Синонимы (2019)

Побег от национальной идентичности, борьба с предопределенностью и поиски натуралистичного и правдивого приводят Йоава в Париж. Отказавшийся от родины, религии, отца, матери и собственного языка он изо всех сил старается стать французом.

Без денег, планов и целей Йоав в первый же день сталкивается с неудачей. Ограбленный, голый и отчаянный на фоне осеннего Парижа он спасается молодой парой, с которой у него завязывается связь. Принимая щедрые подарки новых богатых знакомых и вооружившись «лёгким» словарём начинается тяжёлая жизнь иностранного антонима, пытающегося стать синонимом чужой очаровывающей Франции. Беспечные, поедаемые скукой и Эмиль и Каролина, незаметно для Йоава, снисходительно и покровительски с ним обращаются, используя в собственных интересах. Увлечённого писательством Эмиля, несмотря на постоянную готовность к помощи, интересуют только его рассказы и необычный стиль изложения, сформированный неестественностью выражений благодаря неродному языку, которые служат вдохновением для его романа. Каролина — похотливая бросающаяся на всех девушка, живущая с Эмилем, очевидно, ради его забавы. Все, чем притягивает и интересует её Йоав — это сексуальное вожделение. Неудивительно, что все перетекает в любовный треугольник.

Спустя полгода, так и не найдя работы, проживая в разваливающейся коммуналке впроголодь, в поиске сердца французской индивидуальности, отвергая, по его мнению, обманчивый шарм и дурманящую красоту атмосферы Парижа, слоняясь в сотый раз по его кварталам в горчичном пальто с застывшим, устремленным под ноги взглядом, внутри Йоава начинают зарождаться сомнения касательно «великой» нации, её безупречности и своих шансов приобщиться к новому дому и стать её частью.

С этого момента семя раздора между собственными убеждениям и трезвой стремительно проявляющейся реальностью начинает прорастать. Свадьба, процесс восстановления паспорта и получение гражданства, курсы языка — все отражается в негативном ключе. А в особенности встреча с давно искавшим его отцом. Сухость, равнодушие и безучастность приобретают полную силу, которые предстают перед глазами на тошнотворных, пресных языковых курсах и механическом, бездушном музыкальном концерте. Он окончательно понимает, что ему никогда не стать даже подобием Эмиля, скучного, заурядного, пустого и безвкусного француза. Принимая на себя болезненный нокаут жестокой реальности, теряются все прежние ориентиры, весь восторг, одержимость и боготворение перед недавно обожаем ой, а теперь совершенно чужой и противной страной.

Йоав в попытке убежать от самого себя, словно Гектор в безумном страхе бегая от Ахиллеса вокруг стен Трои, в конце концов был настигнут и побежден. Острое чувство боли и отрешенность поразили его, будто Ахиллесово копьё с капустным треском вошедшее в шею Гектора. Как некогда радушные двери дома богатого «друга» были навсегда закрыты, так и резко захлопнулись идиллистические планы, возможности и гостеприимные ворота Франции перед посторонним израильским беженцем.

Когда вышел американский фильм Вонга Кар-Вая «Мои черничные ночи», Ольга Лобач сказала, что азиатский режиссёр, попав в США, мгновенно уловил суть: страну населяют люди без корней. Это знание вылилось в историю без конца и начала, в мир, в котором у главных героев нет родителей, предыстории и дома. Нация «перекати-поле».

В картине «Синонимы» (Synonymes, 2019) ощущается то же щемящее чувство уходящей из-под ног почвы. Израильтянин на французской земле ищет сердце Парижа; бродит, уставившись в пол. Он пере-придумывает собственное прошлое, заглядывая в словарь. Ходит по чужим улицам, мечтая вписаться, стать одним из. Но есть что-то с большей гравитацией: оно мешает и не позволяет выйти в новое пространство полностью.

Я сам странник, сменивший десятки квартир, комнат, закутков и постелей. Мир «Синонимов» мне, с одной стороны, понятен: давящая серость неба, случайные знакомые, которые не поздороваются завтра, неуютные утра после ночёвок на окраинах. Что для меня останется загадкой: переход из одного языкового пространства в другое. Кроме слов, которые можно выучить, остаётся миллион подводных течений, которые надобно ловить, расшифровывать, понимать и применять. Иначе ойкумена навсегда останется идолищем из агрессивного асфальта с глазами навыкате.

Тем, кому важно быть со своими (а мы все, по большей части, таковы), в «Синонимах» откроется мир без воздуха. Заполненный по маковку вещами, интерьерами, оттенками и словами, он не позволяет остановиться. Ты падаешь сквозь атомы, настолько пусто вокруг..

Вторая тема ленты — война. Иоав, сбежав из своей страны, в которой война — привычный фон, ускользает в мир без событий. Словно Бенджамин Баттон, он в свои двадцать-с-лишним, «слишком стар» для яростного мира и битв, ему впору размеренная жизнь столицы Франции, её скрытая красота и печаль. Немного прохлады. Остыть от обуревающих чувств и мыслей..

Сказать «не моя война» и свернуться на донышке бутылки.

9 из 10

Искать в «Синонимах» Лапида, в этом звенящем недомолвками фильме, лишь национальные тему, идею и логику — это все равно что его купировать. Голый и почти мертвый, по крайней мере, остылый, как мертвец, Йоав в начале истории — это не просто человек, который стёр, смыл с себя свою прошлую участь и судьбу, изъял их вместе с национальной идентичностью. Чужые одежда, жилье и язык, чуждая работа и еда, отчуждающие от самого себя связи и отношения — не просто метафоры невозможности смены национальности (как пола, времени или планеты). Все это слишком простые смыслы, которые легко считываются, и этой легкостью от многих закрывают главное. Как быть антониму в мире синонимов? Стоит ли становиться синонимом тех, кто без боя дал стереть себя, свою противоречивость, свою индивидуальную сущность ради лжекомфорта и лжесвободы, сам себе, как добровольный пораженец и раб, вынес диагноз: я скучен, банален, стерилен, сер?

Помните, Йоав стоит возле вертушки с красивыми (явно для туристов) открытками? На них промелькивают Наполеон и Курт Кобейн. Они синонимы?

Да! Они родственны в решимости позволить себе все, они равны в свободе, неком сверхчеловеческом статусе, который потом наткнулся (как и любой бунтующий романтизм, ненавидящий рамки) на разочарование и трагедию — дуло Святой Елены… В то же время они являются антонимами многих людей, скучных, банальных, серых. Они такие же, как наш герой, так и не ставший синонимом Франции, зато в своей антонимичности ей (а не только Израилю) обретший свою истинную индивидуальность, избавившийся от иллюзии, что счастье — это быть синонимом тех, кто кажется безупречным.

Да, в начале истории цель героя довольно примитивная, плоская: убью в себе еврея, совершу обрезание родины, пройду добровольную лоботомию, стерев иврит и историческую память, сжав в кулак сердце, вырву из него семью. Не подобную ли ампутацию памяти из-за смерти любимой и ненавистной жены (как акт духовного самоубийства или самоизнасилования) пытался учинить с собой герой Марлона Брандо в «Последнем танго в Париже» (носитель столь же яркого пальто и столь же кричащей идеи абсурда)? Как поначалу мыслит Йоав? Выучу чужой язык, вольюсь в чужую струю, стану кем-то другим, из еврейского пепла воскресну французским фениксом, приживусь в культурной, свободной, открытой, непохожей на Израиль стране, для которой границ (и войн по их поводу) не существует, а потом буду похоронен на парижском кладбище, смешаюсь с французской землей… Но ему не стать таким, как француз Эмиль, который чувствует себя безысходно банальным, не способен рождать собственные истории, которого отформатировала скука. Кто, будучи молодым, стар и немощен, как вся Европа…

«Синонимы» о всяком времени, для всех и обо всех, кто задумался, кто возмутился, оскорбился, вступил в яростную схватку с обступившим со всех сторон «мировым безобразьем». Кто в идеалистическом поиске синонимичного звучания (согласия, единства) попал под сизифов камень. Кто, став на путь такого поиска, стал наматывать бесконечные гекторовы круги возле стен Трои. Есть оборот «бег по замкнутому кругу»? Главный его синоним — Абсурд. Слово, боготворимое французскими экзистенциалистами. Второе имя Франции, Израиля, планеты, человека, на ней живущего. Вот что воистину делает всё здесь синонимами. Роднит и отрицает, убивает… всех. Даже тех, кто под звуки классической музыки в атмосфере всеобщей глухоты, иллюзорной свободы и тотального рабства, думает, что живет в цивилизованной и великой стране, в до неприличия нормальном мире…

Есть ли выход у Йоава (если этот выход не Франция)? Не тупик в финале его родина? Насколько оптимистично звучит фильм Надава Лапида?

