Управляющий Сансё (1954)

«Красота их фильмов слишком поздно дошла до нас, как свет далеких звёзд» — писал Андре Базен в эссе урок японского стиля, говоря, в основном, о Куросаве. Позже европейцы познали Мидзогути которого Риветт и Годар ставили выше всех японских режиссеров. Для нашего даже самого искушенного зрителя до сих пор Мидзогути — нечто таинственное, чьё творчество куда менее изученное, нежели картины Одзу и Куросавы. В современном кино наблюдается чудовищная тенденция к быстрому монтажу и частому обмену репликами. Режиссёров-ремесленников не сосчитать, а вот режиссёров-учителей духовной морали почти не осталось.

Мидзогути — поэт кино и гений длинных планов. Его искусство минимализма может вызвать неприязнь и откровенную скуку у нетерпеливых зрителей, как длинные и созерцательные планы Ангелопулоса, Аккерман, Руиса или же Янчо. Протяженные эпизоды он использует, как своего рода холст, камера — его кисть, которой он наносит краски на свою живопись. Мидзогути без сомнения представитель пуризма. Его стремление к чистоте искусства нельзя не отметить, несмотря на весомую разницу довоенных и послевоенных картин режиссёра, но везде он достигает ее с помощью длинных планов и запредельной драматургии.

За основу фильма была взята история романиста Огаи Мори, оказавший влияние на таких богов японской литературы, как Танидзаки и Мисиму. Всех троих объединяло с режиссёром трепетная любовь к прошлому. Мидзогути придал маленькому рассказу большей глубины за счёт введения двойственности персонажа Дзусио человеческих пороков и последующих изменений в его душе.

Противопоставление бездуховного и возвышенного — главный лейтмотив фильма. Тот катарсис, когда Дзусио осознает слова отца и отказывается от почестей привилегированного класса, ища свою мать. Сцена, когда мы видим, насколько жизнь потрепала мать Дзусио, самая душераздирающая в фильме. Когда она ищет еще одного своего ребенка, но не находит. Несмотря на всю свою трагичность происходящего на экране, управляющий Сансе один из самых нежных и грустных фильмов в мировом кино о том, что любовь матери чувствуется на необъятных расстояниях. Поэтичная сцена, когда Андзю и её брат представляют пение птиц за голос матери, который помогает им в трудные минуты и придает силы, ошеломляет.

Мидзогути дает надежду и веру, что в мире есть и добрые люди, готовые помочь. Например, незнакомая женщина, предупреждающая о похитителях или те же крестьяне, помогающие соломой — это, пожалуй, последние добрые люди на пути к бездне, не считая сына Сансе, удивительным образом отличающегося от своего отца. Меланхоличная песня, вызывающая тоску и память о матери у Андзю — сильнейший момент в фильме, когда души матери и дочери как будто ищут друг друга. Черствость, которую приобрел Дзусио за эти годы в рабстве, размякнет, но уже будет слишком поздно.

Парадоксально, что у Мидзогути была в то время родственная душа по имени Карл Теодор Дрейер, снимавший на грани религиозные притчи о прощении и добрых сторонах человеческих страстей. Воззрение Мидзогути восходят к буддизму, но, что удивительно, управляющий Сансе из за своей универсальности киноязыка находит отклик у христиан на поставленные моральные и этические вопросы режиссёром.

Жан Кокто писал: «Ненавидеть только одну ненависть — это задача почти не выполнимая» и мало кто проходит свой жизненный путь придерживаясь этого философского изречения. Схватка между добром и злом у Мидзогути происходит внутри каждого человека, и как тяжело сохранить ту самую нравственность в мире насилия. Тамаки удалось пронести эту чистоту и память о двух детях и муже но какой ценой.

Режиссёр занимается умышленным самообманом, говоря, что эта история разворачивается во времена, когда человечество ещё не стало человечным. Ключевое тут слово «ещё». Мидзогути верит в духовное преображение человека, несмотря на то, что насилие из века в век берет вверх в количественном отношении к гуманизму и доброте. Будь жесток к себе, но добр к другим — это нам завещал в своем искусстве Мидзогути.

«Управляющий Сансё» — один из классических представителей японского кинематографа, демонстрирующий и историческую сторону, и прослеживающий сложение поведенческих традиций японского человека. Режиссёром ленты выступил Кендзи Мидзогути, один из тройки больших классиков (Одзу и Куросава кроме него), отразив привычный распад семьи с тянущейся цепочкой трагедий, где основными составляющими являются самопожертвование и скорбь.

