником. Вместо причастия к высшей мудрости и утешительных наущений он сам произносит перед местным рабочим, отцом четырех детей с беременной супругой, исповедь, открывая самый тайные закоулки своей души. Этот поступок фатальным образом сказывается на судьбах десятков людей и приводит к трагическим и необратимым последствиям…

Круг тем и вопросов, поднятых в «Причастии» воистину неизмерим, но при этом каждая тема органически сплетается с остальными. Герои фильма словно лишены чего-то главного и пребывают в беспрестанном поиске без какой-либо надежды на успех. Сложно сказать, что это — любовь, Бог, вера, свобода, откровение, истина или все вместе составленное в единое целое и называемое духовность. Какими путями должны мы прийти к ней, как возлюбить ближнего и самого себя если умерло все трансцендентное, а людские души закостенели в материи. Как не лгать себе и другим, совершая фальшивые обряды, расточая ненужные, обманчивые речи, поклоняясь непонятным тебе образам и символам? Где найти тот фундамент в своей душе, на котором можно крепко стоять, если существование самой души сомнительно?

Всякое описание невыразимого и необъяснимого ответа, который дает Бергман сразу вполовину нивелирует его силу. Невозможно описать неуловимое, тихое и призрачное движение где-то в глубине нашего естества, которое преодолевает мрак существования. Это некий акт самополагания и возвышения над собой и окружающим, становление перед Богом, если он есть или самой пустотой, если все-таки нет. Это тот самый «прыжок веры» Кьеркегора, который возможен только с опоры хаосы, бессмыслицы страдания и…неверия. Так для главного героя истина открывается через понимание глубинного смысла смерти Иисуса Христа и его отчаянного крика в безмолвную пустоту: «Боже, почто ты меня оставил?». Эти ментальные муки высочайшей степени одиночества, непонимания и бессмысленности, тысячекратно превосходят физические страдания. Но именно в этот момент, когда стирается в пыль последняя надежда, молитвы оказываются услышанными и что-то сверхъестественное само порождает в душе веру. Так и случается с главным героем фильма, который неожиданно для себя находит в недрах своей отчаявшейся души силы для духовного воскрешения, открывшиеся пространства для любви несчастной Марты, новые грани понимания истины вещей. И теперь уже неважно, что в церковь не пришло не единого человека, ведь герой служит уже не для паствы, а для Бога, даже если последнего не существует.

Бергман — последний истинный мастер репрезентации метафизического начала в человеке. И «Причастие», несмотря на крайне тяжелую форму восприятия, являет собой настоящее рождение духа из ничего. Основная прелесть и гениальность фильма в том, что сам этот процесс начисто лишен пафоса, вычурности и каких-то пророческих ноток. Бергман показывает сколь отчаянно нам не хватает духовности в нашем повседневном, обыденном существовании, в какую трагедию может превратиться ее отсутствие при том, что мы этого даже не заметим, тщетно ища причины несчастий там, где их нет — в экономике, природе, судьбе. Хотя все ответы нужно искать внутри себя.

«Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек отчаянно тоскует…

Он к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует…

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит…

И сознает свою погибель он

И жаждет веры… но о ней не просит.

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,

Как ни скорбит перед замкнутой дверью:

«Впусти меня! — Я верю, боже мой!

Приди на помощь моему неверью!..» Тютчев 1851г.

Думаю, нет смысла говорить о персоне Ингмара Бергмана и о его роли в истории кинематографа. Ингмара Бергмана знают все. Возможно, кто-то путает его с Ингрид Бергман (если есть берет, то это Ингмар, во всех остальных случаях — Ингрид), но это уже частности. Его имя вызывает благоговейный трепет у любого киномана, киноведа, синефила и синемаголика, а любой простой зритель чувствует себя обязанным посмотреть «Персону» или «Седьмую печать».

И если имя Ингмара Бергмана уже давно все сказало за себя и не требует лишних слов, то о фильмах Ингмара Бергмана можно говорить бесконечно. Благо, что шведский режиссер оставил после себя богатое наследие. И среди этого богатства присутствуют не только огромные алмазы и рубины («Седьмая печать», «Персона», «Земляничная поляна»), но и изумруды, сапфиры более скромных размеров, представляющие собой не меньшую ценность. Одним из таких изумрудов является «Причастие».

В фильме крупным планом (в прямом и переносном смысле) показываются терзания пастора Томаса Эриксона, усомнившегося в своей вере. В прошлом у него умерла жена, и он, лишившись любви, остается один на один с Богом, пытаясь найти в нем опору и смысл жизни. Но Бог молчит, и пастор все сильней терзается мыслями о пустоте и бессмысленности бытия. Страдания пастора пытается облегчить Мэрта Лундберг, учительница, которая в своей любви к нему готова преклонить колени. Но действительно ли она его любит? Сама Мэрта говорит, что лишена дара любви. И, скорее всего, она права. Ее любовь к пастору лишь способ убежать от отчаяния своего существования, лишь попытка заполнить пустоту бесконечных одиноких вечеров.

