Брайтон 4 (2021)

«Валико, если большой самолет и твой вертолет связать цепью, кто победит?- Цепь.» (из фильма «Мимино»)

Ужасно некорректно по нынешним временам брать в качестве заголовка русскую кальку с армянского приветствия. Особенно, если учесть, что как раз армян-то в фильме и нет. Но «Брайтон, 4-ый» де факто о тех временах, когда чарджуйские дыни, грузинское гостеприимство, украинские песни, рижские духи, армянский коньяк воспринимались как родные на огромном пространстве в 1/6 часть суши планеты. Хотя действие фильма происходит в наши дни. Хостел в Бруклине снят как осколок бывшего СССР. Тесный, обшарпанный, некомфортный, с общими холодильником и туалетом, с коммунальными интригами, мелочными интересами и искренним состраданием и соучастием. Здесь обитают полулегалы всех мастей: русские, украинцы, грузины, узбеки. Бывший оперный певец днем распевается в общей душевой, а по вечерам служит швейцаром. Света задолжала за электричество и теперь «Света может остаться без света». Школьные знания русского языка еще позволяют каламбурить. Здесь продают «итальянские» ботинки, сделанные в Китае. Здесь ценят настоящий сулугуни, только сегодня привезенный из Тбилиси, хотя чего только в Нью-Йорке нет, но вот такого сыра не бывает. Здесь на кухне под вино рассказываются байки про нелегальный путь с Багам во Флориду в бурю и шторм на лодке вместе с попутчицей- эпилептичкой. Здесь все про всех знают. Или догадываются, но не желают знать. Как можно 4 года делать ремонт в тбилисской квартире? Задавая этот риторический вопрос, старшая по коммуналке тем самым гонит от себя страшную догадку- квартира то уже проиграна мужем, как и все деньги, направляемые в Грузию из США.

Сыр с тбилисского рынка- 8 килограммов за 50 лари- в эту нью-йоркскую коммуналку имени СССР привозит бывший борец-чемпион Кахи. А черно-белые документальные кадры подтвердят: правда, борец и действительно чемпион. Бросится в глаза надпись на бортиках советского дворца спорта: « Уфимцы приветствуют участников соревнований». В роли Кахи - непрофессиональный актер, Олимпийский чемпион Мюнхена и Монреаля по вольной борьбе Леван Тедиашвили. Черно-белая хроника- подарок части своей биографии от актера герою. Сын - Сосо- врач. Но в Нью-Йорке работает грузчиком. Без документов на иное рассчитывать и не приходится. Есть шанс получить грин-карт, жениться на русской американке - Лене. И брак-то не по расчету, а по любви, а все равно нужно 15 тысяч долларов, а в наличии- минус 14 тысяч, карточный долг.

Эту историю режиссер Леван Когуашвили снял в манере сочетания несочетаемого. Такое ощущение, что он вдохновлялся двумя, полярно- противоположными режиссерскими манерами- Георгия Данелия (или Отара Иоселиани) и Ульриха Зайдля. И оказался абсолютно прав. Фактически, «Брайтон, 4-ый» - это эпикуреец Иоселиани в гостях у холодного мизантропа Зайдля. Грузино- русско-узбекская коммуналка, оторвавшись от родины, променяв советскую неустроенность на американскую обшарпанность по цене шанса на Великий Счастливый Случай, продолжает петь, пить, переживать, интриговать, сочувствовать в том же градусе, что и на родине, то есть, по максимуму. Стены, что там, что сям, давно требуют ремонта, шкафы и кровать того и гляди развалятся. Но это не мешает наслаждаться самой большой роскошью на планете - роскошью человеческого общения. Эпизод, в котором пьянющий казах поет на русском языке грузинскую песню «Сулико», неимоверно фальшивя в компании, состоящей исключительно из представителей самой поющей нации - грузин, это чистое грузинское кино советского периода. И смех, и грех - все уравнено в правах. И это придает кино невероятно витальную силу. Дом русских престарелых, американская семейная пара в возрастной категории 80+, местные авторитеты с Брайтон бич в кафе «Volna» с южнорусским говором - все эти эпизоды сняты с хирургической стерильностью Зайдля. Без осуждения, без отвращения, без гнева. С холодной констатацией того, что люди сами лучше всяких бесов могут устроить себе ад на земле. И этот ад не геенна огненная, а полярная холодность.

Цепь, которая всегда выйдет победителем в споре вертолета и большого самолета, в фильме Когуашвили - это не родные горные пейзажи и не грузинское солнце. Цепь в «Брайтон, 4-ый» - это стремительно уходящая способность любить родных просто за то, что они родные. Они могут проиграть деньги, разбить в драке лицо, они способны спустить в унитаз все надежды и планы, но останутся родными. Про это не только кино: и литература, и театр, и все современное искусство стали забывать. Американская бабуля, прикованная к американскому дедуле, находящемуся уже в пограничном состоянии сумеречного сознания, попытается флиртовать с Кахи, который подрабатывает массажем- они ведь в одной возрастной категории. Кахи спокойно уйдет от стариков. Чувства в обмен на деньги - это не по-советски. Зато сын, спустивший последние деньги отца, не станет объектом упреков и воспитания. Несостоявшаяся жена Лена- та устроит операцию «Буря в пустыне», с кулаками набросившись на бугаев, которые обставили в карты Сосо. По-русски она скажет все крепкие слова жениху-лузеру, выплачет все обиды. А потом покорно отдаст подранный в сражении локоть на обработку перекисью Сосо. А тот, проводя ватой по любимому локтю, будет сидеть с подбитым глазом, и с большой металлической ложкой у края раны, которую держит только что потерявший все отец, чтобы синяка не было. Цавет танем - возьму твою боль. Так говорят армяне, которых в фильме нет. Великая картина о великой стране, которой не стало. И о великой общности людей – советском народе, который история разметала по всему свету, а он, без денег и без документов, все равно оказался самым счастливым, потому что умеет брать себе боль другого. Качество, которое сейчас почти исчезло.