Нужно понимать, что детство самого режиссёра не было столь благостным, поэтому каждую его черту можно увидеть в работах азиатского классика. Подобно его пережитому детству, благостно живущая семья распадается из-за смещения отца, имевшего власть. У него также есть сестра, которая фактически спасает его, пусть и более явственно, чем в реальной жизни. Большая часть работ Мидзогути основана на этой внутричеловеческой правде — какой бы промежуток времени не проживала демонстрируемая страна и каким бы не было общество, связи между персонажами имеют незыблемое натяжение. Несомненно, именно этот факт повлиял на имеющуюся экранизацию.

Хотя в данной ленте историческая вкладка имеет куда больший смысл — в какой-то момент она равняется с героями по значимости, и кажется, что семейная история закончится прозаическим обращением ко времени. Однако привычный японский юноша, следуя мудростям своего отца, пытаясь соблюдать уважение к закону и старшим, но одновременно нарушая его, переводит историю на личный уровень, у которого имеются два ключевых направления — семейственность и борьба за свободу (искупление греха, если пытаться выделить третью, в эпизоде с клеймом). Добродетель внутри семейной личности выводит «Управляющего» на уровень такого же интимного диалога, который пытается открыть глаза ребёнку на порядок существования в новом для него мире, который ещё некогда был не имел полноты слов для диалога.

После просмотра остаётся путешествие в поисках некой морали. Причём путешествие в двух форматах — для поиска ответов на собственные вопросы и получения эстетического удовольствия на открываемых территориях. Всё же фильмы Мидзогути едины с природой, и дыхание сына, вновь обретшего мать, и мать, почувствовавшую сына, отражается в том самом переходе от лесов к морю. Где-то на уровне береговой полосы может происходить соединение новой жизни и векового опыта. Здесь, наверное, и случается самая точная демонстрация материнской трагедии — привязанность человека к человеку, который дал ему жизнь, которая столь же незыблема и естественна, как и сама природа

Я не стала заранее ничего о нём читать и только из титров в начале узнала, что картина снята по рассказу Мори Огай. Через 17 минут я поняла, что рассказ этот — «Сансё, хозяин Исиуры» — я читала. С одной стороны, это лишило меня интриги: сюжетные повороты были ожидаемы. С другой же — интересно было сравнить первоисточник с его киновоплощением (что ни говори, а это всегда интересно).

Боюсь, мне придётся раскрыть некоторые детали сюжета, но я постараюсь не сильно спойлерить. Рассказ показался мне менее драматичным, вероятно, именно поэтому я вспомнила его лишь начав смотреть фильм. Основное действие в рассказе занимает чуть больше года; второстепенных персонажей почти нет; а характеры главных героев — брата и сестры Дзусио и Андзю — раскрыты, на мой взгляд, слабо.

В фильме же, показаны 10 лет жизни Дзусио и Андзю, разлучённых с матерью. Характерам их уделено большее внимание, что, возможно, связано с тем, что 10 лет позволяют показать определённую динамику. Если в рассказе герои — милые, трогательные дети, мечтающие вновь обрести родителей, то в фильме — это взрослые юноша и девушка, чьи устремления порой расходятся.

Кэндзи Мидзогути делает Дзусио центральным персонажем и показывает борьбу, происходящую в душе юноши. В определённый момент Дзусио близок к тому, чтобы оставить детскую мечту; он разочаровывается в богах, которые ни разу не помогли ему. Герой был готов уподобиться жестокому рабовладельцу Сансё. Душу Дзусио спасает Андзю, которая напоминает ему слова отца: «Без милосердия человек перестаёт быть человеком. Все люди созданы равными».

На мой взгляд, именно образ отца и слова, сказанные им сыну, рождают главный конфликт в фильме; конфликт, которого нет в рассказе Мори Огай. Стоит сказать, что в книге мы лишь в конце узнаём, что отец героя был понижен в должности из-за чужой провинности. После этого он отправил жену с детьми к брату: переждать неспокойное время. Рассказ начинается с того, что женщина с сыном и дочерью возвращается, чтобы найти своего мужа. В ленте же отец героя пострадал за то, что хотел уменьшить налоги для крестьян, страдавших под гнётом войны. Прощаясь с сыном, он говорит ему о равенстве и призывает следовать этому правилу всю жизнь. Слова отца поддерживали Дзусио и когда он тяжко страдал в неволе, и когда он захотел подняться над другими невольниками, равными ему.