Альбер Камю когда-то задал человечеству острый вопрос: «Разве абсурдность жизни требует избавления от нее при помощи надежды или самоубийства?» Прочувствовав и пережив весь абсурд своего Израиля (апогей абсурда: молитва «аллилуйя» в устах почти стриптизерш и адский смех мамы Йова на кладбище), герой решается на самоубийство в качестве еврея, так как сильна надежда от абсурда избавиться, став французом. И тот, и другой выборы (и самоубийство, и надежда) оказываются никуда не годными. Абсурд везде. Легкая логика смены судьбы (с еврейской на европейскую) сменяется честной и трудной нелогикой одиночества человека как такового. Нелогикой Гектора, который остановил бег по кругу и больше не желает находиться спиной к опасности, нелогикой Сизифа, который больше не хочет катить камень в поисках лучшего места на земле, истинной правды, родины, национальности.

Итак, ни надежда, ни самоубийство перед лицом абсурда не выход. Есть что-то третье.

«Судьба моя — я сам». Я сам своя родина, своя правда и своя свобода, своя Франция.

Перед нами не просто философское кино — кино экзистенциальное, подводящее мысль к пределам, доступным для нее. И вслушиваться на самом острие этой границы в диалог, который ведут главные герои театра жизни: Абсурд, Смерть и Надежда. В ходе их диалога выясняется, что мир, претворявшийся великолепным, на самом деле жалок, интересные люди — скучны, свободные — недалеко ушли от рабов, великодушие любви и дружбы — всего лишь прикрытия ревности, честолюбия, эгоизма и зависти (все это мелкочеловечье читается в треугольных отношениях героев). Ощущение прекрасного нового мира сменяется на ощущение мира абсурдного, где индивидуальная позиция героя для всех — безумие Чацкого (горе от ума, от честности). Истинный талант, ум, справедливо разъяренный творящимися вокруг хаосом, ложью, видит в Йоаве лишь режиссер.

Два раза наш герой получает болезненную пощечину абсурда (а то и выстрел в лицо). Первый раз — на унылом занятии для иностранцев, желающих стать французами (стерильная демократия, серая свобода — урок, напоминающий спектакль для умственно отсталых). Второй — когда слушает классическую музыку на концерте, где играет Каролина: механичность жестов, стерильность звуков, бессмысленная пантомима человеческого оркестра в мире пустом, глухом и мертвом, где каждый — заложник/раб навязанной лжесвободы: сексуальной, гендерной, политической, этической, эстетической, религиозной… Реакция на оплеуху абсурда — Тошнота. И точная догадка, что ты везде Посторонний.

После таких оплеух есть реальный шанс проснуться. В смысл, в осознание себя, в ответственность, избавиться от иллюзий, стать не гражданином Франции (ее величественные декорации для героя рушатся, когда дверь Эмиля захлопывается навсегда), а жителем вселенной абсурда, испить до дна чашу «первобытной враждебности мира» (А. Камю), сменить инфантильный вопрос «Зачем я еврей, а не француз?» на мужественный: «Зачем я живу, а не умираю?»

Многие философы считают, будто первым делом разума является различение истинного и ложного. Фильм Надава Лапида о том, что в мире абсурда они подчас неразличимы, как синонимы. И только тот, кто пошел на риск максимальной честности и свободы, решится крикнуть всем «Я антоним!», взорвавшись бунтом в мире унифицированных, как номера в замятинском романе, синонимов.

Фильм «Синонимы» взял главный приз Берлинского кинофестиваля «Золотой медведь».

Картина о том, что не все хотят войны. Тема больная, заезженная, трудная. Тем, кто пороху не нюхает, тому не понять. Но израильский режиссер знает, о чем говорит: он сам прошел через все трудности миграции. С первых кадров кажется, что это история про сказку. Молодой еврей покинул родной Израиль и приехал в Париж.

И с первых кадров думаешь, за что же так везет простому израильскому парню, которому уже и сочувствовать не хочется, но потом все становится ясно. Иов сбежал от войны, сбежал без оглядки, окончательно и бесповоротно, как он думает вначале. Война опостылела ему. Она испепелила в прах все жизненные теоремы, которые он стремился доказать. Он больше не знает «во имя чего». Она не просто разрушила его страну, она убила в нем стремление защищать свой народ, и начисто стерла весь патриотизм из его личного сознания. Все оказалось настолько плохо, что герой хочет забыть, что он еврей, забыть свой родной язык, он с усердием отличника учит французский. Его цель — выкинуть из памяти землю, которая стала синонимом войны, и все, что связано с ней. Если раньше он был воин и защитник, то теперь в незнакомой стране ему предстоит найти себя.

Когда его новый французский друг Эмиль спрашивает его, что он будет делать, его ответ заранее подготовлен: «просто буду французом». Собственно, уже неважно кем быть, лишь бы запаха войны не чувствовать. Но можно ли стереть национальную идентичность? Можно ли забыть свой родной язык? Забыть язык -это как сделать пластическую операцию на мозге. Чем больше он пытается это сделать, тем сильнее в нем проявляется любовь к родине, и он снова чувствует боль за ее будущее.

Нельзя отвернуться от страны, которая тебя взрастила и воспитала, тогда ты пытаешься жить, знакомишься, трудишься, учишься, но лавина одиночества и отчужденности накрывает тебя с головой. Потому что язык и культура — это сила, она держит стержень внутри человека, она основа его внутреннего мира, а стремление убежать, спрятаться, укрыться — это слабость, а большие города, как, известно, не прощают слабости. Он не хочет видеть красоту Парижа, чтобы не влюбиться в него.

Поэтому Иов находит одну работу, другую (ничем не брезгуя, между прочим), но это все не то. Разве это он имел ввиду, когда говорил «просто буду французом». В чем теперь его сила, когда он убежал от войны, а его братья остались. Это философский вопрос, который задает режиссер. Как проявить свою мужскую сущность, когда агрессия есть, а убивать некого.

Иов спасается бегством, но в стране, где девиз «свобода-равенство-братство», всего лишь слова, а гимн пропитан все той же войной и мщением, он понял, что попал в тупик. Он не в силах отказаться от Израиля, и не в силах принять Францию с ее фиктивной толерантностью, фальшивым равноправием и мнимой свободой. Здесь все пронизано ложью, а дверь к свободе для него наглухо заперта. Слова Марсельезы пронизаны милитаризмом, от которого он безуспешно пытается избавиться (Против нас тирания, Кровавое знамя поднято, гражданам оружие, тренируйте свои батальоны и так далее)

Конец фильма драматичен, как весь арабо-израильский конфликт. Люди рождаются, чтобы носить оружие и стрелять из него. Несмотря на то, что война уже всем стоит поперек горла, в израильской армии не хватает солдат, а евреями теперь объявляют всех, и по отцу, и по матери. В современном мире прошла эпоха больших войн, казалось бы, что все границы поделены, но это не так. Мы знаем, что от России все хотят оторвать кусок, но более дипломатичными способами. Ближний восток — это не Европа, здесь переговоры принимают за пустую болтовню, а жизнь за театр боевых действий.

