Человек на рельсах (1956)

«Человек на рельсах» — второй из пяти художественных фильмов Анджея Мунка, одного из наиболее ярких представителей так называемой «польской школы кинематографии» — направления в польском кино середины 1950-х — середины 1960-х годов, сложившегося под влиянием итальянского неореализма в эпоху ослабления политического диктата в Польской Народной Республике, обусловленного смертью Сталина. Это и второй фильм «железнодорожной тематики» в фильмографии Мунка после 22-минутной документальной ленты «Слово железнодорожников» 1953 года, которая одновременно в пропагандистской и поэтической манере рассказывала о каждодневной и столь важной для экономики страны работе трудящихся на польских железных дорогах.

«Человек на рельсах» был снят Мунком в 1956-м году по сценарию знаменитого польского писателя и сценариста Ежи Ставинского, премьера состоялась в январе следующего года. На международном кинофестивале в Каловых Варах эта картина принесла Мунку приз как лучшему режиссёру, получив также номинацию на «Хрустальный глобус» за лучший фильм.

В фокусе повествования, которое, что важно, атрибутировано 1950-м годом, оказывается загадочная гибель под колёсами пассажирского поезда Владислава Ожеховского — бывшего машиниста, отправленного на пенсию незадолго до несчастного случая. Вскоре выясняется, что вынужденная остановка состава спасает жизни пассажиров, так как семафор, расположенный в нескольких метрах от места наезда, показывал неправильный сигнал. Для выяснения обстоятельств происшествия в депо, в котором работал Ожеховский, собирается комиссия. В ходе работы комиссии, привлекающей к расследованию различных свидетелей, зритель знакомится со сложным и противоречивым характером Ожеховского. Фильм выполнен не без влияния шедевра «Расёмон» Акиры Куросава: события и личность главного героя представлены пересекающимися рассказами людей, знавших погибшего, ключевые сцены по ходу фильма повторяются, будучи показаны с разных углов. Подобная многогранная структура позволяет современному зрителю не только увлечься хорошо проработанной полудетективной историей и непростой судьбой «человека на рельсах», но и познакомиться с комплексом проблем, характерных для рабочего класса Польши в первые годы коммунистического режима.

Машинист Ожеховский, которого посмертно пытаются «разобрать» члены комиссии — колоритный представитель железнодорожников старой закалки, начавший свою трудовую деятельность ещё во времена Российской империи, чуждый реалиям новой послевоенной Польши. Он презентует собой стареющую «рабочую аристократию» — рабочих старой формации, которым не остаётся места в социалистическом обществе, воспитывающем «нового человека».

Ожеховский большую часть жизни проработал в условиях чёткой иерархии в паровозной бригаде, где кочегар и помощник машиниста беспрекословно подчинялись и находились едва ли не в личной зависимости от машиниста. Последний мог применять к ним меры вплоть до рукоприкладства. Времена изменились, но не изменился сам Ожеховский. Он по-прежнему залезает в кабину в белых перчатках, которые не только подчёркивают статус, но и используются для проверки того, насколько хорошо подчинённые «вылизали» паровоз. Образ «машиниста-диктатора» Ожеховского дополняют короткие усы.

Ожеховский чужд новой производственной дисциплины, ему, как и другим воспитанникам «старой школы», непонятен смысл рабочих собраний, на одном из них он устраивает демарш. Будучи самым опытным специалистом в своём депо, зная лучше, чем кто бы то ни было вверенную технику, он неизменно занимает одно из последних мест в показателях по экономии угля, со скандалом отказывается подписать обязательство использовать худшие сорта топлива. С его квалификацией и требовательностью к бригаде, и то и другое Ожеховскому ничего бы не стоило, но «Я езжу так, как всегда ездил. Я сжигаю столько угля, сколько мне нужно», — говорит он. Ни социалистическое соревнование, ни призывы председателя рабочего собрания пана Тушки помочь восстановлению государства более эффективным расходованием ресурсов не находят отклика у ветерана Варшавско-Венской железной дороги.

Устаревшее кастовые представления Ожеховского вступают в противоречия с новым строем, где социальные лифты несутся с невиданной доселе скоростью. Ожеховский вспоминает, что раньше помощнику машиниста нужно было не менее восьми лет, чтобы «перейти на правую сторону» — занять место машиниста. Сам он шёл к этой должности с самого низа двенадцать лет. При коммунистах картина складывается совершенно другая. Ожеховский с удивлением видит, как быстро учится новая молодёжь. Молодой пан Тушка, который перед войной некоторое время работал помощником машиниста под началом Ожеховского, почувствовавший на себе его методы «дрессировки», к 1950-му году становится начальником депо. И на этой должности вступает в борьбу со старомодными взглядами Ожеховского, противоречащими духу времени.

Тушка олицетворяет в себе того самого «нового человека» — строителя нового мира, который с головой окунается в работу. Ожеховский ему непонятен, он видит в нём идейного врага и вредителя. Сначала Тушка назначает Ожеховскому помощником юного Запору — самого идейного и политически грамотного работника депо, которому всецело доверяет. А после скандала, устроенного Ожеховским на рабочем собрании, Тушка отправляет его на пенсию. «Быстро вы выставили человека после сорока лет работы», — с укоризной говорит Тушке самый пожилой член комиссии по расследованию. Он не спешит соглашаться с версией Тушки и его коллеги и ровесника Варды, что «обозлённый вредитель» Ожеховский из мести испортил семафор, а затем, не помня себя, попал под поезд. «Я работаю на железной дороге на двадцать лет дольше, чем вы, Варда. Он не мог этого сделать».

Необходимый импульс в деле «изучения Ожеховского» — представителя, казалось бы, изжившего себя, но ещё живого поколения — даёт непредвзятый рассказ Запоры. Запора — плоть от плоти нового коммунистического строя, ведь именно новая власть в лице Тушки дала ему, занимавшемуся бродяжничеством молодому человеку, работу и жизненные ориентиры. Назначенный в бригаду Ожеховского помощником машиниста, он вступает в жёсткий конфликт со старым тираном, не желая терпеть унижений и помыкательства. Тем удивительней то, что именно Запора осознаёт всю противоречивость и трагедию характера Ожеховского. В столовой на одной из станций он наблюдает трогательную встречу своего начальника со старым товарищем. Лишь с ним Ожеховский может заговорить тепло и по-человечески, вспомнить общую молодость и то, как их в ежовых рукавицах держал машинист Якомбек. Запора подслушивает разговор и после безуспешно пытается расспросить Ожеховского об уже покойном Якомбеке. Встретив однажды Ожеховского в парке, Запора вдруг замечает, что вне изматывающей службы он приятный в личном отношении пожилой человек. Но даже это открытие не может помочь примириться на работе двум принципиально разным людям, взращенным в разные эпохи, людям разных формаций. Во время одной особенно яростной стычки они обмениваются такими фразами:

- В прежние времена разговор у нас был бы короткий!

- Прошли времена машиниста Якомбека!

И словно в подтверждение этих слов — именно Запора, вставший на должность уволенного Ожеховского, ведёт тот злополучный поезд. Запора сносит с пути прогресса косного и устаревшего Ожеховского? Режиссёр подкидывает зрителю эту аллюзию лишь с тем, чтобы самому же её и развенчать…

Данный текст имеет продолжение, но здесь я вынужден его оборвать во избежание спойлеров.

8,5 из 10