Тени (1958)

Джона Кассаветиса часто называют отцом независимого кино, но очевидно, что он остается далеким от современного поколения независимых режиссеров, чьи продукты, как правило, опираются на корпоративное спонсорство гораздо больше, чем когда-либо творчество Кассаветиса. Взяв деньги, которые он заработал за участие в таких голливудских фильмах, как «Грязная дюжина», «Ребенок Розмари» и «Ярость», этот дерзкий новатор затем развернулся и самостоятельно профинансировал свои собственные проекты. Фильмы Кассаветиса, которые фанаты называют «изменяющими жизнь», а недоброжелатели — «потакающими своим желаниям», они проникают под кожу и вызывают либо приятный кайф, либо сводящую с ума сыпь.

«Тени» можно поставить в один ряд с «На последнем дыхании», законченным в том же году, как малобюджетный, пост-неореалистический, до-кинематографический авторский проект.

Жесткая ручная операторская работа, импровизированный сценарий, косвенный монтаж, джазовая партитура, выводят этот фильм за рамки своей рудиментарной конструкции и извилистых отступлений, и достигают поразительной эмоциональной искренности.

Поколение битников поддерживало отказ от основных американских ценностей, и «Тени» Джона Кассаветиса кажутся реликвией этого движения, с его импровизационным чувством бибоп-джаза, камерами на улицах, методичными выступлениями, разочарованием в принятых социальных нормах и межрасовым романом. В то время Кассаветис выходил за рамки привычного, реагируя на шаблонные приемы голливудских фильмов. Тени стали признанной предтечей инди-движения в Америке. Блестящий антиголливудский фильм-капсула времени, снятый по выходным с неизвестным актерским составом, визуально ошеломляющий, оригинальный в повествовании, наполненный необузданными чувствами.

«Тени», удивительная дебютная работа Джона Кассаветиса, начиналась как упражнение на актерском мастер-классе и превратилась в фильм, который, если разобраться, даже не столько о межрасовом романе, сколько о том, чтобы запечатлеть джазовую среду Нью-Йорка конца 50-х годов. Эта картина настолько опережают все голливудские и независимые фильмы, что, посмотрев их однажды, вы уже не сможете смотреть на коммерческое кино без ухмылки: вы знаете, что американское кино может быть более чувствительным и интеллектуальным. А перед нами настоящий импрессионистский вихрь, достойный тысячи слов.

Строго говоря, истинно «новой волной» нужно было бы признавать эту скромную картину. Тут действительно новый язык повествования, качественно иная структура подачи нарратива, полное смещение акцентов от привычных шаблонов, и, что самое удивительное — непривычная для американских фильмов актерская игра. И эти моменты самые главные. Тут нет театральных лицедейских выходов, надрывных пауз, кульминаций. Лента представляет собой живое полотно, где каждый персонаж, даже самый второстепенный, живет своей жизнью, действует и общается со всеми. Поэтому каждая сцена получается насыщенной — все актеры выражают качественно разные интересы и жизненные установки. Поэтому фильм хочется пересматривать и каждый раз можно отыскать нечто новое, что ранее осталось незамеченным.

Поскольку на первом плане само течение жизни, то в реальности Кассаветиса нет особых предпочтений между лишением сексуальной невинности, проявлениями реверсивного расизма или обычной беседой музыкантов — старых приятелей. То, на чем «академики» выстраивали бы всю смысловую нагрузку у Кассаветиса может пролететь мельком, походя. Это создает эффект просмотра хроники. И в этом есть особый лоск. Кстати, вполне соответствующий работам Скорсезе и Тарантино.

При всем этом, если оттолкнуться от стилистики фильма, остается весьма острая история. Тут афро-американцы могут выглядеть как белые, тут патриархально настроенный брат терпит полное поражение — члены его семьи проявляют такой уровень самостоятельности, что все его потуги оказываются тщетными. Тут отношения между мужчиной и женщиной могут прекратиться лишь по расовым причинам. И, наконец, тут так много хорошей музыки.

