Любовь под вязами (1958)

Самоцитируюсь: «Ведь размер денежной выгоды для предательства и подлости не имеет значения: это и миллион и тысяча и сто ден. знаков. Всё зависит от контекста — окружения и уровня бытия-сознания. Да, впрочем и ден. знаки только повод — главное желание потешить своё я, а оно может тешиться и иными, даже не материальными способами.» (из рецензии на «Маленькие лисички»). И если в фильме из рецензии на который взята само-цитата эти размеры миллионы, то в данном вся корысть крутится вокруг фермы, чья стоимость не сравнима с 6-ти значным порядком денежных средств. Даже на таком уровне «ценностей» герои подличают, предают и это хотя и косвенная но и несомненно существенная причина финального убийства. Жажда владеть. Жажда иметь. Жажда денег. Несомненные пороки приводящие к искривлениям в понимании даже бога. Когда последнего интерпретируют как поощарителя такового земного счастья.

Но фильм начинаясь с одного направления — семейно, материального продолжается в семейно-драматическом ключе. Что обуславливается появлением в доме молодой мачехи — Софи Лорен — каковую вводят в сюжет плавно, начиная с заявленных в начале фильма материальных ходов-смыслов. Затем сюжет переходит в мелодраму, но с присутствующим имущественно-хозяйственным аспектом. И он проходит сквозь весь фильм, то явно выступая, то оставаясь присутствовать «в тени». Воплощение «американской мечты» — моментальное обогащение — старшими сыновьями — триумфальный выход под софиты меркантильного подсмысла драмы. И даже финальная фраза фильма — А хорошая это ферма!, как бы подытоживает все эти смыслы.

По постановке: отличный спектакль в павильонных декорациях. Игра вктёров шикарно-размашиста, чувствуя себя как бы на сцене театра, они расслаблены и вероятно поэтому более «живые» чем в чистом кине. Точно описанная (Ирвин Шоу!), точно срежиссированная и точно воплощённая актёрами идея каждой мужской роли радует глаз и оставляет хорошее впечатление от этого произведения. Образы Г. героев остаются полным впечатлением в ощущаемом сознании. Великолепно — волнующая музыка (аналог современного Энио Мариконнее — Омерзительная восьмёрка).

Но! Софи Лорен отвратительна в этой роли как актриса. Одно, неизменное выражение лица и глаз. Неподвижность мимических мышц и вазомоторов. Поспешность и слабая объяснённость её движений чувств. Как сценарно, так и артистически. Любая американская актриса была бы лучше, естественней и живее. Она портит всё впечатление заигрывая «страстностью» всю остальную необходимую гамму чувств-эмоций. Фильм без неё — шедевр, с ней — сильный середнячок. Жаль.

6 из 10

Когда заходит речь о недвижимости, в воображении неминуемо восстает картина сечи, в которой и без шекспировских страстей все мрут как мухи, и брат на брата идет, глаза выцарапывает, локоть кусает — свой и чужой, лишь бы урвать дорогие квадратные. Что на веку, что в прошедшем, что в бетонных джунглях, что в зеленых — законы выживания одинаково жестоки и зиждутся на непреложной основе клочка под ногами. Вот и поселенцы довоенной Новой Англии держались за свою землю изо всех жизненных сил, словно в предчувствии того, что взбеленившийся ветер через пару десятков лет покорежит страну. Мертвой хваткой вгрызались в хозяйство, потом поливали каменные ограды, добротные жилища строили, из первых-вторых-третьих жен вымучивали наследников и батраков. Властной рукой владели, правдой старшего в доме правили, деньги под корнем прятали и валуном припечатывали. И с наступлением преклонных лет душе отлететь не позволяли, цепляли на шею отягощенный жадностью мешок монет. Вот она, собственность — не спасение, но груз.

Суровое, обветренное лицо Эфрама, лицо могучего старика, словно грубо вырезанное из бревна, со скупой любовью обводит взглядом свои владения, но стоят ли они сломанных копий? Оборван горизонт, простор полей плечами стиснул кадр, пластмассовые камни присутствуют неестественно и неловко, ровно как расцветшие ватой деревья и игрушечные постройки. Сжато, туго, искусственно — взаправду так или же блюдут камерность театральной постановки, не суть важно, но в строгом ветхом черно-белом эта неурожайная земля, где каждый камень — преткновения, не манит и не дурманит жасмином романтической белоколонной Тары. Тяжкий груз, неприглядный трофей, зато свой, свой! Не надо всего золота Калифорнии, нет, у нас свое под камушком поролоновым прячется. У Эфрама собственная правда, свои неприглядные, какие-то синтетические небеса ценою в мозолистую жизнь, рай с деревянным сводом и каменными вратами, который он не пожелал ни с кем разделить, откуда безжалостно выжил плоть от плоти своей.

Собственность — не только груз, но пелена, шоры, розовые очки с обратным эффектом. Ничего не проходит сквозь призму наследства без искажения, без обезображивания: сыновья любовь станет подхалимством, отеческая — ревностью, женская — расчетливостью. Жаждой обладания одержимы все. И младший сын Эбен, страшащийся отлучения в никуда; красивый и изнеженно-нервный в обличии Тони Перкинса, категорично не сочетающийся с обшарпанной декорацией сарая и ролью черствого землевладельца. И Эфрам, не желающий быть похороненным раньше времени, еще удалой и гордый, еще могучий и сильный, как бык, бесцеремонный царь фермы, ослепленный желчной алчностью. И молодая жена его Анна, чужестранка в поисках своего угла, в чьем распоряжении только дикая красота родом из-под неаполитанского солнца. Быть может, сковавший Софи английский не дает волю экспрессии ее жестов, но раскосые глаза, пронзительный цепкий взгляд и хищный нос пленяют моментально, и отчаянная резкость ее героини вкупе с вопиюще яркой заморской, слегка цыганской внешностью привносит в фильм ту самую живую нотку убедительности, которой не хватает в сухой формальности разборок отца и сына.

Как юную девчушку, Делберт Манн поднял и перенес пьесу Юджина О`Нила со сцены на экраны кинотеатров, прихватив заодно стойкое ощущение замкнутости пространства и громкие монологи с потрясанием кулаков в воздухе. Но до накала греческой драмы сумма уникальных актерских слагаемых едва ли дотягивает, ведь в центре всегда собственность, чьи аналоги герои перечисляют неизмеримо чаще, чем имена друг друга. В этом чувствуется некая однобокость, косность, которая неуклонно направляет персонажей по наклонной, заведомо определяя их судьбы, не давая им отпихнуть условность бытия и копнуть поглубже инстинкта выживания, перестать бегать вокруг одного стула под звуки банджо и наконец вспомнить о святости кровных уз. Режиссеру словно не хватает яркости, контраста, чтобы провести черту между честностью и умыслом, чувством и бездушностью; всех с головой затягивает грязный водоворот борьбы. А за пределами искусственной ограды, под сенью настоящих вязов спадают шоры, ослабевает сила домашней гравитации, мир перестает крутиться вокруг поместья, и свежий воздух заливает легкие, дышится просто, видится четко да верится искренне, что не стены, а любовь — вот настоящая сила, что держит вместе. Зов собственника заглушен голосом мужчины, голосом чести. Там, под вязами, одна страсть — к женщине, одна правда — горькая, один конец — но справедливый.

7 из 10