Клетка (2015)

Попытка перенести на экран рассказ Федора Достоевского под названием «Кроткая», обошедшаяся в 700-т тысяч долларов и один сценарий от Юрия Арабова, более известного публике своей активной гражданской позицией, нежели киноработами, имеющими мировой резонанс. Средства налогоплательщиков Российской Федерации (фильм произведен при поддержке министерства культуры) были израсходованы на картину, поразительную сочетанием принципиального отсутствия режиссерской трактовки классического произведения и неумением сформулировать основную мысль литературного источника.

Героями «Кроткой» выступают безымянные ростовщик и бедная девушка, которую он взял в жены, желая избавить от нищеты и унижений со стороны ее теток-покровительниц. Эта короткая история Достоевского базируется на его особенном понимании христианства, как учения отрицающего материальные ценности и признающего комфорт быта почти что порождением ада (что не вызывает удивления, при учете биографии автора). Иными словами, если у писателя, исповедующего европейские гуманистические ценности, к примеру, Чарльза Диккенса ростовщик, облагодетельствующий нищенку, явился бы примером для подражания, то у православного Достоевского помощь ближнему обесценивается, если исходит от индивида обеспеченного (а не блаженного), следовательно — развращенного материальным бытием и не способного кого-либо осчастливить.

Режиссер Элла Архангельская визуализирует данную идею Достоевского, придавая ей вид клетки, в которую ростовщик сажает свою жену. Кинематографически это выполнено донельзя топорно, на уровне студента посредственных дарований. Во-первых, госпожа Архангельская полагает своего зрителя человеком темным и не умеющим считывать с экраны смыслы, поэтому концепт клетки прямо проговаривается одним из эпизодических персонажей, что доказывает полную некомпетентность кинематографиста. А, во-вторых, это единственный изыск и новаторство (пусть и банальное), присутствующие в «Клетке», представляющей в остальном унылую в своей бессодержательности и отсутствии темпоритма вариацию на тему выбранного рассказа.

На протяжении почти двух часов, постановщик усердно имитирует сбивчивый стиль оригинального рассказа, написанного от первого лица, но внутренние терзания героя и психологизм, свойственный всем произведениям Федора Михайловича, трактуется буквально, и в повествование вводится персонаж священника, выслушивающего исповедь главного героя. Иными словами, суть противоречий, конфликт литературного первоисточника, состоящий в смятении и переоценке системы ценностей ростовщика, упрощен и примитивизирован до простой вербализации событий, произошедших с ним (хотя стоит признать, что тандем финансиста и священнослужителя очень трогателен в искренности их отношений и вместе с тем комичен в том, как беспардонно первый ведет себя по отношению ко второму).

Сценарист ли составил такой текст, в котором отсутствует магистральная логика повествования, а сцены не проработаны и балансируют на грани метафоры, но не переходят в пространство смыслов, тем самым превращаясь в непродуманный сюрреализм вроде того, что был в «Под электрическими облаками» у Алексея Германа — претенциозный и лишенный всякого обоснования (будет в «Клетке», к примеру, лошадь, живущая в особняке и финансовый делец, названный «тем самым Иудой, предавшим Христа»). То ли режиссер вносил в написанное собственные правки, нарушившие структуру сценария, и тем самым лишившие его смысла, превратив рассказ «Кроткая» (пусть и спорный в религиозно-моральной компоненте для человека, не исповедующего православия понятого с позиций юродивости) в микс бессвязных сцен, при помощи коих создатели «Клетки» почему-то настаивают на том, что жена ростовщика, ведущая себя по отношению к нему не благодарно, а дерзко и нагло, заслуживает восхищения публики («вина» ростовщика уж в том, что он рачителен и желает скопить состояние на безбедную старость).

Ричард Айоади в «Двойнике» вирутозно придал новелле Достоевского современное звучание, прекрасно адаптировав ее не только для серебряного экрана, но и к актуальным реалиям. Архангельская и Арабов, позволяя себе неоправданные вольности (к примеру, секс в фильме ожидаемо становится злом, тогда как в рассказе совершенно ясно, что у героев не было проблем в интимной сфере — «Гордые особенно хороши, когда… ну, когда уж не сомневаешься в своем над ними могуществе, а?»), претендуют на морализатоство и возвышенность, некоторое мессианство, но не способны ни уложить это в технические киноприемы, ни обосновать содержательной частью фильма — по их логике героиня почти что святая, тогда как по всему происходящему она предстает сбесившийся с жиру девкой, моющей подаренными мужем платьями пол.