Святой город Иерусалим, безусловно, только предлог для продолжения войны. А что еще делать людям в жаркой пустыне, где ничего не производят и не продают, кроме того, как отбивать друг у друга жалкие клочки земли, приводя в оправдание свою религию. В исламе все войны священны, а иудеи живут по Ветхому завету, который, при внимательном прочтении является настоящей «кровавой баней», где «око за око» и прочее, где всемогущий бог «наполняет гневом сердца людей».

Фильм довольно скучноват, но интересен тем, что мы очень близко рассматриваем симпатичного парня. Нам специально показывают его обнаженным много раз, чтобы мы увидели его уязвимость и ранимость, обычную беззащитность любого мигранта в чужой стране. Он просто человек со своей национальностью, который очень хочет жить по-другому, но не знает как. Чем сильнее Иов хочет стать французом, тем сильнее эта культура его раздражает, своей терпимостью, свободой поведения, раздражает даже город своей красотой, так сильно, что он ходит по улицам с опущенной головой, отказываясь смотреть по сторонам, тем активнее его корни пробуждаются в нем.

Дело в том, что, стать космополитом, то есть гражданином мира, человеком без дома, без племени еще можно, а вот без национальности невозможно, да и не нужно. В другой стране могут быть лучше условия для жизни, для работы, для отношений, другая страна даже может стать твоим домом, но отказываться от своих корней, своего языка — это предать не только свою родину, но и самого себя

Весьма интересный фильм, освещающий одновременно кризис Европы и кризис идентичности.

Надав Лапид в своем фильме поднимает даже не столько (актуальную в эпоху глобализации) проблему утери культурной и национальной идентичности, но гораздо более необычную проблему — потребность эту идентичность изменить. И на что только не идет герой ради этого! И все-таки чужая культура оказывается отделена прозрачным, но жестким барьером.

Интересна игра актеров. Идеально легко и естественно играет только Кантен Дольмер. Игра Тома Мерсье находится на грани легкости и тяжеловесности, но именно такой подход позволяет наиболее точно передать переходное, даже преобразовательное, состояние главного героя.

Более того, очевидно, что режиссер — настоящий художник: он постоянно экспериментирует с формой подачи материала, строит нестандартные кадры, а что важнее всего — за формой у него практически всегда стоит содержание. Будь то одежда французских героев, или подвижная камера, фиксирующая Париж, или диалоги героев.

Одним словом, это многослойный и довольно новаторский фильм, дающий необычную трактовку необычной проблемы.

В феврале 2019 года в холодном Берлине под мудрым руководством Жюльет Бинош случилось чудо: взгляд жюри на фильм Надава Лапида «Синонимы» и зрительские симпатии совпали. Несколько месяцев подряд все ждали выхода фильма, но кто же мог вообразить, насколько пророческим покажется фильм весной, и представить мистическую связь между ним и парижском Собором Нотр Дам? Потому обойдёмся без привычных спойлеров, ведь фильм и так всесторонне рассмотрели и не особенно верно пересказали другие критики, задолго до всех наших рецензий, а потому стоит рассмотреть его не с позиции эстета-киномана или публициста, а с позиции обычного человека, который любит хорошее кино, ведь данный фильм получился интересным, достойным и близким современной молодежи. И если вы не Айка («Айка», режиссёр Сергей Дворцевой), то есть если имеете хотя бы какую-то работу, дом и возможность путешествовать, если вы обычный молодой человек, ищущий самоидентификацию и смысл жизни, изучающий мировые культуры и языки, и если у вас бывали прикольные приключения с друзьями и возлюбленными (не важно, в каком городе или какой стране), то вам, несомненно, этот фильм покажется интересным, зажигательным и будоражащим воображение.

Йоав не притесняемый беженец или нищий эмигрант, он путешественник, парень, который не совсем осознавая то, чего он хочет, приехал покорять столицу, как точно так же параллельно ему приехал в Лондон некий Джим, парнишка из провинциального английского городка, в фильме Стива МакЛина «Открытки из Лондона» (2018). Эти фильмы кажутся мне похожими, но английский фильм не настолько глубок духовно и не настолько экзистенциален, хотя тоже исследует и симулякры, и философию, и мораль, и кризисы всех этих понятий, но не идёт дальше постмодернистского пастиша (ведь время постмодернизма прошло, мы вступили в эпоху метамодерна с возрождающимся на его почве интересом к общечеловеческим традициям, и именно метамодерн, преодолевая дискретность человека и человечества, даёт шанс тому самому трайбализму, который, по мнению Маршалла Маклюэна, был утерян с рабством механистическим и разделяющим людей друг с другом идеям гутенберговской эпохи), — как фильм «Синонимы» Надава Лапида.

Мы целомудренно смотрим вместе с Йоавом на мостовые Парижа, несмело вглядываемся в глаза героев, ужасаемся и восхищаемся, и с сожалением видим, как Йоав напряжён, измотан, как старается быть на высоте и сохранять осознанность, быть мудрее своих ровесников, потому что прошёл войну и армию, как он не идеализирует человеческую природу, но чувствует ответственность за этот рваный неблагополучный мир, состоящий из дикого атеизма загнанных капитализмом в тупик местных жителей, из забитых бомжей-беженцев, из безысходности их личных и коллективных тупиков, ведь он как будто знает что-то большее, чем все, он как будто их старший брат. Но он неопытен и молод, а его оболочка тесна для его души, он не умеет применять свои знания, и его жизненные силы стремительно уходят как у компьютерного торчка в никуда, и он, нелепый и раненый мечется, любит, ненавидит, бесится, но не теряет надежду и мечтает изменить этот мир. Он не пытается произвести впечатление на пару ребят, своих добрых ангелов (французы из хороших семей отличаются от москвичей и петербуржцев в лучшую сторону полным отсутствием пафоса и спеси), но не может, не может достучаться даже до самого себя, а потому неизбежно теряет их, и ему не спасти ни себя, ни их, ни эту подаренную Богом волшебную дружбу.

Эмиль чувствует каждое неуловимое движение души Йоава, но Йоав, не привыкший среди своего неблагополучного мира к тонкости, не позволяет ему приблизиться, он считает себя слишком грязным, израненным, недостойным, и от этого он постоянно косячит, делает дурацкие промахи, и эта закомплексованность и желание её компенсировать приводит его к каким-то идиотским экстремистам, от чего он комплексует еще больше, и убого не принимает помощь Эмиля, становится игрушкой в руках фотографа-извращенца, чем снова напоминает Джима из «Открыток из Лондона», он отнимает у Эмиля девушку по глупости, не сумев ей сказать «нет», его комплексы нарастают и нарастают, и он сам перестаёт себя понимать, и закрытая дверь в итоге — это апофеоз всей его закомплексованности и трусости, которыми он сам перекрыл себе кислород. А закрытую дверь не раздолбать ударами, её растопить только адекватностью, нежностью, выходом из гордыни самоуничижения в смирение, и мы ждём, ждём хоть какого-то катарсиса, ведь повествование нагнетается, становится невыносимым, но как только мы логически готовы к развязке, появляется как черт из табакерки училка с курсов адаптации мигрантов и перерезает Йоаву остатки кислорода и здравого смысла, и, кажется, что и зрителю тоже не хватает дыхания в этой комнатенке с разломанным, как в советской сельской школе шкафчиком, где училка заявит, что «Бога нет, а во Франции с 1905 года секуляризм, и когда один мужчина молился на газоне, то с ним жестко разобрались», и застывший при пении Марсельезы зал, ором которой Йоав пытается сломать эту стену, выдыхает, и все украдкой смотрят друг на друга, и у всех на уме, наверное, Нотр Дам, и продолжая пялиться в экран, мы его внезапно видим, ведь дальше режиссер сделает очень изящный ход, — он ненавязчиво, без символизма или больных экзистенциальных размышлений в духе Сартра или Бергмана, поставит героя именно перед Собором Парижской Богоматери, и только одним лишь светом, пустотой улиц, и выражением лица Йоава мы придём к жестокому и пустому финалу, чем-то похожему на финал «Холодной Войны» Павликовского, — между Йоавом и Собором — пинкфлойдовская неумолимая стена, и ее тоже не растопить ни Богом, ни Любовью. И это доводит многих в зале или до ступора или почти до истерического смеха.

