Крейцерова соната (1956)

Вопреки анонсу на сайте, «Крейцерова соната» имеет не тот же самый сюжет, что другая короткометражка Ромера «Надя в Париже», но является именно экранизацией повести Толстого. Экранизацией, надо заметить, вольной, потому что действие перенесено в современность, а текст Толстого кроится согласно замыслу режиссера.

Простейшее сопоставление на уровне проблематики показывает нам, что коренное отличие литературного претекста и его киноинтерпретации вовсе не в самом механизме переноса из одного времени в другое. Гораздо важнее, что если Толстой показывает в своей повести начало слома пуританской морали, которая гораздо больше распространялась на женщин, чем на мужчин, то у Ромера речь идет о так или иначе открытых вольностям нравах столицы и ее богемной прослойки. Если у Толстого принципиально несоответствие мужской и женской версии воспитания и взросления, то у Ромера этой отчетливой антитезы нет. «Тусовка» — это топос, в котором может оказаться при желании каждый, и нельзя сказать, что этот каждый к ней не готов. У Толстого вся соль в осознании женщиной своего либидо, это вообще тема, о которой просто не могли тогда говорить, а просто отрицали проблематику такового. У Ромера сексуальная подоплека отношений естественно вытекает из столичных нравов. То есть режиссеру гораздо больше нужна именно история отчуждения, отношений, которые начались непонятно зачем, развивались кое-как и кончились чорт знает чем. Ромер некоторым образом сближается с Достоевским, его повестью «Кроткая», герой которой так болезненно, вуайеристски следит за тем, как гаснет «блуждающий огонек» души его жены. Но в том-то и дело, что у Ромера нет никакой трагедии, его «Крейцерова соната» — нравоучительная история поверхностных отношений, раздутого самомнения и банальности каждого из элементов сюжета этой «истории любви». Точнее, истории «любви», ведь режиссер не скрывает в своей интерпретации, что все дело именно в следовании штампу, желании стать социально однозначным, быть как все.

При этом фильм какой-то сырой. Актеры играют в самых разных манерах, и, например, по-клоунски живой и чуть переигрывающий Бриали странно смотрится рядом с главной героиней фильма, которая откровенно недоигрывает, оставаясь даже в ключевой сцене фильма нордически устойчивой к любому физическому воздействию сомнамбулой.

Отдельно отмечу киноманское «пасхальное яйцо»: в эпизодических ролях в фильме снялись тогда еще не приобретшие знаменательной известности Годар, Трюффо и Шаброль. Фильм, конечно, ценен не этим, но смотреть на тех, кто через несколько лет точно изменит представление о языке европейского кино, необычайно интересно в любом случае.