На мой взгляд, этот фильм оказался настолько новым и неожиданным для Америки тех лет, что его попросту не успели оценить должным образом. А вот сейчас, по прошествии лет становится понятным, что в том далеком 1960-м году (когда вышел этот фильм), это был один из лучших фильмов. Какой там Годар? Кассаветис предложил качественно новый уровень, новую школу

8 из 10

«Фильм, который вы только что посмотрели — основан на импровизации».

Этот фильм стал символом «рождения американского независимого кино», а Джон Кассаветес оказался в одном ряду с Чарли Чаплином и Витторио Де Сикой. Может быть, это и преувеличение. Но «Тени» действительно похож на «нью-йоркский неореализм в стиле блюз».

Снятый за минимальные деньги, с непрофессиональными актерами, в реальной уличной обстановке и, практически, на спор, фильм стал громким заявлением отдельно взятой творческой личности о праве на самовыражение. Кассаветис заявлял, что его интересуют проблемы человека, а не кинопостановки. И он рассказал о людях, которые скользят по тротуарам большого города словно тени. Они — не герои с большой буквы, не злодеи. Они — простые ребята, которые разными путями ищут себя и свое место в жизни.

Мне кажется, это история о растраченных талантах, нью-йоркская сказка о потерянном времени. Талантливый чернокожий джазовый музыкант пытается сделать карьеру в грязных забегаловках. Его брат тусуется с белыми бездельниками. Сестра ищет взаимности у представителей богемы, но также попадает впросак. На фоне голливудских звездных постановок такое кино смотрелось свежо.

Позже Кассаветес скажет, что подобное кино можно снимать только в молодости. С годами приходит опыт, упоение сменяется расчетом, поиски правды — конформизмом.

8 из 10

Любителям раннего Скорцезе, полагающим наличие у него своего особенного киноязыка в «Злых улицах» и «Таксисте», особенно рекомендую посмотреть «Тени» Кассаветеса. Параллельно с французской «новой волной» и независимо от нее в этом фильме продемонстрированы кардинальный отход от «студийного» кино, огромные возможности уличных полуимпровизационных съемок, раскованности актеров и камеры, воссоздания естественности. Фактически речь именно и идет о новом киноязыке, сравнительно с которым пресловутая «Догма» является чем-то вроде внучатого племянника. «Тени» Кассаветтеса наиболее приближен и ориентирован на «срез времени», намеренную дедраматургизацию действия на экране. Поэтому утеря работы старшим братом, девственности сестрой и избиение младшего поданы без выделения из остального малособытийного ряда, без акцентирования. «Лица», пожалуй, более совершенный как в плане психологии, так и драматургии фильм режиссера, однако свободы и раскованности «Теней» добиться больше не удалось.

8 из 10

Понятие «независимый» применяемое к некоторым работам киноискусства или его направлениям всегда носит условный характер. Трудно говорить о какой-то независимости, если учесть, что кино — штука дорогостоящая и коллективная. И те, кто себя таковыми позиционируют, ссылаясь на использование малого бюджета, наплевательство на тенденции моды, врут. Безбожно врут. Врёт Джармуш. Врёт Фон Триер. Врёт Альмадовар. Все они коммерческие персонажи, чей талант востребован рынком. Впрочем, это не мешает получать удовольствия от их работ. Да и кто сказал, что хорошо продаваться плохо? Но, если и допускать некоторые условности и всё же употреблять этот «термин», то только в отношении Джона Кассаветиса.

Кассаветис повлиял практически на всех известных и неизвестных режиссёров последних десятилетий, при этом его имя неизвестно широкой аудитории. Кассаветис не изобретал новых жанров, не вписывался в очевидные классификации, не имел успешного проката. Он снял не так много, но всё, что он сделал достойно внимания. В его фильмах мало экшена, много разговоров и отсутствуют эротические сцены. Он работал с постоянной съёмочной группой и не стремился понравиться всем или хоть кому — нибудь. Он, просто, снимал хорошие фильмы. Настолько хорошие, что многие общепризнанные шедевры в сравнении с ними — дутые пузыри.