Но за что же эта стена нам, за что она Эмилю, который честен с собой, честен со своим великодушием, своим творчеством и Каролиной как Мариус на баррикаде из «Отверженных», да и за что она Йоаву? И кажется, будто случившееся с Нотр Дамом в реальности — это пронзительное продолжение этой сцены в фильме.

И когда Йоав пытается докричаться до оркестра, где играет Каролина, он будто бы в вакууме, он не находит правильных слов, его не понимают ни окружающие люди, ни близкие друзья, ни Собор, ни холодные улицы, ни он сам, потому что эта страна уже изгнала Бога и из музыки, и из холодных улиц, и даже из своих осиротевших Соборов, но у нас остались еще наши души, так помним же об этом, мои высокомерные братья, отыскивая в любом знакомом или не очень городе снова и снова синонимы для оправдания своей жизни, комплексов, страхов и неверия в себя или Бога. Ведь до Синонимов было Слово.

Молодой парень Йоав приезжает в Париж из Израиля по двум причинам: он любит Францию и ненавидит свою родину. Прилежно учит французский, и странными способами вступает в странные отношения со странными людьми. Странными потому, что, возможно, приезжему в большом городе по-другому никак не получится: обычным парижанам чужие здесь нужны, как в бане пассатижи. Париж слезам не верит, он и на коренных жителей не очень-то обращает внимание.

Так вот, две трети хронометража фильма зрителя не покидает чувство недоумения: к чему бы нам разглядывать под лупой всю эту перверсию той жизни, которую мы считаем «нормальной»? Герои совершают непрактичные поступки, произносят неожиданные слова, имеют воспоминания на грани безумия, и мотивы за гранью логики. Оператор так тот вообще держит камеру так, словно сам в большом городе впервые: например, по сюжету люди целуются, а в кадре плечо и ухо. Зачем это все зрителю с попкорном? Некоторым так и покажется, что незачем, и они выйдут из зала до титров.

Действительно, нет в фильме выдающихся характеров, цепляющих кадров, закрученного сюжета, даже яркого саундтрека нет. Только время от времени прорывается из зачуханных человеческих чучел нечто «не то». Не безумие, не отчаянье, а короткое замыкание немыслимого, неосознанного, невыразимого внутреннего напряжения. Увидеть Париж сегодня, это вам не по Москве «идти-шагать» полвека назад! Местные жители не живут: они не видят, не слышат, не чувствуют ни себя, ни других, а катятся колбаской, как заводные апельсины, и израильтянин Йоав здесь не иностранец, не инородец, не иноходец, а скорей инопланетянин. И при этом, он больше француз, чем коренные парижане. Только вот та ли это Франция, которую он любил сильней родного Израиля? Ей-богу, некоторые так прозревают после свадьбы, которая в фильме тоже присутствует, как и прочие персонажи: ни к селу ни к городу.

Зрителю-франкоману фильм доставит тонкое филологическое удовольствие. Но в целом после картины останется тягостное впечатление, сродни впечатлению от Иньяритовского «Бьютифул», но с важным различием. В «Бьютифул» герой погибает, и это трагедия, но не настоящая. По Бродскому, «в настоящей трагедии гибнет не герой — гибнет хор». А вот после «Синонимов» погибающим ощутит себя уже зритель.

Прокатное соседство «Синонимов» — новой картины израильского режиссёра Надава Лапида — с мегаблокбастером «Мстители» не сулит первым серьёзного кассового успеха. Между тем, картина-лауреат недавнего Берлинского кинофестиваля важна не меньше Марвеловского финала, а, может, даже и больше. Настолько она актуальна и своевременна.

Молодой израильтянин по имени Йоав (Том Мерсье) заявляется во французскую столицу с рюкзаком наперевес без единого гроша за душой. Первая же ночь в пустой парижской квартире едва не оборачивается для него гибелью. Благо вовремя подоспели отзывчивые соседи — богемная парочка Эмиль (Кантен Дольмер) и Каролина (Луиз Шевильот). Они спасают ещё не освоившегося на местности Йоава, дают ему кров, одежду и немного денег «на первое время».

По ходу фильма выясняется, что Йоав самый что ни на есть дезертир. Военнослужащий-срочник, он бежал из родной страны, которая ему ненавистна, и теперь хочет осесть в Париже. Герой всеми возможными способами пытается «сжечь» мосты, связывающие его с родной страной: кропотливо исследует быт парижан, заводит себе новых друзей — коренных французов в лице вышеупомянутых Эмиля и Каролины, отворачивается от своих родителей. Но самое главное, он отказывается говорить на иврите, усиленно налегая на изучение французского.

Язык у Лапида — это определяющая черта главного героя и шире — каждого человека; средство связи с внешним миром; личный идентификационный признак. Через язык человек знакомится с окружающим миром, познаёт и узнаёт его. Набор слов, усвоенный в далёком детстве, определяет в человеке всё экзистенциальное: способ мышления, модель поведения, стиль общения, etc.

Так и Йоав с помощью вновь приобретённых лингвистических средств пытается как бы переродиться, зажить новой жизнью, приобрести новую родину и новые жизненные ценности. Однако покупка французского словаря и ежедневное бормотание себе под нос множества механически заученных синонимов, истинное значение которых главному герою до конца не известно, лишь отдаляют его от заветной цели. «Непристойная, невежественная, мерзкая. Затхлая, злая, убогая» — так герой описывает страну, из которой сбежал, параллельно демонстрируя свои богатые знания французского. Но он даже не догадывается, что каждое прилагательное здесь имеет свой оттенок, свой привкус, свой лиризм. И в этих оттенках и привкусах сосредоточена душа нации, её прелесть и её шарм.

Забегая вперёд скажем, что с развитием событий фильма французского шарма в Йоаве не прибавляется. Главная причина его неудач в этой почти что захватнической, варварской операции по покорению Парижа кроется в том, что он пытается искусственно взрастить в себе француза. Внутренняя неготовность принять моральные установки, по которым живут французы, подстроится под их бытовые алгоритмы ставит крест на «наполеоновских» планах смелого Йоава.

В итоге он остаётся, что называется, у разбитого корыта: национальную идею французов он понять не сумел, но и от Израиля он убежал слишком далеко, чтобы передумать и повернуть обратно. Точка невозврата для него уже пройдена. Разочарование в нации, которой Йоав ещё не так давно восхищался, грозит выбросить его на обочину жизни, сделав аутсайдером, не сумевшим завершить процесс своей культурно-бытовой перестройки.

Йоав — это яркий пример той версии современного человека, что стремится то ли в силу модных трендов, то ли на волне личных оппозиционных убеждений, а то ли банально ввиду непростых жизненных обстоятельств убраться из родных пенатов, чтобы стать космополитом, человеком мира. «Границ не существует» — в какой-то момент заявляет Йоав, поднимая шлагбаум и впуская в здание французского посольства, куда он устроился работать охранником, толпу разъярённых посетителей, таких же запутавшихся в себе перебежчиков. Эта сцена делает из Йоава своеобразного мессию, прибывшего спасти «загнивающую» эмиграцию. Сцена хоть и карикатурная, но крайне важная для понимания режиссёрской идеи.