Таким образом, пытаясь уйти от страданий, герои приходят лишь к новым страданиям. Пастор любил свою жену, а Бога он не любит, оттого и сомневается в нем. Без любви также невозможны понимание и сострадание, поэтому Томасу не удается вселить надежду в одного из своих прихожан, что приводит к трагическому событию, а отказываясь понять и принять Мэрту, пастор причиняет ей лишь новую боль. Лишенные духа любви и, соответственно, возможности найти утешение друг у друга, герои оказываются в отчуждении наедине с собой, перестают видеть смысл жизни, и это становится источником их душевных мучений.

Ингмар Бергман показывает обреченность любой истины, в основе которой отсутствует любовь. Томас Эриксон продолжит проводить церковные службы с безжизненным крупноплановым лицом, а Мэрта Лундберг и дальше будет страдать от безответной любви к нему. И каждый раз пастор, лишенный веры и любви, будет терпеть неудачу в попытках приобщиться не только к Христу, но и к ближнему своему, или, точнее, будет терпеть неудачу в попытках приобщиться к Христу из-за своей неспособности приобщиться к ближнему.

9 из 10

Прекрасный фильм очень вдумчивого режиссера Ингмара Бергмана. Как и во многих других фильмах, если не сказать во всех, Бергман поднимает вопросы отчужденности, одиночества, веры, Бога. Здесь все это находится на принципиально другом уровне, потому что главный герой — пастор, то есть человек, от которого меньше всего можно ожидать сомнения в вопросах Бога.

Пастор погряз в сомнениях, он уже находится в одном шаге от того, чтобы окончательно потерять веру. Помимо веры в Бога(или вместе с ней?) пастор теряет и веру в людей, любовь к ним. Он живет без любви, его душа очерствела настолько, что его ничуть не трогают даже страдания девушки, ее заплаканное лицо, ее страдания, которые причиняет ей он сам. А какая может быть проповедь без любви? Какая может быть вера, когда в душе нет любви?

Пастор был женат и любит свою жену, но потерял ее. Можно предположить, что он молился Богу, пытался справиться со своей утратой, но, как говорится в фильме неоднократно, Бог молчит. Как известно, нравственный путь, религиозный путь — это наиболее сложный путь в жизни для человека. Почему? Потому что требует титанических усилий, аскетизма, даже некоторого самоотречения. Именно поэтому пастор в своих сомнениях наталкивается на мысль о том, что если нет Бога, то ведь все становится проще, легче. Тут Бергман затрагивает тему, близкую Достоевскому. Если Бога нет, значит все позволено. Смысла нет ни в чем и жить можно как угодно. А о смерти и вовсе не нужно волноваться.

Эти мысли одолевают пастора, когда он говорит с Йонасом. Он пытается помочь Йонасу, он хочет помогать людям. Тут звучит тема важности любви. Какая может быть помощь, когда в душе нет любви? Такая, что после разговора с пастором, Йонас стреляется.

Бергман несколько раз в уста своих героев вкладывает слова, что Бог молчит. Звучит даже аллюзия на Библию. Когда Иисус висел на кресте, то тоже обвинил Бога в молчании. Кажется, что подобная смелость явственно говорит о явной нелюбви атеиста Бергмана к Богу. Однако не все так просто и в фильме, и с верой у Бергмана. Да, Бог молчит, но разве отрекся Христос от Него? Нет. Значит и мы не должны от него отрекаться и несмотря на его молчание, должны исполнять свой долг и жить по Заветам Господа, по Заветам любви.

Без любви к людям невозможна любовь к Господу. Без любви к Господу невозможна любовь к людям. Бергман удивительный режиссер. Он воспевает любовь практически в каждом своем фильме и в каждом же своем фильме высказывает претензии к Богу, говорит о своих сомнениях. Такое сочетание весьма причудливо. И, как мне кажется, показывает, что не такой уж Бергман и атеист.

Разговор Томаса с дьячком — наиболее глубокий момент в фильме. В нем содержится очень много мысли, очень много пищи для размышления. И именно после нее происходит некоторый переворот в мировоззрении пастора. Он обретает надежду. Чисто бергмановскую надежду. Она не преисполнена радости и оптимизма, она печальна и не особенно сильна. Но его проповедь, когда он обращается практически к пустой церкви, символизирует некоторое пробуждение. Проповедь искренна…

10 из 10

«Если бы мы могли чувствовать себя безопасно и осмелились высказать нежность, если бы было во что верить, и если бы мы могли верить…»

Бергман поднимает мысль, из которой каждую минуту вытекает новая, зарождая другие, мириадой рассыпающиеся по закоулкам сознания в итоге любой его ленты, оставляя множество вопросов и сомнений.

Со смертью жены у Пастора уходит вера, соответственно и трансформировавшаяся в неверие любовь. Герой эмансипирует душу от терзающего самообмана простым понимание того, что вера без любви — ничто, а любовь и есть вера. Отскочившее звено в виде надежды способно загнать лишь в герметичный и пустой угол.

Любой человек без веры — ничто и никто. Неверие всегда порождает цепочку сомнений, и от вновь возникающих вопросов человеку не дано отделаться до конца дней своих. Впрочем, само существование подразумевает возникновение вопросов.