«Тени» — первый опыт мастера. Да, уже здесь можно говорить о мастерстве. Вышедший, в одно время, с первыми работами Трюффо и Годара, «Тени» оказались честнее и «независимее», не впав в подражательное состояние классификационного цитатника. Подсмотренное, а затем сымпровизированное действо в рамках некоего, совершенно несущественного, сюжета поражает пластичностью и искренностью. Тени — это «ночные люди» то и дело пересекающиеся в разных барах, закоулках и, даже толком не разговаривающие, а так…играющие в переброс реплик на житейские и глобальные темы. В общем, всё как в жизни. Наблюдать за ними заразительно приятно. Всё так обыденно и чудесно, что говорить о таких мелких словах, как гениальность, талант или…независимость, просто смешно.

Планета «Джон Кассаветис» не сияет ярко, но если бы её дальний огонёк погас — остальные планеты моментально превратились бы в тусклые светильники.

10 из 10

Дебютный фильм 30-летнего Джона Кассаветиса, впоследствии культового режиссёра независимого американского кинематографа и талантливого харизматичного актёра («Грязная дюжина», «Ребёнок Розмари», «Ярость»).

Фильм, длящийся менее полутора часов экранного времени, повествует о жизни простых обывателей Нью-Йорка.

В центре повествования — непростые взаимоотношения трёх близких родственников-афроамериканцев — братьев Хью (Хью Херд) и Бена (Бен Карразерс) и их сестры Лелии (Лелия Гольдони), обитающих вместе в квартире на Манхэттане. Впрочем, стопроцентным негром тут является старший брат Хью, тогда как его младшие брат и особенно сестра выгодно отличаются почти белым цветом кожи.

У каждого из них свой путь в жизни, свои проблемы, свои интересы.

Хью — когда-то успешный певец, ныне вынужденный зарабатывать на жизнь неблагодарной работой конферансье в мелких ночных клубах. Кроме того, Хью — горделивый консерватор. Поэтому ему никак не удаётся «зажечь» публику своим выступлением. Но в большей мере его консерватизм и расовые предрассудки проявляются в тот момент, когда он выгоняет из своей квартиры белого молодого человека — ухажера его сестры по имени Энтони (его играет Энтони Рэй, сын знаменитого режиссёра Николаса Рэя, внешне эдакий гибрид Брандо и Ньюмана).

Сама же Лелия — молодая 20-летняя девушка, только начинает входить в русло реки взрослой жизни. Она романтична, ветренна, хороша собой и уже вкусив плод любви, на следующем свидании, уже с другим молодым человеком и что немало важно афроамериканцем, ведёт себя как хозяйка положения.

Ну а младший брат Бен целыми днями слоняется со своими белыми дружками по кафешкам и клубам с целью подцепить доступных девочек. Их мало интересуют события в окружающем их мире, искусстве, их цели примитивны. В конце концов они «напарываются» на то, за что «боролись»: очередная попытка пик-апа заканчивается их избиением более крутыми парнями, которые уже «забили» девочек, на которых положили глаз Бен с дружками. После этого Бен решает начать новую жизнь. Но что это на самом деле — сиюминутное решение после фиаско и набитой физиономии или реальное осознание того, что жизнь не стоит на месте и надо наконец взяться за ум и найти себе это самое место под солнцем? На этой неопределенной, но дающей некоторую надежду на лучший исход ноте, фильм заканчивается…

Героев фильма бесцельно несёт по течению, пока что они не обрели свой собственный, отчётливый звучный голос. Они как тени, которые отбрасывает свет неоновых вывесок ночных клубов и кинотеатров, которые они посещают. В сущности фильм — о попытках поиска себя, о желании стать значимой частью этого мира и о проблемах, с которыми они сталкиваются, главная из которых кроется прежде всего в них самих. В нас самих. Ведь этот фильм как документальная запись нашей жизни, пусть фильм и погружён в атмосферу Нью-Йорка 1950-х.