Режиссёр Лапид играет на архиактуальных темах национальных меньшинств, языковых различий и современного мультикультурализма. Своим фильмом он стремится показать, что успешное освоение языка той нации, среди которой ты пытаешься ассимилироваться, ещё не гарантирует, что ты автоматически станешь частью этой самой нации. Сам по себе процесс ассимиляции весьма длительный и выходит далеко за рамки еженедельных уроков по изучению местного языка, в данном случае — французского. Этот процесс куда более многогранен и многослоен, чем кажется на первый взгляд, а потому, наверное, никогда не может завершиться полным слиянием с соседями-представителями титульной нации. Почему? Банально потому, что многое здесь завязано на культуру, быт, историю и даже климат.

В одном из своих недавних интервью Лапид в дискуссии вокруг эмиграции признаётся в любви к израильскому солнцу. «Мы стали теми, кем мы являемся, потому что живем под лучами этого солнца» — объясняет режиссёр процесс становления личности.

Кому-то из «понаехавших» удаётся максимально плотно сблизиться с коренным населением, проникнуться его философией, привыкнуть к местной погоде и солнцу, неважно какое оно — обжигающе тёплое или бледно-холодное. У кого-то это не выйдет никогда. Лапид на примере Йоава наглядно демонстрирует нам второй вариант.

Этот вариант более интересный, более драматичный, а, значит, и более волнующий, ведь для эпохи глобального космополитизма и тотального «безвиза» сам фильм со всей его агрессивностью и дерзостью — необыкновенно смелое высказывание, которое уже сейчас может быть интерпретировано как точный прогноз для нынешней Западной Европы.

Молодой израильтянин Йоав прибывает в Париж. Сбивчивым шагом, сопя и тяжело дыша, подобно загнанному зверю, он бредёт по улицам зимнего города, не поднимая головы. Он приходит к двери квартиры в центре города, из-под коврика достаёт ключ и оказывается внутри абсолютно пустого и холодного помещения. Желая согреться, Йоав встаёт под душ. Он ладно сложен, камера с удовольствием скользит по его мускулатуре. На его лице читается смесь раздражённости и растерянности.

Выйдя из ванной, Йоав обнаруживает пропажу всех вещей, будто бы испарившихся по неведомой причине. Абсолютно голый, он, поддавшись временному помутнению, выбегает на улицу, разрезая плотный воздух надрывными криками о помощи. И вот уже он снова стремительно поднимается по лестнице, стучит в каждую дверь, но так и не получает ответа. Его забег кончается в ванной. Он засыпает и будто бы перестаёт дышать.

Всё могло бы закончиться, толком не имея начала, но Йоава находят Эмиль и Каролина — молодая пара, живущая по соседству. Они забирают холодное тело молодого человека, который приходит в сознание уже в их постели. Как только Йоав открывает глаза, он рассказывает незнакомцам о причине своего приезда.

Красивым насыщенным почти поэтическим французским герой выдаёт знакомую многим молодым людям банальность об опостылевшей родине, стране «грязной, тошнотворной, невежественной…». Напор и страсть случайного гостя пленят как Эмиля, так и Каролину. В их беззаботное существование, оплачиваемое отцом-фабрикантом Эмиля, как кажется, проникает то ли ангел, то ли бес. Этому существу хочется открыть душу и отдать тело.

Да и сам Йоав, похоже, впервые за долгое время находит тех, кому можно рассказать о страхах и сердечных червоточинах. Об армейском сумасшествии. О наигрываемых выстрелами автомата мелодиях. О ненависти, ненависти и ещё раз ненависти, которую израильтянин должен впитывать с молоком матери.

Как можно скорее, Йоав старается освоиться в новом государстве, которое он старается приручить и назвать своим домом. Он беззаветно отрекается от своего начала, воспитания и родного языка, повторяя про себя страницу за страницей французского словаря синонимов. Но не поднимая головы, будто бы не желая замечать Францию «без макияжа», он, вероятно, по провидению находит встречи с другими евреями, одинаково бессердечными, жестокими и готовыми убивать за свой флаг даже на чужбине. Йоав не смотрит им в глаза то ли от омерзения, то ли от боязни в них увидеть себя.

И снова ему нужно без оглядки бежать от подступающей тошноты, да только брусчатка меняется на раскалённые угли, а над мечтой сгущаются свинцовые тучи. Ад, побеждённый, зарытый, убитый, растоптанный, посаженный на замок где-то глубоко внутри, всё равно выбирается наружу и всё более свирепо сжимает пальцы на шее. Это всё загоняет Йоава в порно-студию под объектив режиссёра-извращенца. Здесь ему придётся окончательно распрощаться с человеческим достоинством, воспылать ненавистью к себе и впервые за долгое время спросить, что он здесь делает.

И даже Эмиль и Каролин, бывшие последней соломинкой связывающей главного героя с новой самовозведённой им на зыбком песке реальностью, утратят к нему интерес. Этот безумец останется для них концептом, зверушкой, мимолётной усладой — не более. Гордец, уже было примеривший на себя звание мессии, будет пережёван и выплюнут. Выплюнут в экзистенциальный вакуум между востоком и западом. Где нет ничего, кроме тупой отравляющей злобы и предельного отчаяния.

Сотканный из противоречий главный герой служит иллюстрацией, наверное, по меньшей мере, миллионов жизней. Циничная реальность размалывала и безрассудных смельчаков, и расчётливых авантюристов, и меланхоличных творцов. В Йоаве, чьё имя совпадает не только с именем ветхозаветного праведника, но и с названием наступательной операции Армии обороны Израиля, найдётся частичка каждого из представленных архетипов. И каждый из них своеобразно умрёт, пытаясь одержать верх в погоне за свободой своей индивидуальности.

В конечном итоге «Синонимы» — это универсальное кино об утраченных идеалах и сбитых ориентирах. Разочарование мигренью пульсирует в голове Йоава всё сильнее с каждой секундой пребывания в Париже, несмотря на его яростную борьбу с собственным началом, обречённую заранее. Однако беспросветность картины компенсируется возможностью нового пути.

7 из 10

«Синонимы» израильского режиссёра Надава Лапида относится к той редкой категории фильмов, очаровывающих не столько своими художественными заслугами, сколько излучаемой энергетикой. К новой работе Лапида хочется прикоснуться на физическом уровне, она вызывает желание погрузиться в неё с головой и стать её частью, «Синонимы» настолько поэтичны, что в них влюбляешься без остатка. И подобного эффекта «алкогольного опьянения» у зрителя режиссёру удалось добиться без больших бюджетов, без узнаваемых на каждом углу голливудских красавцев в актёрском составе и уж тем более без каких-либо сложных технических ухищрений. Напротив, у Лапида на руках был лишь жизненных опыт, собственные воспоминания и любовь к тому, что он делает. В этом и кроется секрет успеха «Синонимов», в них есть душа, которая, после победы на 69-ом Берлинале, начала своё шествие по миру, покоряя сердца зрителей.

По сюжету, молодой человек по имени Йоав прилетает в зимний Париж, чтобы начать жизнь с чистого листа. Он только что сбежал из своей родной страны — Израиля, в котором он не видит ничего хорошего, он сводит его с ума, он ему омерзителен. Сразу стоит понять, что Йоав не типичный бунтарь, действующий в угоду эмоциям — все его действия в фильме имеют свою логику, ведь он живой человек и, соответственно, принимаемые им решения имеют обдуманную мотивацию. Первым делом, он вселяется в чью-то брошенную квартиру без отопления и без мебели, всё что в ней есть — душ. И пока Йоав моется, стараясь хоть как-то согреться под слабой струёй тёплой воды, кто-то похищает все его вещи, в том числе трусы и спальник. Таким образом получается, что Йоав оказывается совершенно голым в пустой квартире и в неизвестной для него стране. Потерявшего сознания от переохлаждения голого Йоава находят соседи — Эмиль, успешный в финансовом плане, но пустой внутри человек, возомнивший себя писателем, и его подруга Каролина, академический музыкант по профессии, совершенно «нечистая» в моральном плане. Незнакомцы отогревают несчастного Йоава, одевают его, вручают телефон, пачку евро и помогают освоиться в новой для героя стране.