Однако когда, обретя высокое положение, Дзусио решает претворить в жизнь заветы отца и освободить рабов, ему открывается горькая правда. Его советники и подчинённые вовсе не считают его решение верным: его отговаривают, его приказ пытаются уничтожить. Хотя Дзусио удаётся запретить работорговлю в провинции Танго, после этого он покидает свой пост.

Герой отправляется на поиски матери, единственной весточкой о которой была грустная песня с острова Садо: «Андзю, где ты? Дзусио, где ты? Разве это жизнь, а не мученье?». Долгожданная встреча с матерью, в фильме лишена той радости, что есть в рассказе. Дзусио рассказывает матери о том страшном открытии, что он сделала: «Я хотел жить по заветам отца, но для этого мне пришлось оставить службу». Оказалось, что жить по-совести и быть государственным деятелем — вещи не совместные. Из-за этого пострадал когда-то отец юноши, пострадал и сам Дзусио. А когда не можешь примирить закон с совестью, разве это жизнь, а не мученье?

Вероятно, за величайшими достижениями каждого из тройки главных японских авторов можно разглядеть четко проступающую сквозь туман подсознания фигуру отца. Родители Ясудзиро Одзу расстались, когда тому было девять лет, и мальчик по воле отца был вынужден жить с матерью в провинции, что определило один из главных мотивов всей фильмографии. Исаму Куросава принадлежал древнему самурайскому роду и лично следил за образованием детей, а его внезапная смерть так повлияла на сына-режиссера, что последний до конца карьеры тянулся к актерам, напоминающим темпераментом уважаемого родителя. Однако в случае Кэндзи Мидзогути раннее потрясение было настолько сильным, что отозвалось даже не темой творчества, но целой сюжетной коллизией, которая в разных комбинациях неизбежно воспроизводилась в каждой новой работе и стала частью личной мифологии. Так глава семейства Мидзогути истратил все деньги в рискованных инвестициях, мать умерла, когда Кэндзи был еще совсем юным, а четырнадцатилетняя сестра из-за невыносимой бедности была вынуждена стать гейшей, тем самым подарив брату будущее. Спустя годы кинематографический универсум режиссера превратился в бесконечную, куда ни ступи, тень детства: мужчины здесь слабы, алчны и непостоянны, женщины несчастны, обречены, но сильны духом. «Управляющий Сансе» — одна из последних работ мастера, и, возможно, именно здесь неизбывная тоска по образу надежного отца-защитника и не знающая границ благодарность женщине-избавительнице звучат наиболее горько.

Сценарий повторяет древнюю легенду «Сансе, хозяин Исиуры» о детях благородной женщины, проданных в рабство — канву не единожды использовали классики японской литературы, но, пожалуй, именно Мидзогути выстраивает подлинное пространство трагедии, утяжеляя традиционно лаконичный финал диалогами, полными скорби по умершим близким. Этой работой режиссер фактически завершает свой многолетний проект по реабилитации мотива женской (в частности, материнской) самоотверженности, который постепенно становился общим местом японской культуры. К двадцатому веку в искусстве страны восходящего солнца накопилось столь много апелляций к культу матери, что появился отдельный жанр — хахамоно, фильмы о материнских страданиях. Боль и слезы были поставлены на поток, многолетние ценности постепенно превращались в пустой знак, за которым нет реальной эмоции. Мидзогути же возвращает к истокам, ключевой образ фильма — тихая песнь о пропавших детях — наполняет жизнью умирающую традицию. «Управляющий Сансе», несмотря на заявленное Средневековье, хронотопически переносит зрителя в безвременье чистого эпоса, где можно говорить о великих делах возвышенным тоном без фальши, в мир, где нет мелочей, только главное. Высшее предназначение женщины в этом мире — совершить запредельную жертву, а единственно возможная цель мужчины — земными поступками доказать, что жертва была не напрасна. И невозможно сказать, чей путь труднее.