Это очередное монотонное минималистичное повествование о сомнении, смысле, страхе, любви, смерти — об участи человеческой в этом мире — страданиях. Как и всегда, Бергман не оставляет героям надежды, безжалостно сдирая ее с тела самообмана. Затягивая в привычную гущу жизненной драматургии, режиссер оставляет на поверхности главную сентенцию, до боли простая мысль витает в дебрях присущих Бергману сложностей: За всей ложной гордостью и независимым видом, есть только одно желание — любить кого-нибудь. Любовь и становится краеугольным камнем повествования, а вера — наглядным символом непреодолимого диссонанса.

Мне, как человеку неверующему, всегда были интересны священники и религиозные люди с точки зрения психологии и философии. Ингмара Бергмана я только начала для себя открывать, но чувствую каждой клеточкой своего тела, что да, это мой режиссер.

Пастор Томас Эрисон до смерти жены был человеком счастливым, верил в Бога, радовался каждому прожитому дню. После же ее смерти он потерял все: любимого человека, веру, смысл жизни. И он и не скрывает этого: в своих беседах и настроении перед нами открывается его мрачное состояние духа. Испуганного, сомневающегося прихожанина он так и не смог вдохновить, переубедить, отчего тот кончает с собой. Женщина, что любит его, вызывает у него отвращение. Все в мире опротивело Томасу. Он разочарован и страдает. В своих резких суждениях, жесткой критике он бросается на Марту, считая ее недостойной, вкрадчивой и надоедливой. Объяснить его нападки несложно: Томас несчастен, у него общее подавленное состояние и духовный кризис.

И вот я уже почти приготовилась к печальному концу, затаив дыхание, рассуждая о том, какой же именно способ самоубийства выберет пастор… Но последние восемь минут сыграли решающую роль — именно в них больной горбатостью помощник Томаса размышляет о страданиях Христовых не столько физических, сколько душевных, с каждым словом пробивая луч света в темном сознании пастора. И впервые за долгое время он произнесет ту выстраданную молитву, молитву, обращенную к Богу.

7 из 10

За окнами храма унылый день. Священник Томас Эриксон, без энтузиазма, ведёт службу. Его болезненное состояние, измученный вид, природа, не окрашенная не единым солнечным лучом, показывают нам мрачное состояние Томаса. На наших глазах гибнет человек. Одиночество, боль после смерти жены, потеря смысла в жизни, сомнение в существовании бога терзают несчастного.

По желанию родителей Томас стал священником. Наивный, незнающий зла, он мечтал оставить след в жизни, сделать что-то значительное, служить людям. Ситуация в Лиссабоне, жестокости творящиеся там, вселили сомнения в его вере. Но ему повезло, любимая и любящая жена поддерживала его, латала дыры в его мечтах. После смерти жены, он остался один со своими сомнениями. Эриксон всеми силами старается изменить ситуацию, найти опору и приобрести смысл в жизни, но всё против него. Попытка связать жизнь с женщиной не принесла ему облегчения, не любимая, не верующая в бога Томаса, Марта, не могла поддержать его. Общество, окружающее Томаса, равнодушно к богу. Церковные обряды превращаются в ритуал. Затевает разговор о вере с учеником Марты и видит безразличие мальчика. Семья Персонов пришла к пастору за советом. Йонас Персон, не имея внешних причин, потерял покой из-за страха возможной катастрофы и не видит смысла в дальнейшей жизни. Томас не смог помочь. Смерть Йонаса, окончательно добила Эриксона. Томас предлагает жене Йонаса, Карин почитать с ним библию, он хочет быть полезным, принести утешение, но Карин отказывается.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Служащий церкви, Альгот Фрёвик, с которым не очень то и считались, пришёл поговорить с пастором, о страстях Христовых. Альгот говорил о том, что в последние часы жизни, не только физическая боль мучила Христа, Его мучения выражались в другом, на другом уровне. Ученики Христовы заснули, они так и не поняли смысла последнего вечера. Когда появились солдаты, они сбежали. Пётр отрёкся от него. Христос был с ними целых три года и они жили все вместе из-за дня в день, но так и не поняли, что он хотел донести до них. Они бросили его, покинули. Он остался один. Наверняка ему было горько и больно. Он осознавал, что он так и остался не понятым. Быть брошенным, когда тебе нужна опора, это наверняка очень больно. Это великие душевные муки. Но самое худшее ждало его впереди. Когда его распяли на кресте, он кричал в тот момент: Господи! Господи! За что, ты меня покинул? Он кричал так громко, как только мог. Он думал, что его отец покинул его. Возможно, он понимал, что все проповеди оказались ложью. Перед самой смертью в него вселилась толика сомнения. И наверняка это стало самым мучительным в его жизни. Молчание господа.

Боль и сомнения остались в душе пастора, но он понял, необходимо нести свой крест до конца. Марта, просившая бога дать ей смысл жизни, найти оправдание своему существованию на земле, получила свой крест в виде несчастного Томаса.

