Ближайший (2015)

«Оркестр гремит басами, трубач выдувает медь…» Фильм провокационный, непонятный и непонятый. Инцест, безумие, аморальность, разрушение института семьи и брака, недолюбленные мамой дети, гнилая Европа, зараза западной толерастии… Всё так. Но для чего понадобилась эта провокация режиссёру? Чтобы привлечь внимание. К чему? Давайте попробуем разобраться.

ЛГБТ отпадает сразу. Ну нет их тут. Совсем нет. Показано и доказано крупным планом, причём многократно. Аморальное поведение и всё остальное есть. Мать-кукушка, разведёнка и многомужка. Допившийся до гроба отец-алкоголик. Полное, зияющее отсутствие родственных связей. Секс до брака, вне брака и без надежды на брак. Пожалели девочку, приютили, приняли в семью и даже дружить с ней стали — пусть отрабатывает, не отказывает новоприобретённому «брату». Он музыкант талантливый, ему между гастролями расслабляться надо в домашних условиях. Весьма удобно. Почему такое положение вещей, эти сделки с совестью и моральные допущения, эта проституция дружеских и семейных отношений не вызывают такого же неприятия, как внезапно вспыхнувшее чувство взрослых и дееспособных мужчины и женщины? Потому что не инцест. Остальное тоже неприятно и неправильно, но приличные люди предпочитают этого не замечать и не говорить об этом. Вот инцест возмутителен, он оскорбляет общественность и разрушает традиции семьи и брака.

Да, поскольку у Шарлотты и Хенрика общая мать, их связь бесспорно кровосмесительна. В фильме именно она провоцирует зрителя. Но на что конкретно? В фокусе внимания, усиленном инстинктивным возмущением против инцеста, находится лишь пара любовников. Нас буквально принуждают подглядывать за ними. Для чего это надо режиссёру? Нам показывают не романтику, а бытовые диалоги и неприукрашенный естественный секс. Нас, зрителей, ставят в положение сторонних наблюдателей внешних проявлений того, чего мы не понимаем, что нам, увы, не доступно.

Вот Хенрик с Шарлоттой понимают друг друга без слов. «На счёт «три» ударь головой по столу», — и тест на полное, безграничное доверие пройден. «Я ушёл от жены», — и не надо ничего больше. Или всё-таки надо? Краденое ожерелье, ставшее подарком и залогом тайной любви, украденное счастье. Ожерелье вернуть, счастье потерять. Любовь как гром, любовь как удар лбом о стол. Откуда она взялась, почему они сделали это? Гм, а откуда берётся и почему возникает любовь вообще?

Примерно тридцати (с копейками) летняя Шарлотта, на первый взгляд, неплохо устроилась в своём комфортабельном Осло. Она имеет отдельную жилплощадь, преподаёт детишкам танцы и спит с братом лучшей подруги, которая по такому случаю впустила Шарлотту в свою семью. А семьи Шарлотте явно не хватает, причём не только мужа и детей, но и мамы с папой, и до кучи — брата. А ведь все они существуют, в том числе и брат, только не совсем родной, а вроде как сводный. Кто из родителей Шарлотты с кем сводился и разводился по фильму понять совершенно невозможно. Я вот и за попкорном не выходил, и со вниманием вчитывался в каждый субтитр, а ответа на этот вопрос так и не получил. Из чего следует, что режиссёр специально нагнала туману. Зачем ей это понадобилось, не очень понятно.

Шарлотта посещает психоаналитика и не спешит проведывать маму, которая, как выясняется, дочкой не занималась, а другого ребёнка, Хенрика, вообще всячески игнорила. В общем, дети выросли без материнской ласки. Но если Шарлотта с матерью всё же время от времени встречается, то Хенрик, категорически ни с кем из семьи видеться не хочет. А вот Шарлотта к нему тянется, несмотря ни на что… И даже притом, что однажды он послал её на все четыре (не буквы, стороны), она не только этому посылу не последовала, но, наоборот, заявилась однажды к брату в гости. И одной встречи хватило, чтобы «замороженный Кай», живущий с красавицей женой и ребёнком, не просто оттаял, но обнаружил в сестре родственную душу, стремительно превратившись в «отмороженного Кая»…

И вот однажды вечером Хенрик уже сам заявился к Шарлотте на квартиру, и, не справившись с нарастающими, как снежный ком, чувствами, принялся её обнимать, целовать (и дальше по нарастающей — со всеми вытекающими бонусами). Нет никакой уверенности, что у зрителей, не обременённых конкретной информацией, в какого рода родстве состоят Хенрик и Шарлотта, включатся базисные моральные табу. Поэтому каждый волен смотреть на происходящее, как на некую абстрактную модель, не особенно мотивирующую к анализу и сопереживанию. 37-летняя норвежка Анна Севитски уже не первый раз выказывает интерес к табуированным связям, разрушающим основу основ — семью. А в том, что этот многовековой оплот стабильности общества превратился ныне в колосса на глиняных ногах, кто только не расписывался.

Севитски и сама красиво «взъерошила бабушку» уже в своей дебютной ленте «Счастлива до безумия», где именно супружеская измена помогла осознать всю серьёзность семейного кризиса. Теперь Аня пошла ещё дальше, подняв совсем уж аморальную тему инцеста. Хотя запечатлённый в трагедию миф о царе Эдипе насчитывает тысячелетия, лишь в 90-е годы прошлого века он вышел, что называется, в тираж. Именно в позапрошлом десятилетии эта тема стала чуть ли не самой актуальной в продвинутом европейском кино, отражая человеческий регресс и упадок. Именно тогда британец Майкл Уинтерботтом экранизировал роман Томаса Харди «Джуд незаметный», где речь шла о похожих запретных отношениях кузенов. Но с позиций биологической этики секс между единокровными или единоутробными братом и сестрой выглядит куда непригляднее.

Повторюсь, что недосказанность на уровне сценария вносит путаницу: непонятно, идёт ли речь о сводных детях (у которых нет общих родителей) или всё-таки о неполнородных. А это, что называется, две большие разницы (хотя, судя по реакции других персонажей, Хенрик и Шарлотта — единоутробные брат и сестра, у которых общая мать). Можно, конечно, эту неясность списать на недобросовестность переводчика, и ещё пару раз пересмотреть картину, чтобы понять, ху ис ху. Но, подозреваю, что в данном случае ху так и останется ху. Ну и ху с ним. Другое дело, что туман содержания ничуть не охлаждает пылкость страстей. Как и в дебютной картине, где Севитски заставила бегать ошалевших любовников голышом по пушистому скандинавскому снегу, она и здесь стремится к эротическим инновациям. В результате синкопического монтажа и звука банальное членовведение становится весьма изысканным зрелищем.

И тут уже ни за каким туманом не спрячешь ни полёт вдохновения, ни креативность авторского подхода. Короче, вот они норвежские десять крон, поддерживающие на плаву ныне уже почти целиком приватизированную порнографией, а некогда именно интеллектуальную тему «сисек и писек». Но как бы вы не относились к ней сейчас, в любом случае, у вас вряд ли получится нейтрально смотреть на то, как у актрисы Ине Мари Вильман в сценах соития начинает умасливаться взгляд, а дыхание становится натурально предоргазмическим. И тут почему-то вместо осуждения запретной аморальной связи в голове вдруг начинают рождаться стихи: «Пора, мой друг, пора, Инцеста сердце просит…». И озадачившись сначала не на шутку, потом не без удовольствия заценишь совсем простую вещь: как всё-таки хорошо быть одному у мамы с папой.