Камера очерчивает короткую дугу в плоскости, параллельной земле, чтобы запечатлеть невидимые нити, скрепляющие пространства радости и скорби. Кадр Мидзогути — это всегда антикадр Одзу, вечное движение против звенящей оптической тишины, два взаимоисключающих пути к дзэн, ни один из которых не верен в отдельности. Все облеты и мизансцены в «Управляющем Сансе» строятся таким образом, чтобы сломать перспективу, уйти от вульгарной фотореалистичности, от грубой механической сути кино. Точно так японские живописцы, прекрасно зная о европейской технике линейного удаления объектов к горизонту, все равно изображали предметы неправдоподобно равновеликими, ибо перспектива уподобляет картину взгляду конкретного человека, она не позволяет увидеть природу «как есть», в чистом дочеловеческом прото-облике, не позволяет услышать гул существования. Одно из любимых авторских построений кадра — когда голые ветви кустарника закрывают передний план слева, а пейзаж на заднем плане, будь то легкая рябь воды или едва заметные песочные разводы, сгущается туманом — также отсылает к национальным школам. Это и стиль «одного угла», согласно которому композиция сосредоточена в одной части картины, и традиция «бережливой кисти», где созерцающий сам домысливает большинство деталей лаконичного полотна. Однако красота уравновешена невозможной жестокостью: на эпизодах с пытками даже камера отворачивается, выхватывая лишь ужас, расплескавшийся по толпе невольных наблюдателей.

Поместье управляющего Сансе — средоточие невыразимого зла, но жертва невозможна без излома. Благородный дух рождается в тяжелейших лишениях, нет милосердия там, где нет жестокости. Освободи рабов — они первые станут хозяевами, но нельзя заковать истинно свободного человека. Древний род, даже если он беден, не может пустить свою честь по ветру, враги не дождутся последнего стыда. А там, за стенами поместья, в больших городах, говорят, все равны, но счастливы ли они? О нет, они эгоистичны, горделивы, черствы. Нет гармонии в мире. Есть только вечный наказ отца и голос матери из детства. Есть только путь, в конце которого мы изгоним то, что заслоняло солнце, а наша смерть станет чьим-то началом. Тогда усталый лодочник высадится на берег и поцелует песок, прежде чем сказать: «Я пришел за тобой, мама».

Последние стихи должны быть печальны.

Времена феодальной Японии. Губернатор хочет вести дела по справедливости, уважая каждого человека, за что впадает в немилость. Его отправляют в ссылку. Его жена с малолетними дочерью Андзю и сыном Дзусио предпринимают попытку пешего путешествия, но попадают в руки к разбойникам, которые продают их в рабство. Мать — проституткой на остров Садо, детей — в поместье жестокого управляющего Сансе. Проходит десять лет. Дзусио, оставаясь рабом, вырастает в правую руку Сансе и исполняет его жестокие поручения. Например, ставит клейма на лицах тех, кто пытался сбежать и был пойман. Кажется, он забыл заветы отца, учившего его уважать человеческую жизнь. Но однажды все меняется, и он осознает, что поступал неправильно. Он сбегает, добивается аудиенции на высшем уровне и его неожиданно делают губернатором. Имея власть, Дзусио громит поместье Сансе, освобождает рабов, а потом снимает с себя полномочия и отправляется на поиски своей несчастной матери.

Фильм Мидзогути имеет черты древнегреческой драмы. Это мощное эпическое полотно, в котором находится место для радикальной трансформации человека. Речь не только о возвышении раба в губернатора, но и о трансформации человеческого мировоззрения. Дзусио проходит путь от грубого мужлана, понимающего только язык подчинения и силы, до тонко чувствующего свое предназначение человека. Дзусио — это подлинный эпический герой, совершающий подвиг освобождения своих владений от рабства наперекор мнению высшей власти.

Мидзогути, рассказывая историю страданий, не смог избежать сюжетных ходов, которые, казалось бы, должны прочитываться как банальные. Тем не менее, даже эти «стандартные решения» вроде смерти сестры Дзусио Андзю или полубезумия их матери изображены с такой эпической мощью и таким трагизмом, что вся история производит неизгладимое впечатление и обладает редкой для кино целостностью, которую нельзя разъять на «сюжетные ходы» или «элементы повествования». Мидзогути, показывая управляющего Сансе и порядки в его поместье без жестокого натурализма, тем не менее вызывает очень сильные эмоции, как будто ты сам стал рабом. Поэтому несомненно, что симпатии зрителей будут на стороне Дзусио, стремящегося избавить мир от зла.