Почти с самого начала все действия, происходящие в «Синонимах», кажутся чем-то нереальным. Складывается ощущение, что персонаж Йоава умирает уже в первые минуты фильма, а Франция — некая интерпретация Рая, а Израиль — Ада. Купив себе французский словарь с синонимами и начав изучать его, Йоав очень быстро начинает делиться своим мнением по поводу всего окружающего его мира, который он делит на чёрное и белое. Израиль для него — самое ужасное место на планете, он ненавидит всё, что с ним связано. Ему не нравится, что война, по мнению израильтян, — это самое великое событие в жизни мужчины, а какое-либо проявление светлых эмоций воспринимается как слабость и считается непозволительным. Франция же в его глазах — чистая, невинная, умная и великая страна. Он отказывается от собственных воспоминаний, он активно учит французский и полностью перестаёт говорить на своём родном иврите, поскольку для него есть лишь одна цель — стать французом.

Вот только к своему удивлению герой понимает, что Рай и Ад в его понимании совсем не то, чем кажутся. Франция и Израиль и есть те самые синонимы в этой истории. Просто в одной стране человеческая жестокость и низменность получают воплощение в лице войн и бесконечных убийств, а в другой — это элитные клубы с безвкусной музыкой, под которую в экстазе бездумно пляшет богемная тусовка Парижа. Более того, Надав Лапид пытается своей работой донести до зрителей, что не существует плохих или хороших стран, поскольку не они сами себя такими сделали, а именно люди. В каждой культуре, стране, человеке есть набор качеств, которые, в сравнении с другими, и будут синонимами, только вот почему-то многие люди, как и персонаж Йоава, поначалу, отрицают тот факт, что в каждом человеке помимо светлой стороны обязательно будет присутствовать ещё и тёмная.

Что удивительно, «Синонимы» хоть и поднимают очень много остросоциальных тем, но они не разваливается на части, а чувствуются осознанной, аккуратной и законченной картиной. Надав показывает словно современный Париж, страдающий от наплыва беженцев, из-за чего город страдает от неонацистских движений, безработицы и общей деградации культуры. Но это вовсе не значит, что «Синонимы» просто кидают всех и вся в одну лужу грязи, хорошенько перемешав, напротив, Надав Лапид снял очень личную для себя картину, с присущей ему поэтичной и весьма экспрессивной манерой подачи. Через призму Йоава зритель начинает познавать окружающую действительность. Всё то, что изначально казалось главному герою чистым и невинным, в итоге обретает истинное лицо и оно не настолько прекрасно, каким казалось на первый взгляд. Получается так, что Йоав скитается не столько по Франции, а сколько между мирами собственных иллюзий. Он приехал во Францию из страны, в которой его учили выстрелами из пулемёта попадать в такт и ритм народных песен, с ворохом ожиданий, расколовшихся об суровую реальность. Окружающие его люди хранят много грязных секретов в своих шкафах, как и сам город, в котором хватает, как говорится в самом фильме, сумасшедших художников.

Структурно «Синонимы» во многом автобиографическая картина о человеке, который в один момент своей жизни решил сбежать от себя самого. Йоав страдает из-за отсутствия собственной индентификации, ему чуждо всё, что связано с его родной страной, но в тоже самое время он ничего не может с собой поделать, ведь личность определяют воспоминания, которые у неё никто не сможет отнять. Потому что национальность человека определяется не географическим положением государства, в котором он родился, она исходит откуда-то изнутри, из души, против которой человек бессилен. Надав Лапид хоть частично и снял кино о себе, но он сделал его универсальным для каждого зрителя, который сможет по-своему интерпретировать происходящие в ленте события. «Синонимы» дарят слишком много точек пересечения с любой категорией зрителей, они универсальны для любой аудитории.

«Синонимы» — это до невозможного очаровательный фильм, перед теплотой которого сложно устоять. Получается даже так, что ему и не хочется сопротивляться, когда он очень ритмично и с чувством такта начинает влезать зрителю не только в голову, но и в самое сердце, оставаясь там навсегда. У Надава Лапида получилось вписать «Синонимы» в ту редкую касту фильмов, против которых критика бессильна, поскольку вложенная в него душа разрушает любые преграды на пути к любви зрителя. Это тот самый случай, когда простота и лёгкость не портит картину, а наоборот, играет ей на пользу, раскрывая для неё новые горизонты. «Синонимы» — событие, кино-опыт, это стопроцентное авторское кино, такое, каким оно и должно быть.

9 из 10

Один из самых обсуждаемых фильмов этого года выстрелил в Берлине во многом потому, что разоблачил ценности современной Европы и выступил в защиту духовной Традиции. Как это не удивительно, но фильм, направленный против толерастии, таки удалось снять! Как давно мы все об этом мечтали! Но снял его не русский, а израильтянин и на деньги тех, кого он разоблачает (высший пилотаж!) «Синонимы» — картина неровная, противоречивая, монтажно несобранная, но при этом мощная, резонирующая реальной болью, в ней нет шаблонов в отношении несчастных иммигрантов, более того, сама иммиграция впервые в европейском кино показана как предательство человеком своих онтологических корней.

Когда я впервые услышал об этом фильме, завоевавшем «Золотого медведя» в Берлине, не обратил на него особого внимания, разве на то, что он почему-то не понравился Юрию Быкову (режиссера, к мнению которого мы с женой прислушиваемся, буквально ловя каждое его слово), посчитавшего, что Лапид обманул своих продюсеров, кусая ту руку, которая его кормит. И вот теперь, выйдя из полного зала (!), что для воронежского кинотеатра нонсенс (значит не все ушли на «Мстителей», есть и думающие в праздники люди), я полностью согласен с решением Берлинского жюри.

Лапид путем описания безумных эскапад своего героя, готового ради натурализации буквально на все, включая унижение своего человеческого достоинства (единственная мерзкая сцена в целом вполне целомудренного фильма, которая вместе с тем является и его кульминацией, потому без нее не обойтись, но, считаю, что можно было и сократить тошнотные подробности) показывает нам, что отказ от своей Родины, ее традиций, веры, языка ведет человека к полному порабощению смердящей секулярностью Европы. Ведь почему фильм так назван: эта история синонимична множеству иных, и не важно кто ее герой — еврей, араб или русский, и не важно в какой европейской стране она происходит — все это случается каждый день, просто мы не хотим ставить вопрос ребром, так как это делает режиссер «Синонимов».

Единственный аналог этого фильма (а он у него есть, я не согласен с Долиным) — картина Генри Бина «Фанатик» (да та самая, с молодым Гослингом), она тоже была о мучительном поиске героем своей идентичности, о экзистенциальной ране в сердце, отсутствии национальных и иных привязанностей, которые обрекают его на гибель. Подобно герою Гослинга и харизматичный персонаж Мерсье, бывший израильский военный, ищет себя не там, где следует: ненавидя свою страну и все, что с ней связано, он и Европой буквально изблеван в никуда, в междуумочное пространство, в пустоту.

Когда-то алжирский еврей и великий французский философ Жак Деррида в своей статье «Эдмон Жабе и вопрос Книги» писал о том, что еврей всегда расколот, раздираем внутренними, прежде всего теологическими противоречиями, он сам по себе бездна, его путь квинтэссенция любого человеческого пути, его противоречия усиленно выражают трагедию человека вообще. Так и герой «Синонимов», упрямо постигающий чужую культуру и чужой язык, забывая себя с усилием, через не могу, но забывающий, — не просто предатель, он жертва собственных экзистенциальных противоречий, своей неспособности принести свою свободу в жертву духовной Традиции.

Режиссер «Синонимов» через мучительные для зрителя и героев диссонансы показывает нам, что обрести свободу иначе, как принеся ее в жертву чему-то большему, нельзя. Нельзя отказавшись от своих корней остаться человеком, можно лишь стать моделью для изощренной стрельбы по ней извращенной, предавшей саму себя Европы. Лапид осуществил мужественную для себя и своей карьеры попытку не просто покритиковать толерастию на ее же деньги, но отвергнуть ее всецело, гнушаясь ей и ее культурой.