10 из 10

С вопросами о смысле и назначении своего существования человек обращается неоднократно на протяжении своей жизни. Сознание ребёнка задаёт вопросы: зачем существует некоторая вещь или явление и почему окружающие поступают именно так, а не иначе. Нам часто кажется, что чем старше мы будем, тем больше узнаем про нашу жизнь и найдём ответы на наши вопросы. Но проходит время, и вопросы становятся только сложнее, а невозможность разрешить их заставляет пересматривать устои своего существования, сомневаться в собственной правоте и в собственном слове, которым ты напутствующих других людей.

Отношения сознания и веры никогда не были простыми. Приобщение к религии в младенчестве происходит по настоянию родителей. Воспитание в религиозной традиции формирует особый взгляд на мир, в котором вещи, явления и чувства становятся очевидными и ясными. Верой спасается молодой человек, верой он разрешает многие вопросы, волнующие его ум. Конфирмация принимается без колебаний, в спокойной уверенности молитвы и истинности Слова. Полнота жизни есть одухотворённость человеческого существования.

Потеря жены — самого близкого для священника человека — стала такой утратой, которая с годами ощущалась только острее. Боль не утихла, наоборот, с годами крепло осознание невосполнимости, лишающее смысла своё собственное существование. Ни общение с паствой, ни почтенное отношение окружающих, ни беззаветная любовь другой женщины — ничто не способно уменьшить душевные муки, заглушить боль, стать новой точкой опоры и позволить обрести равновесие в собственной жизни.

Выполняя свой долг, священник обязан нести светлое Слово пастве, приобщать её к вере, исповедовать и утешать в горе, давать силы жить. Но как это делать, когда ты сам терзаешься сомнениями, когда сам потерял то, что было смыслом всей твоей жизни? Заведённое веками таинство причастия, как перманентное подтверждение преданности выбранному пути, нельзя творить без твёрдости духа. С каждым следующим шагом противоречие только нарастает, а исполнение дела всей жизни, ставшего долгом, становится невозможным. Но когда доходишь до последнего предела, до полного опустошения, до того пункта, за которым ничего уже больше нет, то понимаешь только одно — в человеке ничего нет, кроме веры. Жить — значит верить.

Писать рецензии на фильмы Бергмана — занятие неблагодарное и совершенно бесполезное. И дело заключается не в том, что уже обо всем сказано и не один раз или у меня нет должного авторитета. Фильмы Бергмана вообще не подходят для оценивания. Это чистое, настоящее искусство, которое, разумеется, не подлежит анализу и проверке на объективное качество, потому как любое истинное произведение искусства — субъективно и соответственно каждый по-своему воспримет, поймет, оценит данный кинофильм.

«Причастие» затрагивает извечную проблему, поднимаемую во всех фильмах Бергмана (в разной степени). Эта проблема заключается в Боге. В феномене веры. В кризисе веры. И в вечном, беспросветном, вселенском одиночестве, порождаемом уникальностью каждого человека и молчанием Бога.

Протестантский священник Томас Эрикссон проводит службу в сельской церкви. И с первых кадров зритель окунается в мирок, который донельзя ненатурален, неискренен и в чем-то даже неполноценен. Прихожане зевают от нескрываемой скуки, пастор монотонно произносит привычный текст и все ждут, когда все окончится и можно будет заняться более необходимыми делами. Пастор и его паства — это участники церемонии. Для них все происходящее — незаменимый ритуал в их жизни, традиция, которую они соблюдают.

Я редко бывал в церкви. Мне не нравилось там находиться. Гнетущая атмосфера оказывала нешуточное давление на мою психику. Все казалось таким неестественным, иллюзорным, театрализованным. Ставил ли я свечку, в душе взывая к Богу, или крестился, неуверенно глядя на беспристрастные и равнодушные лики святых, — все это было невыносимо из-за всей этой церемониальности. Я сожалею, что поступал так. В моих поступках не было искренности, а моя вера была слишком фиктивной, непрочной. Я скорее хотел верить…

Протестантизм, лютеранство — религия пессимистическая, депрессивная. Это выражается и в нарочитом, подчеркнутом аскетизме, и в строгости и жесткости нравственных принципов. Возникшее в Средневековье — в расцвет церковного влияния на человечество — лютеранство вобрало в себя все самое зловещее, беспощадное, мрачное, что было свойственно в эти нелегкие для человека времена. Отец Ингмара Бергмана был протестантским священником и остается только посочувствовать гениальному режиссеру. Ведь вся его жизнь, все его творчество — это нескончаемый поиск Бога в себе и вокруг, постижение Бога. Но все было тщетно. Бог молчал…

Бог молчит. Эти слова в фильме прозвучат не раз. Бог молчит. И поневоле закрадывается сомнение. Сомневается пастор и от того его работа ему в тягость, богослужение — это мука. Разочарование в религии и жизни, неспособность и нежелание поступать добродетельно будь то облегчить душевные терзания прихожанина или отнестись к чувствам любовницы мягче, доброжелательнее. Он видел слишком много страданий, познал слишком много горя. Все давно опостылело. Ледяной тон речи, горькое самобичевание, неуклюжее откровение. Пастор Томас Эрикссон давно живет иллюзией, собственно-выдуманной религией. Идопоклонство и не более. От части привычка, от части апатия, от части чувство неизбежного и беспощадного одиночества, от части страх и от части эгоизм — все это подпитывало веру, все это в конечном счете и сгубило ее.