Несмотря на то, что в этом фильме много печали и никто не остается по-настоящему счастлив, Мидзогути как бы придает зрителям волю к справедливости. Конечно, такое кино обладает определенным примитивизмом и близко к пропагандистскому (то есть при желании его можно поляризовать, скажем, в левом идеологическом направлении). Но здесь надо иметь в виду вещи: колоссальную художественную силу и то, что пропагандируются не самые плохие вещи.

9 из 10

Колоссальная смысловая и духовная нагрузка. Великолепное кино о тяжёлых временах и о несправедливой судьбе. Фильм о выборе и борьбе. Той борьбе, которая происходит внутри нас, когда мы собираемся продавать душу.

Определённые положение и должность всегда обязывает нас принимать решения и делать поступки не всегда в угоду своей душе. Разница между людьми в том, что людям без принципов гораздо легче переступать через кого-то, а может быть даже и через себя. Каждый человек сам определяет нужно это ему или нет. Судьба сыграла жестокую шутку с главными героями, преподнеся им много испытаний, как будто смеясь над ними и одновременно ожидая исхода событий, который она сама предопределяет.

А что важно? Важно не потерять себя, не забыть о своих мечтах, и выбирать путь, который является твоим. Пусть он будет длиннее и труднее, но кто сказал, что короткий и лёгкий путь является верным.

Без милосердия человек перестаёт быть человеком (с)

В те далекие годы, когда японцы еще не снимали мультфильмы, которые страшно показывать детям, они умели ставить удивительно человечное кино для взрослых. Казалось бы, что может быть такого необыкновенного в старом, снятом уже более полувека назад, японском фильме? Тем не менее, редкая картина вызывает столь глубокие и сильные чувства, как этот классический шедевр режиссера Кэндзи Мидзогути.

Экранизация старинной японской легенды переносит зрителя в смутные времена средневековой эпохи. Семья губернатора области, несправедливо сосланного за излишнюю мягкость, отправляется вслед за главой семейства, но путь их оказывается крайне печальным и долгим. Странники попадают в руки работорговцев, и их разлучают: мать продают в отдаленный публичный дом на острове Садо, а несчастных детей — в одно из «образцовых» поместий, настоящий Ад на земле, где вершит суд безжалостный и властный управляющий Сансе. Окружающий мир жесток: здесь достигают предела условия человеческого существования, здесь за попытку бегства ставят клеймо, а за повторную — перерезают сухожилия, но именно здесь взрослеют разлученные с матерью брат и сестра. Проходят десять тягостных лет. Давно забыты милосердные заветы отца, Будда далеко, а Сансе близко, и вот уже Дзусио становится ревностным исполнителем воли управляющего… Но однажды едва уловимое дуновение ветра с далекого острова Садо приносит печальные звуки. Это протяжная песня, боль матери о своих потерянных детях. Где ты, Андзю? Где ты, Дзусио?..

Сложно поверить, что в этот момент глаза зрителя еще сухие. Описать силу самой беззаветной любви на свете — материнской, с такой исключительной мощью и экспрессией, как это сделал Мидзогути, больше не удавалось никому. Один из столпов японского кинематографа в юности рано остался без матери, безжалостно угнетаемой отцом, и воспитывался сестрой, которая работала гейшей в одном из токийских баров. Во многом поэтому Мидзогути в дальнейшем стал самым известным японским мастером женского портрета, а самым притягательным для режиссера стали образы женщин сложной судьбы, страдающих от порочности наделенных властью мужчин. Еще со времен театра Кабуки в Японии культивировался идеальный мужской образ «татэяку», самурая, ставящего превыше всего верность своему господину и без колебаний приносившего в жертву себя и своих близких. Но в фильмах Мидзогути именно женщины сильны и благородны и способны на искреннее самопожертвование. Вот и «Управляющий Сансё», пожалуй, лучшая картина режиссера, является грустным и искренним посвящением всем матерям и сестрам, которые были и остаются оплотом духовности и сострадания.

Снятая в окрестностях Киото, средневековой столицы страны, картина очаровывает традиционной японской эстетикой. По-восточному плавные движения камеры с остановками на общих планах лаконично показывают тихую и обаятельную красоту природы. Чистая вода горной речки, струящаяся в лучах солнца. Капельки воды, разбивающиеся о камни, как слезы матери. Все эти детали пронизаны любовью режиссера к родной Японии и являются непревзойденными по мастерству художественной реализации. Именно благодаря выдающейся операторской работе Кадзуо Миягава гуманизм Мидзогути так сильно воздействует на зрителя. Магия кино наполняет жизнью черно-белые гравюры пейзажей, превращая их в деликатных участников драмы, и вместе с вдохновенной игрой живых актеров вызывает искреннее чувство сопереживания.