Если творения Уильяма Шекспира современные режиссеры оскверняют их дислокацией в интерьерах условной помойки и костюмах а-ля футболка в сочетании с гусарским мундиром (что мы видели в «Гамлете» с Бенедиктом Камбербэтчем), то Федор Достоевский подвергается процедуре более изощренной — из написанного им изымается филососфия, подменяемая декларацией содержания, а акцент делается на сырости подворотен Санкт-Петербурга, нищете, диких нравах, воспевании особенной религиозной морали и априорное осуждение любого благополучия. «Клетка» состоит исключительно из вышеперечисленных атрибутов, что исчерпывающе свидетельствует о ее качестве и ценности.

Из всей креативной команды кинокартины похвалы заслуживает оператор, демонстрирующий высокий профессионализм, достойный лучших образцов европейского кино — «Клетка» визуально прекрасна и сказать, что это современный российский (читай, дурно снятый) фильм невозможно. А так же великолепен в своей роли Даниил Спиваковский, он не только в высшей степени киногиеничен (чего, опять же, нельзя сказать о подавляющем большинстве российских актеров), но и, благодаря таланту, легко крадет шоу, заставляя не только сопереживать его «отрицательному» герою, но и, как следствие, полностью нивелирует весь замысел режиссера, меняя тональность и идею повествования.

Таким образом, единственной причиной для просмотра фильма служит мастерство Спиваковского и визуальный ряд «Клетки». Потому, что если вы предпочитаете интеллектуальное кино по мотивам классических произведений, то данная картина не принадлежит к выбранному сегменту, спекулируя набором общим мест, ассоциирующихся у обывателя с именем Федора Достоевского, пытаясь при этом претендовать на некую «духовность», что не только смотрится очень жалко и комично, но и, благодаря полной неспособности режиссера и сценариста адекватно прочесть и сообразно замыслу писателя адаптировать библиографический источник в формат 16:9, дискредитирует авторский русскоязычный кинематограф.

Уже с титров посетили меня сомнения, стоит ли смотреть данный фильм. По мотивам фантастического рассказа Ф. М. Достоевского «Кроткая». Каково? Самого что ни на есть реалистичного Достоевского причислили к фантастам. Но любопытство победило, да и надпись «при финансовой поддержке Министерства культуры» заинтересовала. Рассказ «Кроткая» — один из самых любимых мною у Достоевского, читала давно, но он настолько поразил меня, что навсегда впечатался в память. Все приёмы, которые западная литература 20 века приписала себе, уже были у Достоевского, просто им не были даны определения. Например, поток сознания. Именно так и написан рассказ. Некоммуникабельность — это то, о чем рассказ. Люди не могут понять, почувствовать, услышать друг друга, и от этого случается так много трагедий на земле.

Герой действительно любит жену, но его сомнения в ней заставляют его держать дистанцию, проявлять холодность. И вот, когда он отметает все сомнения и решает всё изменить — оказывается, поздно. При чем тут фантастика? Фантастика это бездарные фантазии авторов фильма, втащивших в фильм молодого священника и дурацкую клетку. Очевидно, это заменило им отсутствующий в фильме психологизм Достоевского и совершенно отсутствующую мотивацию в действиях героев. Вместо этого придумывались сцены, как то мытьё пола платьем, заточение в клетку и т. д. Поражает, когда кто-то считает себя умнее и талантливее гениальных писателей и пытается их переделать, подправить, исправить. Господа, а не попробовать ли вам что- нибудь своё придумать, а не извращать то, что люди давно признали классикой?

Актёры вроде бы отличные играют, беда только в том, что играть им по- большому счету нечего. Нет характеров у героев в данном фильме. Вот и играет Даниил Спиваковский острую шизофрению, бегает с выпученными глазами, рожи строит страшные и каждым следующим поступком противоречит предыдущему. А героиня Елены Радевич вдруг среди своей кротости такое сопротивление окажет и посмотрит с такой откровенной издёвкой, что образ распадается буквально на молекулы. Недоумение вызывает и герой Нагиева. Хотя, что в этом фильме его не вызывает. Ничего от Достоевского в фильме не осталось: ни идеи рассказа, ни ярких, очень достоверных образов, ни атмосферы. Осталась небольшая часть сюжета, искаженная собственным восприятием авторов фильма.

Олег Стриженов отказывался сниматься в рекламе, говорил что лучше будет сено есть. О том, что могут быть подобные скверные фильмы, он и представить себе не мог. Он тоже снимался в фильме по Достоевскому. Но «Белые ночи» — прекрасный фильм. Вряд ли актеры «Клетки» бедствуют, чтобы сниматься в чем ни попадя. Но им не стыдно. Очевидно, наступило время тотального непрофессионализма, время, когда деньги важнее всего, в том числе чести и совести. Да ещё и Министерство культуры финансирует такие фильмы не понятно по каким соображениям, а деньги бюджетные, значит народные.

Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. — И. В. Гёте. Фауст

Ох, уж эта русская классика… Набившая оскомину ещё в школе, когда придирчивые учителя силились вдолбить в наши неразумные головушки лучистые образы всяких там Катерин и социальные мотивы Мёртвых душ. Ну а уж Достоевский с его выматывающими душу страстями был и вовсе сущим наказанием. Повзрослев, мы стали немного лучше разбираться в жизни и поняли, что классическая русская литература — действительно кладезь нашей коллективной мудрости, тут учителя нам не врали. Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чехов и т. д. — это наш национальный нерастрачиваемый актив, такой же неприкосновенный, как и наша территория. Но, может быть, именно поэтому те немалочисленные люди, которым поперёк горла огромность и независимость России, вновь и вновь покушаются на русскую классику под видом её осовременивания и «творческого переосмысления»? «Дело о «Мёртвых душах» Павла Лунгина, «Вий» Олега Степченко, «Дубровский» Александра Вартанова, теперь — «Клетка» Эллы Архангельской по мотивам повести Достоевского «Кроткая» — вот примеры всплеска интереса нынешних творцов кинокамеры к бессмертной русской литературе 19 века. Но бескорыстен ли этот интерес или имеет социальные мотивы не хуже, чем Мёртвые души?

Юрий Арабов принадлежит к плеяде известных и плодовитых современных сценаристов, без которых трудно представить себе современное российское кино. Много сотрудничавший с капитаном арт-хаусного кинематографа Александром Сокуровым, написавший сценарии по нашумевшему и весьма спорному «Доктору Живаго» Пастернака, «Колымским рассказам» Шаламова, оригинальные сценарии для отца и сына Прошкиных («Чудо», «Орда»), Арабов не винит российский народ в бедах страны. И не винит даже интеллигенцию. А — исключительно власть, экономическую и политическую систему (см., например, его выступления на «Эхо Москвы»). Но это означает, что виновен весь духовный строй, вся традиция, к которой принадлежит эта власть (а ведь власти, невесть откуда взявшейся, не бывает) и частью которой являются русская культура и русское православие. А посему истоки зла логично ищутся в истории страны — в ордынском иге, подражание которому сделало русских князей безжалостным законом-в-себе, и в бесконечной жертвенности русского человека, которая не просто не даёт жить хорошо, но вообще не даёт жить, и в невыносимой ортодоксальности православия, которое слишком хорошо «знает, как надо» и склонно навязывать это знание когда надо и не надо.

Новый проект «Клетка» — исключительно детище Юрия Арабова, который и пригласил для его воплощения Эллу Архангельскую, не успевшую ещё зазвездиться на российском киноолимпе. В написании сценария фильма Арабов применил приём, уже опробованный им в Деле о «Мёртвых душах» и Завещании Ленина: безапелляционная переделка первоисточника, подчинение своим фантазиям не только сюжета, но и самих идей автора книги, в конечном счёте — бесцеремонное использование классического текста для популяризации своего собственного видения. Продюсер Александра Пискунова деликатно назвала эту бесцеремонность сплавом Достоевского с Арабовым, но человек более простодушный и прямой, пожалуй, назовёт это иначе: совершенным неуважением к классической традиции, превращением образцов русской литературы в голый материал для своих экспериментов. Ростовщик Арабова — это уже не «человек из подполья» Достоевского, мелочно-мстительная и погрязшая в мизантропии душа, стремящаяся, однако, к широте и благородству, — но просто петербургский предприниматель, решивший разнообразить свою безрадостную жизнь той любовью, о которой он как-то слыхивал. Так же и Кроткая по-арабовски — не невинная душа, задыхающаяся от невозможности любви, а просто блаженная, слишком несвободная внутри, чтобы послать своего муженька ко всем чертям.

И ладно бы Арабов осмелился только осовременить Достоевского, поставив его сюжет на почву нынешних реалий. О нет, передовой метаметафорист идёт дальше: при помощи своего новаторского сплава прошлого и современности он демонстрирует, во-первых, никчёмность всех этих душевных терзаний и метаний по Достоевскому, во-вторых, бессилие русского православия. И это при том, что тема православия вообще не затронута Достоевским в повести! Для таких экспериментов логичнее было бы взять «Преступление и наказание» или «Братья Карамазовы». Но эти произведения, конечно, слишком известны и разложены вдоль и поперёк. Куда безопаснее упражняться на вещах второстепенных, самый сюжет которых мало кому известен. Сюда можно ввести, например, молодого и наивного священника, которого герой посредством исповеди прямо-таки принуждает соучаствовать в своём грехе. На протяжении всего фильма этот самый священник ест, пьёт и спит вместе с героями, будучи при этом совершенно неспособным каким-либо образом вмешаться в происходящее. Эта метаметафора если и не красива, то очень прозрачна, не правда ли? Правда, остаётся совершенно непонятным, почему Ростовщик, будучи по всем данным атеистом, после самоубийства жены бежит не куда-нибудь, а именно в храм на исповедь. Но это уже мелочи, гораздо важнее то, что священник — не скрипач, он нужен, и если у Достоевского его нет, то его следовало выдумать. Ну, а гармония композиции, единство деталей, бережное отношение к первоисточнику — разве эти вещи важны для современного свободного творца?