Когда-то я верил. Это было аморфное чувство. Это было странное состояние души. Возможно, сказывалось воспитание. Общественные ценности, навязанные мне еще в бессознательном периоде моей жизни. Детская наивность, попытка смоделировать идеальный и понятный мир, где существуют четкие критерии и определения «добра» и «зла», «правды» и «лжи», где справедливость торжествует, возмездие вершится, добродетель поощряется. Где-то говорило эгоистическое высокомерие. Еще страх. Страх перед смертью. Страх перед неизбежностью. И конечно одиночество. И как хотелось чувствовать Бога в себе, знать, что жизнь имеет смысл и ты не одинок. Постичь настоящую истину, увы, не удалось. Как и в случае с Бергманом, Господь не отреагировал. Его подарком было не прощение или надежда, а молчание.

Мать узнала о моих убеждениях. Сначала было банальное «грешник окаянный», «циник высокомерный», «эгоист конченный». Но потом было честное и отрезвляющее, а главное горькое — «верить надо». И в этих словах было всё. Вера — это стержень, надежда, планка и границы морали. Это своеобразный долг перед человечеством. Атеизм — это не удел слабых или сильных. Это честность, а не смирение, это протест, а не конформистская ложь. Гуманно ли верить в Бога?

От главных героев ускользает абсолютная истина, чудо сосчитанной бесчисленности, постижение Бога. Если сомневался Иисус в момент собственной казни, то что уж говорить про человека?! Наши чувства слишком эгоистичны. Безответная любовь, губительное сомнение, тоскливое ощущение одиночества. Пастор Эрикссон очень напоминает мне других героев из фильмов Бергмана. В особенности Эвальда из «Земляничной поляны» и священника из «Шепотов и криков». В их суждениях много общего. Для них жизнь безрадостна и мучительна, а мир слишком жесток и одинок.

Фильм завершается молитвой священника. Она адресуется Богу и впервые за последнее время она чистосердечна, но чистосердечие сродни смирению, вера для Томаса не более чем соломинка. Слова звучат в абсолютном безмолвии и при сумеречном зимнем свете. Я не разделяю мнение тех, кто считает, что фильм заканчивается на оптимистической ноте. Конец настолько же депрессивен как и весь остальной фильм.

10 из 10

p.s Лучше всех о «причастии» написал сам Бергман. Не поленитесь и прочитайте. Оно того стоит.

Достаточно сложный для просмотра фильм Бергмана. Действия почти никакого нет, зато очень много философии. Главный герой — священник. который потерял веру в бога. Но ему необходимо читать проповедь прихожанам. Но как заставить себя делать это? И вот зритель наблюдает за терзаниями и сомнениями человека. Бергман задаётся любимыми вопросами человечества: в чём смысля бытия? Что такое любовь? Но ответа зритель так и не дождётся.

Фильм точно не стоит смотреть любителям динамизма. Чтобы не злословить потом на Бергмана только из-за того, что фильм вы не поняли. А вот людям, которые потеряли веру во что либо, очень даже рекомендую.

9 из 10

В «Причастии» как и почти во всех других фильмах Бергамна герои страдают. Страдают от того что жизнь полна страдания. Как бы парадоксально это не звучало. Главные вопросы фильма: в чём смысл жизни? В любви? В вере в Бога? Зачем вообще жить, если не знаешь для чего живёшь? Разумеется на эти вопросы останутся без ответа. Но задуматься всё же придётся.

Фильм почти напрочь лишён действий, одни диалоги. Диалоги в стиле Бергмана. Мало ценителей способных получить удовольствие от подобного кино.

Написать больше, не расписывая весь сюжет и не превознося или наоборот принижая этот фильм по сравнению с другими работами классика, невозможно. Это здесь будет лишним, потому что у этого режиссёра каждый фильм уникален. Поэтому ограничусь лишь тем, что финал действительно неожиданный, в стиле Бергмана.

Двадцать четвёртый фильм Бергмана. Шведский кинорежиссёр снял эталон камерного кино, такой же строгий, как и сам протестантизм или католицизм, где всё произойдёт здесь и сейчас, или никогда. Главная ценность фильма в том, что форма и содержание в нём в полной гармонии друг с другом. Камера же Нюквиста только созерцает происходящее, и если движется, то только лишь внутрь кадра, как будто пытается заглянуть в душу героев, в причину их страданий.

Ингмар Бергман продолжает тему «молчания Божьего» и в этой картине (которая входит в своеобразную трилогию с такими фильмами, как «Сквозь тусклое стекло» и «Молчание»), но теперь перед неразрешимым вопросом стоит пастор (Гуннар Бьёрнстранд), казалось бы тот, кто должен нести эту веру в народ, но даже в нём возникает сомнение, ещё более болезненное, чем, например, у Антониуса Блока (протагонист фильма «Седьмая печать»), а сомнение, как известно, смертный приговор для веры. Предчувствие катастрофы поджигает личная трагедия пастора — смерть жены. Эта трагедия и переосмысление своей жизни (он выбрал дело пастора также, как мог выбрать такие профессии, как например, дело репортёра или тракториста) стирают все жизненные ориентиры Томаса Эриксона, и он приходит к выводу, что Бог молчит, что равносильно тому, что его нет.