И пусть другие герои «Синонимов» получились мелковатыми в сравнении с раздираемым противоречиями Иовом (обратите внимание на его имя, имя многострадального ветхозаветного праведника), но они — все его двойники, такие же неприкаянные, бытийно неустроенные люди, как и он сам, как все мы. И пусть герой так и не нашел того, чего хотел, он уже сделал ощутимые шаги на пути к обретению себя, которое невозможно без обретения Родины, веры и родного языка.

Фильм Надава Лапида донельзя своеобразное, противоречивое, ершистое, местами даже раздражающее, нелепо-сумбурное и хаотичное повествование, но при этом самобытное, интригующе-завораживающее, забавное в своей легкой сюрности и абсурдизме авторское высказывание. Уже с первых кадров главный герой предстает перед нашими глазами абсолютно голым — и в прямом и переносном смысле, стремительно пускаясь в головокружительную (о, эта бесподобная назойливо-эпилептическая камера Шая Голдмана) интеграционную одиссею. Не поднимая головы, бесконечно бормоча под нос заученные французские слова и живя впроголодь Йоав с маниакальным упрямством стремиться отречься от своего израильского прошлого, сбросить балласт своей национальной идентичности, без сожаления стереть себя добела, переписав на французский манер.

Главный герой подобно парафиновой капле в маслянистой субстанции обманчивого мультикультуризма кружит, меняет формы и жаждет раствориться в новом, маняще-опьяняющем мире всеобщего братства и любви.

Чем рьянее и отчаяннее эти попытки, тем сильнее и мучительнее раздирает изнутри новоявленного космополита национальное естество. Опустошенный творческим застоем французский друг-сибарит с легкостью готов разбавить свою никчемную беллетристику удивительными рассказами новоприобретённого друга, а подаренное им пальто горчичного цвета выдает в Йоаве чужака похлеще кипы. Режиссер-извращенец заставит изрыгать тщательно подавляемый иврит, а занятия по французской государственности удручают своей нелепой декларативностью, высвобождая дремлющее до поры до времени мессианское естество. Даже эхо палестино-израильский конфликт все еще набатом звучит в головах «новорожденных» граждан республики. И вот уже белая майка черна как смоль, а Нотр-Дам под автоматной очередью воображаемого автомата, но Йоав с пьянящим безумством продолжает штурмовать закрытые двери.

«Синонимы» получились довольно неоднородной и периодически обескураживающей картиной, но которая вгрызается в душу и память, заставляя переваривать и осмысливать увиденное еще долгое время после просмотра. В этом заслуга не только сценариста и режиссера, но и бесподобного актера-дебютанта Тома Мерьсе, очаровывающего своим потрясающим, фееричным и искрящимся какой-то невероятной энергетикой перформансом. Ну и, повторюсь, покорившая меня сумасшедшая операторская работа.

Вердикт: Кулик хвалит это болото!

Выражение из заголовка относится ко всему, что вы увидите в фильме Надава Лапида.

Режиссер на Берлинале преподнес историю израильтянина Йоава, сбежавшего из Израиля и страстно желающего стать французом. Европейское жюри не раз одаривала призами работы об иммигрантах. Это и документальный «Море в огне» (2016), и мотивирующий «Добро пожаловать»(2009), и трагичный «Дипан»(2015). Ожидаемо, что «Синонимы» Лапида получили главный приз в 2019-м.

Причина не только в остросоциальной теме наплыва беженцев в Старый свет, а в способе, который режиссер выбрал для демонстрации происходящего в Европе. Это язык метафор и аллюзий — зрителю предлагается самому провести параллели с нашими реалиями.

Начиная с образа умирающего Марата в ванной до протащенного волоком поверженного Гектора, автор показывает разные судьбы людей, пребывающих в поисках нового дома. Вот и герой Тома Мерсье — голый и замерший — оказывается в пустой квартире. Его согревают, одевают, выдают все необходимое (даже мобильный) добрые соседи — Эмиль и Каролина. Они — гротескные образы французов. Один живет в достатке, но считает свою жизнь скучной, вторая — пройдя через распутство, находит себя в музыке. Эмиль увлечен историями израильтянина, Каролина скептически настроена. Отношения с новым другом следуют дорогой метафоричности — пусти в дом, подари жену.

Сюжетный путь героя поделен на вехи монологами слов. Подбирая синонимы, Йоав проходит по истории через ненависть, смятение, жестокость, потребительство и опустошение. Каждый из этих эпизодов вызовет свои эмоции. Кому-то будет противно от самонасилование героя, кто-то вздохнет от его встречи с отцом, а кто-то обозлится на поведение Йоава в чужой стране.

Надав Лапид не боится разных эмоций зрителя, как не стесняется Мерсье разгуливать в фильме абсолютно голым. Это вызов. Вызов европейскому обществу словами тайваньской девушки, которая поет гимн Франции «… враг бежит кровавую стезею». Вызов иммигрантам заявлением: «У великодушия есть свои границы».

Вас ждет еще много синонимов, смыслов, которые скрываются за дрожащей порой камерой и молчаливыми сценами.

7 из 10

Вот мы и дождались выхода на российские экраны фильма-победителя последнего (2019) Берлинского кинофестиваля от израильского режиссёра Надава Лапида. «Воспитательницу» я не смотрел, однако, точно могу сказать, что «Синонимы» получились куда сильнее довольно удачного «Полицейского». Но обо всём по порядку.

Йоав сбегает из Израиля во Францию в поисках новой жизни. Он не хочет быть израильтянином, он хочет стать французом. Настолько, что даже отказывается говорить на иврите. Идея обречена на провал, от корней не избавиться. Но о чём же фильм?

О том, что Йоав оказывается чужим и в Израиле, и во Франции. Он может сколько угодно учить синонимы французского языка, ходить в «истинно парижском» пальто ярко-горчичного цвета, всё станет лишь хуже: именно эта манера речи и характерный наряд выдаст в нём приезжего. Недаром рано или поздно Йоав очередной раз окажется голым (в самом прямом смысле слова). Весь фильм мы будет наблюдать мучительную натурализацию героя, попутно разглядывая какой-то нездоровый космополитизм Европы. А заодно и другие пороки общества, к которому Йоав так стремился — навязывание ценностей, которые по факту не соблюдают те, кто их навязывает, скотское отношение к людям (особенно проявляется во время работы героя в посольстве), стремление к выгоде, а космополитизм превращается в «ори на иврите!». Ряд можно продолжать долго.

Не менее интересна линия отношений Йоава и его друзей — Эмиля и Каролины, а также Йоава и его соотечественников. Каждый находит в герое что-то своё. Каролина — любовника, такого необычного и чертовски красивого. Эмиль — кладезь историй из прошлого героя. Но, легко заметить, причиной дружбы является именно то, Йоав — не француз. Стоит заметить, что Лапид осуждает и героев-соотечественников. Ведь вся их любовь к Израилю выражается лишь в кулаках и нападках на слабых. Почему в нашем космополитическом мире подобных людей всё больше? Что значит слово «национальность» в современном мире?

Фильм можно охарактеризовать как «неровный». Во всех смыслах. Например, камера то статична, то «трясётся» перемещаясь по следам Йоава, то показывает окружение «глазами Йоава». Так или иначе, Париж в картине узнаваем. И неприветлив. Как и Тель-Авив. Фильм вызывает очень разные эмоции. Он то раздражает, то умиляет, то смешит, то расстраивает, то злит, этим «Синонимы» и притягательны. И тошно нам станет тогда, когда тошно станет Йоаву.

Актёры. Том Мерсье играет блестяще. Крайне трудно поверить, что это дебютант, и этим всё сказано. Кантен Дольмер хорошо смотрится в роли писателя-буржуа, а Луиз Шевильот вполне органично смотрится с ним в паре, являющейся метафорой «той самой французской молодой семьи».