То, что получилось у Арабова и Архангельской, невозможно назвать экранизацией. И не спрятаться создателям сей фантазии даже за спасительным «по мотивам», поскольку самих мотивов Достоевского здесь и с лупой не найти. Несмотря на высокую технику исполнения, на отличную игру Спиваковского и Нагиева, на удачно созданный петербургский фон, в новой истории а-ля Достоевский не хватает главного — того, что одушевляло даже самые тяжёлые видения петербургского пророка, вызывало интерес и будоражило мысль помимо воли. Того, что неуловимо-ускользающе, но всё же присутствует в других новейших фильмах по произведениям писателя («Идиот», «Бесы»). Это труднопостижимое нечто — глубокое понимание страдания Достоевским, того страдания, которое не просто присуще русской душе, но является имманентным ему, родовым его признаком. Если это понимание вам не близко, то вам не то что снимать, но даже и читать Достоевского незачем. За исключением случая, когда вы задались целью показать, насколько отвратительны фантазии Достоевского и что демонстрируемое им страдание — всего лишь пустышка. Но, как видите, реализация этой цели вызывает противоположную реакцию. В сплаве «Достоевский — Арабов» компоненты оказываются не равны, и большее поглощает меньшее, структурирует его и ставит на службу своим целям.

Что обещают прокатчики: на постере красуется многообещающая фраза: «от автора сценария «Фауста» Юрия Арабова». Эти слова подготавливают зрителя к встрече с чем-то философским, многогранным и неоднозначным. В то же время, яркие сцены трейлера интригуют эмоциональной напряженностью и интересными диалогами.

Впрочем, давайте разберемся, так ли это?

Почему стоит смотреть:

Режиссеру Элле Архангельской удалось перенести на экран необычную, глубоко психологическую и, в чем-то, психоделическую атмосферу, присущую только произведениям Достоевского. Здесь нет счастливых людей, здесь нет красивых пейзажей. Каждый герой, как и сам город, представлен как нечто совершенно неприглядное, холодное, с обсыпавшимся фасадом и ледяной сердцевиной.

Эту атмосферу сильно дополняет звуковое оформление картины. Так, если сцена происходит на кладбище, на фоне звучит жуткий скрип старых могильных ограждений. Ты буквально переносишься в место событий.

К сожалению, это — все положительные моменты картины.

Почему не стоит смотреть:

В первую очередь, это подача. Фильм с первых же минут сбивает с толку. Поначалу тяжело понять, все ли из происходящего — реально? Не связанный хронологическими рамками герой — свободно взаимодействует с окружением и живо реагирует на происходящее. И это никак не объясняется. В итоге, пол-фильма зритель не следит за сюжетом, он пытается понять: по каким правилам герой живет внутри рассказа?

Персонажи вышли однобокими. Неизвестный — постоянно хмурый, чрезвычайно суровый человек. Каждое слово, каждое движение которого говорят о крутом нраве и внутренней злобе. На протяжении картины он говорит пафосным, зловещим шепотом. Все это работает на яркость образа, но не на его достоверность.

Недоверие к героям усиливается из-за отсутствия сцен, раскрывающих героев с другой стороны. Забавно то, что изначально такие сцены присутствовали в фильме. Это замечание я сделал пересмотрев трейлер. В картине отсутствует весьма важный для понимания героя эпизод. И здесь уже напрашивается самая главная претензия — к монтажеру картины, Марии Сергеенко. Во второй половине фильма повествование становится все более и более рваным. Глаза цепляются за неровные склейки слабо связанных сцен, пропадает нагнетавшееся изначально ощущение скорой трагедии.

Вывод: «Клетка» — картина, целевую аудиторию которой, мне крайне тяжело определить. Это явно не поклонники творчества Достоевского. Ведь давно известно, что книга во многом превосходит любую экранизацию. Это не поклонники театра, ведь в театре всегда есть ощущение причастности к происходящим прямо перед тобой событиям, ощущение, пока еще не доступное кино. Это и не массовый зритель, которого подобная манера подачи сюжета — точно собьет с толку. Да и сюжет не предполагает легкомысленного отношнения. Безусловно, здесь есть весьма глубокие размышления о жизни, религии и психологии. Актеры демонстрируют сильные эмоции. Но, восприятие фильма губит странная подача сюжета и слабый монтаж. Проще ознакомиться с оригиналом. Его прочтение займет у вас еще меньше времени, чем знакомство с картиной.

4 из 10