Спасением может быть только любовь, но в этом и трагедия современного человека вообще, что он не способен на высокое чувство, а значит на терпение и сострадание.

Томасу даётся шанс в виде местной учительницы Марты Люндберг (Ингрид Тулин), но и ей не удаётся помочь пастору, так как и она страдает, но только от неразделённой любви и связанными с ней мучениями. Герои должны спасти себя сами.

Человек лишённый веры и душевных сил не может помочь ближнему, так и происходит с Йонасом Персоном (Макс фон Сюдов), которого искренне пытается спасти пастор Эриксон, но всё четно. Ветеран Второй мировой войны страшится предчувствия ядерной войны, и не выдерживает душевных страданий. Ещё одна трагедия.

Удивительно, как точно мэтры мирового кино (в том числе и сам Бергман) подхватили тревогу и страх обычных людей того времени перед угрозой новой войны и предвидели проблему «карибского кризиса».

Единственный в фильме человек, который говорит (осмелюсь всё же) словами Бергмана, и за кем правда, так это простоватый на первый взгляд дьячок (Алан Эдвалл), которого недолюбливают, если не больше. Именно он верен своему делу, отдаётся ему полностью, своего рода являясь праведником в селе.

Конец фильма даёт надежду. Вечером в церкви зажигаются свечи, играет орган, и пастор начинает свою проповедь. У него сегодня вечером всего лишь два слушателя, но самых главных в его жизни: Марта — символ любви и преданности, и Бог — символ веры и надежды, к которому впервые обратился Томас Эриксон.

Гаснет свет.

Ингмар Бергман — совершенно уникальное явление в истории культуры XX века. Входящий в тройку великих психологов кино (другие двое в какой-то степени его учителя — Карл Теодор Дрейер и Робер Брессон), Бергман, пожалуй, наиболее последовательно снимал фильмы о вечных вопросах бытия и философских тяготах повседневной человеческой жизни. Его фильмы удивительно просты, лучше сказать, кристально чисты, по форме (хотя не чужд был Бергман и формализма), но глубоки и многогранны по содержанию. Когда многие режиссёры авторского кино творили свой цветастый киноязык, Бергман, подобно христианскому аскету, отсекал всё лишнее, случайное, не сущностное, сосредотачивая внимание на первоосновах бытия и психологии человека. И нет ничего удивительного в том, что все три великих психолога кино (Дрейер, Брессон и Бергман) были воспитаны в христианских традициях.

Конечно, в зрелые годы их в какой-то степени стали тяготить условности протестантской и католической веры, и, что самое главное, лицемерное, чисто книжное следование заповедям Христа без понимания их сути. Нельзя любить Бога не любя ближнего своего, не причащаясь его страданиям и его полноте. Ключ к познанию Бога — это любовь.

Христианская аскеза наложила определённый отпечаток не только на выбор тем (всегда главных и сущностных для человека), но и на их воплощение. Жёсткое самоограничение в выборе выразительных средств, преобладание камерных сюжетов, минимальное использование (или вообще неиспользование) музыки, крупные планы лиц и, что самое главное, абсолютно объективный подход к изображаемому, принципиальный отказ что-либо объяснять, предоставляя зрителю возможность понимать произведение в меру своей сущности.

Вот и «Причастие» Бергмана, будучи снятым много лет назад, до сих пор тревожит умы верующих и атеистов, вызывая подчас прямо противоположные трактовки, от атеистических до глубоко христианских.

Не в праве рецензента лишать реципиента права на свободную волю, предоставленного как творцом мира объективного, так и творцом мира художественного, поэтому дальнейшие размышления будут исключительно субъективные, связанные с собственным пониманием фильма Бергмана.

Он начинается, возможно, небывалой по продолжительности сценой службы в церкви, во время которой нам становятся очевидны многие важные для понимания фильма вещи. Прихожане скучают (некоторые откровенно поглядывают на часы), священник монотонно произносит давным-давно заученные слова молитвы, даже не глядя на людей, от имени которых он обращается к Богу, у образа Христа на алтаре отломаны три пальца (невозможно сложить троеперстие — символ Троицы (в дальнейшем мы узнаем, что пастор совершенно не любит Христа, не понимая, а, скорее, не принимая его крёстной жертвы)). Поэтому молитва его обращена к пустоте (что красноречиво и даёт понять нам автор, иллюстрируя текст молитвы (нет ли тут предвосхищения видеоарта?) кадрами холодного почти зимнего ландшафта, на фоне которого нет ни одного человека). Священник болен простудой (или это следствие его душевных волнений?), мучается от отсутствия истинной веры, не в силах перенести не столько молчание Бога, сколько смириться с собственными проблемами (смертью любимой жены, злом, что он видел в жизни, надвигающейся старостью и просто с одиночеством).