«Управляющий Сансе» — глубокая и поэтичная драма о бесплодных поисках человечности в несправедливо жестоком мире, где милосердие еще не пробудилось в людях. Одна из величайших по накалу эмоций финальных сцен потрясает горьким чувством утраты. Но остается всепобеждающая любовь к своим близким и истинно буддистская надежда на счастье в следующей жизни. И только спокойное древнее море накатывает свои волны на песчаные отмели острова Садо…

Мидзогути настоящий певец традиционной Японии, восточной живописи и новатор в области киноязыка. Его долгие общие планы с потрясающе выразительными и колоритными пейзажами феодальной эпохи узнаются сходу и раскрывают руку мастера. Подобная художественная особенность лент Мидзогути объяснялась его тяготению к традиционной живописи. Кэндзи по образованию художник, в своих картинах он пытался переложить на язык кинематографа всю глубину и выразительность японской и китайской живописи с ее особенностями и философией.

Движение, заключенное в один монтажный план роднит режиссера с японским театром. Здесь нет динамичного движения. Японцы плавны и не торопливы в танце, они фиксируют красоту формы, как заставшее мгновение. Равновесие актера плавно перемещается и переходит в другой элемент танца. Так в фильме «Управляющий Сансё», длинные общие планы перетекают друг от друга методом наложения. Последующий кадр рождается из предыдущего, как плавный жест танцора сменяет собой другой. Каждое долгое изображение — жест художника, в который он хочет вложить максимум живописности, красоты и смысла. Созерцательность — вот главная черта японских картин, и она вовсе не предполагает непосредственного вмешательства в происходящее на полотне. Мы растворяемся в изображении, но мы не ассоциируем себя с ним и не вкладываем себя в него, но вмещаем его в себя.

Отсюда и слоистые общие планы, и базеновские глубокие мизансцены в классической картине Мидзогути «Управляющий Сансё», выполненной в жанре исторической драмы «Дзидай Гэки». Лента сугубо традиционна и традиционность эта подчеркивается не только стилем изображения, но и временем действия сюжета. Мидзогути режиссер социальный и симпатизирующий исторической эпохе, потому его выбор классического японского текста в основе сценария, вполне закономерен. «Действие этой повести относится к эпохе Хейан (794-11-85). Для Японии это были смутные времена, и человечность в людях еще не пробудилась». Так вводит нас в курс дела субтитр в начале фильма. Здесь же задается основная тематика ленты — тема человечности и милосердия. В этой картине Мидзогути стремился отойти от своей традиционной тематики публичных домов и проблем свободы.

Он хотел поставить главный акцент на добродетели, милосердии и разрушающей их силе власти. Но режиссеру было тяжело уйти от родных для него тем, потому мать забирают в рабство и она становится проституткой, сестра жертвует собой ради спасения брата, а трепетное отношение к матери, какое свойственно японцам, выходит на первый план. «Управляющий Сансё» это сугубо конфуцианская картина. Особый акцент в конфуцианстве ставился на воспитании чувства долга, в особенности перед родителями. По Конфуцию, лучше умереть, чем предать или забыть родителя.

В итоге получилась картина с нотками модного в те времена неореализма, правда, пропущенного через призму средневековья. Здесь нашли место и реалистично поставленные герои, реалистичные сцены пыток и наказаний, а так же идеализм добродетели и натурные съемки.

Органичный синтез японского театра, живописи, философии, вкупе с тончайшей интерпретацией литературного текста, делает эту ленту настоящим шедевром кинематографии, открывает европейскому зрителю богатство традиционной Японии. Тематика близка человеку любой культуры и любой национальности. Эта история, повествующая о тщетности усилий в поиске счастья, обличающая непостоянство жизни, несправедливость власти, ничтожность денег и положения перед чувствами и семейными узами. Это повесть о жестокости людей и о всепобеждающей силе добродетели и милосердия по отношению к другим людям, которые в свою очередь тоже чьи то дети и чьи то родители. Таким образом, ценность семьи раз взращенная в отдельно взятом человеке, обнимает сразу все человечество и несет в мир добро

10 из 10