«Синонимы» полностью заслужили свои награды. Отличное авторское кино, хоть в рамочку ставь. Легко смотреть даже зрителю, незнакомому с культурой Израиля (что нехарактерно для израильского кинематографа).

10 из 10

P. S. Когда Надав Лапид представлял свой сборник короткометражек в Москве, он сообщил, что короткометражка «Подружка Эмиля» задумывалась как первоначальный вариант «Синонимов». Уж не знаю, как там на самом деле планировалось, но «Подружка Эмиля» теперь выглядит как логическое продолжение «Синонимов».

Для нашего времени миграция в другие страны стала уже привычным явлением. Но здесь остается справедливым вопрос, а что именно побуждает людей покинуть родину, чтобы навсегда связать свою жизнь с чуждым миром? Конечно, если на твоей родной земле творится хаос и беззаконие, то мотивы ясны. Но что если родина готова дать им больше, чем другая страна, почему они рвутся порвать с ней все связи? Обо всем этом говорится в психологической драме «Синонимы».

Синопсис Израильтянин Йоав переезжает во Францию с твердым намерением забыть родину, родной язык и все, что связывало его с прошлым, в надежде обрести в другой стране новый дом и стать своим среди местных. Однако, несмотря на упорные старания Йоава, «новый дом» не готов просто так принять его в свои объятия.

Игра актёров В первую очередь, хотелось бы отметить смелое исполнение Тома Мерсье, для которого данная роль стала дебютом в большом кино. Его герой получился необычным персонажем, словно отрешенным от мира и живущим в своих фантазиях, периодически возвращающийся в реальный мир полный бури эмоций, которые он со всей накопившейся обидой выплескивает на окружающих. Также в определенной степени понравилась игра Кантена Дольмера в роли Эмиля, пожалуй, единственного друга Йоава, среди жестокосердного окружения Парижа, начинающего писателя и интеллектуала, ищущего скрытый смысл в окружающих вещах.

Режиссура Определенно Надав Лапид станет настоящим путеводителем по израильскому кино, поскольку он уже успел завоевать поклонников, сняв в свое время «Воспитательницу», весьма успешный ремейк которой мы не так давно могли увидеть в кинотеатрах. Конкретно в «Синонимах» он обратился к непростой теме связи человека со своей родиной, культурой, историей и языком. Казалось бы, Израиль — одна из самых развитых стран мира. Однако этот факт не остановил главного героя от попытки не просто переехать в другую страну, но разорвать все контакты с прошлым вплоть до языка. Герой упорно пытается стать своим, почувствовать дух города, стать настоящим французом. Но все более погружаясь в новую жизнь, Йоав понимает, что и во Франции есть свои проблемы. Не желая возвращаться обратно, но и не будучи готовым жить с неприятием со стороны, Йоав пытается бороться с «системой», открыть глаза французов на их проблемы, которые они привыкли не замечать, ставя себя в нелепые ситуации.

Сценарий По сюжету главный герой приезжает в зимний Париж. Заселившись в чью-то заброшенную квартиру, в первую же ночь кто-то крадет все его вещи вплоть до трусов, оставляя герой без документов и средств, голым и абсолютно одним посреди незнакомого города. Едва живого его находит молодая пара Эмиль и Каролина, которые одевают его с ног до головы в дорогую одежду, вручают айфон, пачку евро и пакет с модными шмотками. Заручившись поддержкой своих первых и единственных друзей, герой перебирается в крошечную квартиру с дыркой в стене и начинается изживать в себе израильтянина. Он отказывается от общения на иврите, при разговорах об Израиле называет его самой затхлой страной мира, пытается почувствовать нутро города, день ото дня передвигаясь по его улицам пешком, но при этом не обращая внимание на его великолепие. Однако спустя несколько месяцев жизни вместо ожидаемого результата стать французом герой осознает, что Франция — не такая идеальная страна. И дело именно в самих людях, в том, что они позабыли свою историю, свою культуру, свои ценности. Не будучи французом, но пытаясь им стать, Йоав отчаянно пытается «помочь» французам вспомнить то, кем они являются, но не находит должного отклика, ставя себя в нелепые ситуации.

Итог «Синонимы» получился очень интересным фильмом, полным абстрактным глубоким смыслом на тему связи с родиной. В определенной степени этот фильм — это признание режиссера в любви к родной стране и ее прошлому и явное отторжение ее настоящего. Фильм, действительно, заставляет задуматься о многих вещах. Поэтому смело рекомендую к просмотру.

9 из 10

«Если бы я узнал, что никогда не создам ничего фундаментального, то я бы убил себя»…

«Синонимы» — новая сенсация российского проката. Я успела посмотреть этот фильм дважды до официальной премьеры и хочу поделиться своими наблюдениями об этой феноменальной картине и о тех, кто ее посмотрел.

О режиссере:

Для Надава Лапида фильм очень во многом биографичен: он, как и главный герой, служил в армии (и даже, к стыду своему, получал от этого удовольствие), уезжал в Париж и пытался стать настоящим французом.

«Сегодня на все это я смотрю под другим углом. В начале фильма Франция для главного героя — это легенда. Из худшей страны мира он бежит в лучшую. Для меня Франция была местом, где предпочитают разговор, дискуссию, анализ. Люди там ценят чувства, тонкость человеческой натуры. Им нравится задавать вопросы, находить на них ответы. Это то, чего вообще нет в Израиле».

О наготе:

Давайте сейчас поговорим откровенно. Вас пугает/смущает обнаженка на экране? Почему? Что вы в этом видите, кроме обнаженного тела (в данном случае, с объективной точки зрения, еще и очень красивого)?

Давайте подумаем, с каких пор голое тело в кино стало предметом таких жарких споров.

Послушаем размышления самого режиссера:

«В фильме фокус направлен на одного человека, и важно увидеть не только его душу, но и его тело. Наше тело — это все, это мы. Поэтому нагота очень логична. Но в то же время нагота создает у зрителя чувство дискомфорта и одновременно волнует. Этот шок, это впечатление — очень правильная вещь для кино».

Шок и дискомфорт. На мой взгляд, не нагота должна шокировать публику, а модная одежда героя. Присмотритесь, и вы заметите, что это настоящая маска, щит для героя. Пока он в пальто Kenzo — он обычный француз со своими повседневными заботами и делами. Но как только пальто оказывается на полу, перед нами предстает совершенно другой персонаж. Обратите внимание на сцену, где он кричит на Каролин, где он разговаривает с Эмилем, или где он участвует в модной съемке. Без своего пальто и своих считалочек-синонимов Йоав не француз, а его жизнь кажется лишь беспорядочным калейдоскопом событий. Какой она и есть на самом деле — без иллюзий и без обманов.

Пара слов о публике:

Публика в кино всегда делится на тех, кому кино понравилось и нет. Однако после сеансов этого фильма в воздухе практически трещало электричество.

С одной стороны (для поборников морали и сугубо традиционного кинематографа) «Синонимы» получились слишком затянутыми, а сцены с обнаженным Томом Мерсьером вызывали чувство неловкости и отторжения. Завуалированные и полные аллегорий события фильма все больше запутывали, чем давали ответы на бытовые вопросы и приводили в тупик тех, кто искал логику в поведении героя.

С другой стороны, для тех, кто терпеливо растил свое чувство прекрасного на авторском кино, арт-хаусах и старой классике, фильм Надава Лапида «Синонимы» стал своего рода прорывом. Режиссер после долгих поисков и открытий сумел передать насыщенное внутренними событиями и столкновениями осознание себя, переход от отрицания мира к отчаянию и сожалению о нем, от трепетного и робкого восхищения к грубому насилию и фигуральному уничтожению прекрасного.

Если говорить чуть проще: через гениальное соединение визуального, звукового и смыслового ряда режиссеру удалось рассказать безупречно красивую историю о том, как со стороны выглядит попытка бегства от самого себя.

10 из 10