По сути, Бергман говорит, что корень всего зла в человеке. Нет в человеке смирения перед волей Всевышнего, истинной веры, не требующей доказательств и, самое главное, желания принять жизнь такой, какая она есть, не требуя у Бога и судьбы награды за свою веру. Получается, что человек по своему подобию хочет создать себе Бога, джина, исполняющего его желания.

«Почему ты страдаешь? Ведь ясно же, что Бога нет», — говорит любящая священника героиня, желающая облегчить его душевные страдания (хотя она вовсе не считает, что Бог не существует, хоть и ходит в церковь больше к священнику, нежели к Богу). Действительно, почему священник страдает? Ведь он сам говорит, что если Бога нет, то жить легче, что смерть — это лишь расставание души с телом.

Вот тут то открывается второй план этого, возможно, главного произведения в истории кино на вечную тему веры и безверия.

«Причастие» — это своеобразная притча о человеке, лишённого дара любви («Ты можешь научить меня любви?» спрашивает священник Марту), а потому добровольно извергнувшего себя из мира людей, отвернувшегося от Бога, оказавшегося наедине с пустотой. «Господи, почему ты покинул меня?» в отчаянии вопрошает священник из ада своего земного существования, стоя спиной к свету, льющемуся сквозь церковное окно (этот образ вызван первым детским воспоминанием Бергмана). Одиночество — это выбор добровольный. Каждый сам выбирает свой ад. И есть лишь одно лекарство от одиночества, лишь один смысл человеческой жизни — любовь. «Я просила у Бога ответа на свои молитвы, просила послать испытание мне по силам, и этой весной я получила ответ», говорит Марта священнику, смотря прямо в камеру. «Я поняла, что люблю тебя. Моё испытание — это ты».

Невыносимое одиночество героев в итоге сближает их, любовь исцеляет больную душу пастора. Может быть, впервые в жизни избавившись от лицемерия, пастор исповедуется перед Мартой, очищает свою душу от всего дурного, в результате чего испытывает давно неведомую ему потребность в другом. «Ты поедешь со мной?» спрашивает он. И затем впервые говорит: «Я хочу, чтобы ты со мной поехала».

Они едут в другую церковь, где состоится важный разговор священника с церковным служкой о крёстных страданиях Христа. «Молчание Бога было его величайшим испытанием», говорит церковный служка. Сможет ли Христос сохранить в чистоте свою человеческую сущность, полностью положившись на волю творца или запятнает её грехом ослушания, как Адам?

Человечество однажды исцелила безмерная любовь Христа к людям и Богу (в каком-то смысле причастие действительно любовный напиток).

На вечерней службе никого, кроме Марты, нет, молитвенно сложившей руки на последней ряду, священник простужен, у него температура. Он может отменить службу. Но нет.

«Свят, свят еси Боже, вся земля полнится славы твоей» — впервые эти строки обращены к ближнему своему. Эта молитва остаётся в церкви, она больше не обращена к пустоте. Сделан маленький шаг на пути к Богу — в священнике родилась искра пастырской любви к ближнему своему, из которой в дальнейшем может разгореться пламя истинной веры.

Возможно, во всём мировом кинематографе нет более возвышенного, чистого и христианского произведения о трудном пути человека к Богу.

8,5 из 10

Причастие Бергмана — это исключительно европейское кино, которое просто утонуло в писсимизме, напрочь лишена какого либо света и тепла. Английское название ленты Зимний Свет идеально отражает характер картины, своя сельская, одинокая, зимняя и холодная романтика у фильма все же есть.

Пастор Томас Эрикссон утратил какую либо любовь к жизни, он потерял веру и его одолевают сомнения. Фильм о сомнении, мне кажется Бергман этим хочет сказать о том, что не любя себя и ближнего своего нельзя возлюбить ни Бога ни все человечество. Пастор Томас придумал своего Бога, он придумал свою веру по мере своего воспитания и характера, так же как он придумал любовь к своей умершей жене, которую по видимому никогда не любил. И Бог у него соответственно получился, по его же признанию в виде паука. Вера Пастора опустела, так же как причастный зал в конце фильма, такая вера потеряла всякий смысл, она заледенела, как маленькая деревенька, стала мрачной и единственный свет, который в ней остался это свет отчаяния и одиночества, холодный зимний свет.

Я не могу сказать, что фильм мне понравился, он глубокий, как и все у Бергмана, но способ повествования, врожденная европейская унылость очень давит и смотреть становится тяжело, так же как и ощущение после просмотра остается не самое лучшее. К тому же на эту тему спустя годы снято довольно много фильмов, которые не уступают в своей глубине, но лишены излишнего писсимизма.

7 из 10

Фильм, который ставит вопрос ребром и не приемлет компромиссов. Не приемлет ответа «Не знаю». Не приемлет слабости и нерешительности. Фильм простой, минималистичный, статичный, вязкий, пасмурный, трагичный и безрадостный. Фильм, начисто лишённый пафоса и почти не имеющий сюжета. Фильм о вере в Бога, о человечности и о долге. О том, как связаны вера в Бога, человечность и долг. Фильм-зарисовка, содержащий даже некоторую долю горькой иронии.