Перед финальными появляется титр, гласящий, что фильм является полностью импровизацией. Конечно же это не совсем так, но ощущение именно импровизации не покидает на протяжении всего фильма. Актёры, как можно заметить, играют свои роли под собственными именами, что только усиливает эффект, будто камера неотступно следит за людьми в их реальной жизни, фиксируя мельчайшие детали.

И конечно же большую роль играет музыкальное сопровождение — джазовые мелодии Чарльза Мингуса и Шафи Хади на саксе. Такие джазовые импровизации характерны для режиссёра, например, в фильме «Убийство китайского букмекера», блестящей стилизации под гангстерское кино 1930-х.

Этот фильм мне здорово напомнил знаковое произведение о жизни нью-йоркского дна в период рождения сексуальной революции «Последний поворот на Бруклин» Хьюберта Селби мл. Селби признавался, что пишет музыкально, поэтому ему пришлось разработать своеобразный «музыкальный» язык. Так же и Кассаветис разработал свой неповторимый «музыкальный», экспрессивно-джазовый независимый киноязык, лишённый фальши и наигранности.

«Тени» — выдающийся дебют, удостоенный приза на Венецианском кинофестивале 1960 года и возвестивший миру о рождении новой звезды, оставившей глубокий культурный след не только в истории американского, но и мирового кинематографа.

8 из 10

Устройте вечер в душе, глубже, чем безликие сумерки, вечер, в котором оживают тени прошлого, в котором звучит бархатная теплая музыка, то ускользающая в моменты затишья, а после нарастающая, бьющая в сердце. Все потому, что передо мной маэстро Джон Кассаветес. Несравненный мастер, тонко чувствующий музыку, умеющий передать ее в движущиеся картинки — настроение, ритм и темп, намеки и недосказанности. То, что так трудно объяснить словами, но очень легко по-настоящему искренней игрой и той самой музыкой, которая живет в сердце Кассаветеса, истинного певца импровизации.

Насколько она чиста, не мне судить. Но когда я пересматриваю «Тени», когда вспоминаю об этой картине вот так вот вдруг и неожиданно, кроме одного слова, ничего не всплывает в моей голове. И это Чистота. Или лучше, английское Pure. Очень красивое слово.

Оно подходит под описание лиц-теней Бена и Лилии. Лица, которые хочется рисовать. С непонятной тоской в темных, глубоких глазах, с тенями грусти и некой обреченности вокруг них, с пухлыми губами, которые так и тянет расцеловать. В них есть что-то родное, в этих лицах. Они стоят перед моими глазами, слегка потрепанные временем, укрытые черно-белой пленкой… Я помню их. Я в них влюбилась.

Игра, доведенная до импровизации. Или импровизация, снизошедшая до игры… Не знаю, но когда я смотрю этот фильм, я чувствую жизнь. Лилия Гольдони, красавица, да и только, сумела создать образ неподдающийся критике. Обворожительная, невинная, сильная и импульсивная. Чистая. Настоящая. Прячущая свою боль и обиду за насмешками, диким хохотом. Ее Лилия — это девушка с разбитым сердцем. Я чувствую это — ее боль, когда смотрю, наблюдаю за ней.

Бен Кэрразерс в образе раздолбая и тунеядца, очаровательно хорош. Штанишки-подстрел, прохудившийся пиджачок, темные очки на носу даже по ночам — в этом образе нет позы, штампа, клише, стереотипа, вроде, вот он, чел эпохи битников. Что-то другое сидит в нем. Тоска? Не знаю, но мне грустно становится, хочется прижать его к себе, или сидеть рядышком в тишине и слушать музыку сердца.

«Тени» мой самый любимый фильм Кассаветеса. Да и вообще, один из любимых. «Тени» — это чистое искусство. Жизнь, приукрашенная игрой. Чувства, которые сидят глубоко. И которые так трудно спрятать. Главное, суметь увидеть. Суметь услышать музыку его сердца.

10 из 10