Наверное, я написал уже слишком много слов, ничего не проясняя. Но в этой картине великого шведского режиссёра так мало событий, действия и вообще каких-либо изменений, что если я поясню ещё хоть что-то, то расскажу всё. «Можно верить и в отсутствие веры», — поёт в одной из лучших песен Вячеслав Бутусов, и эту фразу можно отнести к фильму «Причастие»: МОЖНО не верить, но НЕЛЬЗЯ сомневаться. Особенно, если от твоей веры и уверенности зависит НЕ ТОЛЬКО твоя жизнь.

КОМУ СМОТРЕТЬ: атеистам, верующим и агностикам.

КОМУ НЕ СМОТРЕТЬ: плюющимся от монохрома и любящим динамику в кино.

СРАВНИТЬ С: «Евангелие от Матфея» П. П. Пазолини.

Все действие картины укладывается в течение одного дня: от восхода, когда проводится утренняя служба, вплоть до вечернего богослужения. Лента начинается с того, что кинокамера показывает нам помещение небольшой церквушки: пара рядов скамеек, алтарь, орган. Идет служба, священник по имени Эрикссон читает текст, делает это монотонно, совершенно без эмоций, похоже, что он выполняет наскучившую до нельзя процедуру. Несколько человек пришедших на проповедь невыносимо скучают, ребенок спит, взрослые блуждают бессмысленными взглядами по стенам.

Чем ближе окончание проповеди, тем яснее, что каждому из находящихся в церкви хочется поскорее «отмучится» и уйти, наконец, по своим делам. Вот, наконец, произносится последнее слово, все склоняют головы, это значит что священнодействие закончено. Священник с помощником прибирают помещение, а горожане торопятся к выходу. С первых же минут просмотра нам становится понятно, что в очередном своем фильме режиссер обратился к теме религии.

Вера человека это чрезвычайно запутанный и сложный для анатомирования предмет. Ведь она (вера) включает в себя колоссальное количество нюансов, каждый из которых влияет на отношение человека к миру. Их так много, они настолько разнообразны, что, невозможно рассказывая о вере воссоздать каждый из этих моментов. А значит, повествование никогда не будет полным и те, кто его слушал, неизбежно получат неполную информацию, которая не сможет помочь им найти ответ. Это приводит нас к выводу о том, что любой разговор о вере, в конечном итоге будет незаконченным, и ожидать от него чего-то принципиально нового, переворачивающего мировоззрения нельзя. Фильм «Причастие» это не развенчание религии и веры, это перенесенный на кинопленку внутренний диалог Бергмана, который в свое время очень разочаровался в религии и затем посредством творчества перенес свои размышления на экран.

Мрачная, давящая на психику атмосфера ленты: постоянная непогода, тучи, тусклый свет помещений, подчеркивает состояние дисгармонии, в котором находится священник. Он подобен кораблю, попавшему в шторм, и потерявшему всяческие ориентиры, его душу раздирают сомнения. Вера Эрикссона в Бога уже давно поколеблена, слишком много зла он видел на Земле что бы продолжать верить во всеблагого и всепрощающего Господа. Мы видим, какую муку причиняют ему любые разговоры, очевидно, эта боль следствие разлада творящегося в душе. Даже Марта — учительница, которая его любит, серая, невзрачная женщина, окружившая священника вниманием, вызывает у Эрикссона лишь негативные эмоции.

Он все ещё проводит проповеди, но уже не может духовно поддержать прихожан, вселив в них уверенность посредством своей веры. В конечном итоге его сомнения оборачиваются трагедией для одного из жителей городка. Совершенно очевидно что Эрикссон потерял всякую связь с людьми, намеренно ли он это сделал или же такая ситуация сложилась сама по себе, просто из-за того что Эрикссону в какой-то момент стало на все наплевать, неизвестно (я склоняюсь к последнему, так как Эрикссон по сути своей не злой человек).

Образ Эрикссона созданный актером Гуннаром Бьернстрандом чрезвычайно глубок, смотря на его поведение невозможно до конца понять, что же движет этим человеком. Какие мотивы его слов и поступков? Трудно списать всё на простое равнодушие и апатию, в которую погружен священник, это был бы слишком простой ответ. Беседы, которые он ведет на протяжении всего фильма, мысли, которые нам озвучивают, создают обширный интеллектуальный пласт, содержащий внутри себя множество вариантов ответов. Этой недоговоренностью, неочевидностью и ценен данный фильм, ведь лента не навязывает зрителю конкретный ответ, она не принимает за него решения. Наверно это следствие того, что Бергман так и не пришел для себя к какому-то окончательному ответу.

Картина получилась максимально объективной в вопросе веры и религии, она содержит в себе богатый материал для размышления, а сильные диалоги которые ведут основные персонажи, непростые ситуации в которых они оказываются, призваны служить наглядной иллюстрацией мыслей режиссера. Естественно фильм не сделает из верующего атеиста, или же наоборот, но, безусловно, заставит крепко задуматься.

9 из 10