Рай: Надежда (2012)

«Рай: Надежда» — вторая часть кинотрилогии Ульриха Зайдля «Любовь», «Надежда», «Вера», объединенной общим названием «Рай». Все три фильма повествуют о женщинах из одной семьи — сестрах Терезе и Анне-Марии и дочери Терезы — Мелани. Вот о Мелани и пойдет речь в данном фильме.

Пока мама развлекается в объятиях знойных шоколадных красавцев («Рай: Любовь»), дочь отправляется в лагерь толстяков в Австрийских горах. Лишний вес — давний бич подростков Европы и юная Мелани в свои тринадцать оказалась лицом к лицу с этой проблемой. В лагере почти армейская дисциплина — жесткая диета, постоянные физические нагрузки. Но юные толстяки не унывают — радуются жизни, делятся друг с другом припрятанными шоколадками и всячески отлынивают от занятий. Но думают они не только о еде, гормоны тинейджеров шалят вовсю, девочки мечтают о любви духовной и физической.

К Мелани любовь приходит в лице лагерного доктора Артца. Он не молод, и сначала все его чувства к девочке сводятся к жалости, к желанию поддержать ее. Но потом они перерастают в нечто большее, становится ясно, что ни к чему хорошему это не приведет. А Мелани, несмотря на свой юный возраст, что называется «созрела», ей хочется настоящих, взрослых отношений. И наивная соблазнительница начинает преследовать своего возлюбленного с упорством, достойным лучшего применения.

Фильма Зайдля отличаются своей реалистичностью, порой нелицеприятной. Но здесь, в отличие от других частей трилогии, ему удалось удержаться в рамках относительного целомудрия. Да и тема слишком уж щепетильная.

Один из прочитавших мой текст про предыдущий «Рай» Зайдля возмутился тем, как однобоко я прочитала «накрахмаленный, залакированный» образ героини «Веры», а прочла я ее как статую. Среди прочего мне было сказано: «Автор, может быть, сложнее, чем он сам о себе думает, а? Помимо предфинального бичевания-лобызания распятия героиня в финале о чем просит мужа? «Прости!»». Сейчас, посмотрев заключительную часть трилогии, я подумала, что ведь и правда, вполне может так статься, что Зайдль совсем не тот, кем сам себе и нам мерещился. «Надежда» выявила что-то, казалось бы, для него невозможное, то, что в предыдущих частях было укрыто под спудом, спрятано в такой далекий и нечитаемый подтекст, что только б ясновидящие догадались, сколько в режиссере не надежды даже, а нежности, свободы сердца, живой спонтанной дикости, столь же живой, как лесная чаща зеленой, неоперившейся любви Мелани, напитанная солнцем и туманом.

Третий рай Зайдля вызвал странное чувство. Так просто его не назовешь. Оно из тех «невспоминаемых слов», которыми мучились символисты… На меня это чувство обычно накатывает после чтения дневников или текстов Толстого. В общем, самое важное в человеке — спонтанность, самодвижение, свобода. То, что не поддается холодному причинному объяснению. Свободная спонтанность, невстроенность в схему, план, машину. Если честно, картины Зайдля, почти все, что видела, — еще та машинерия. Все детали на месте, все подчинены главному — замыслу, рациональная расчерченность кадра пробрала б самого строгого классициста… И тут вдруг — «Надежда». Будто поломка случилась. Будто многотонной плитой рухнул план. И прямо на нем зацвел скромный цветок, бледный, может быть, невзрачный, но живой. И сердце дрогнуло…

Толстой больше всех своих героинь любил естественный росток жизни — Наташу Ростову. Идея образа Наташи — спонтанная жизнь, «живосердечие» (М. Эпштейн), искренность и свобода отдать себя целиком тому, что абсолютно захватывает, без знания цели и смысла, детскость, неотлаженность привычек и планов, когда все невпопад, и именно поэтому кипит жизнью, дышит и веет. Юная героиня Зайдля Мелани — это та же Наташа. Ее образ действует столь же неуловимо, столь же захватывающе, потому что посвящен раскрытию самого неуловимого и самого живого в человеке, во всех нас — простого необдуманного движения жизни, неотменяемого, не отягощенного запретами, нормами, правилами. Оно как молитва. Неистребимо. Ведь если отнять у молитвы слова, с самой молитвой ничего не сделается, она останется без знаков и слов — вибрацией, незаметным трепетанием молящейся меня, воздуха, в котором я, всего мира. В тонах и полутонах, в звуках нежности. Это и есть надежда?

Это и есть надежда? Что жизнь может протекать искренне даже в самой адской тюрьме правил и смыслов, как этот дебильный лагерь для похудания. Что жизнь свободно, неподконтрольно, как лес — растения, может рождать нерасчетливую, бессмысленную привязанность, искренность и слепоту самоотдачи, любовь без правил, запретов, укоров, зароков… любовь, которая всегда застигает врасплох и полна нечаянностей, удивлений, ошибок, столь же похожих на грехопадение, сколь на рай.

Последовательно сухой взгляд режиссера, его жесткая морализаторская сатира, методично собирающая зерно и сжигающая солому, вдруг обернулись сердечностью. Философия — исповедью и поэзией. Ум — любованьем наивностью и непосредственностью. Томление (от мира сего) — просиянием (не от мира сего). Уроды — юродством. Остывшее и холодное — воспламененным лицом, загоревшимися глазами, бурлящей кровью. А расположение фильмов (Любовь — Вера — Надежда) обрело и цель, и движение, и надежду, которая — будучи последней — все же не умерла… и — вместо красоты? — спасла мир и жизнь во всей ее открытости, уязвимости и неистребимости.

P.S. После этого фильма задумалась вот над чем: художнику в своем творении труднее всего дать простоту и естественность, гораздо проще — глубину и сложность.

Один из самых деликатных фильмов (что особенно странно звучит в отношении Ульриха Зайдля), которые я в последнее время видела.

Детский лагерь для похудения. Кажется, большинство пребывающих в в нём детей были просто сбагрены своими любящими родителями с глаз долой под эгидой заботы об их здоровье. Очень быстро напрашивается вывод, что причиной их проблем с весом стали как раз семейные неурядицы, нехватка любви и внимания. У этих детей часто даже при готовности поделится своими проблемами не находится рядом никого, кроме сверстников. Что могут делать тринадцатилетние дети в лечебно-принудительном санатории, где из развлечений у них тренировки и дисциплинарные наказания? Да то же, что и все дети — веселиться и делать запретные вещи.

На фоне этого веселья и не очень, которое, конечно, приведёт к некоторым неприятностям, разыгрывается личная история взросления Мелани. Словно забытая своей матерью на время пребывания в лагере и отцом, который, разведясь, так же не интересуется дочерью, Мелани очень не хватает человека рядом — того, которого нам всем, порой, не хватает, кого можно обнять в трудную минуту, кто бы любил нас какие мы есть, не пытаясь переделать под кем-то выдуманные стандарты. Таким человеком для Мелани становится местный доктор лет под 50, неосторожного флирта которого хватает, чтобы девочка почувствовала, что влюбилась.

Что девочке очень не хватает тепла, что это не просто подростковые гормоны, видно из диалогов между Мелани и её подругой, уже покинувшей нежный возраст невинности. Для Мелани важнее не «красивое тело», а «хороший характер», она с лаской говорит о глазах доктора и о том, что хотела бы обнять его, но не решается. От неё веет нежностью и чистотой — при всех глупостях этого возраста, стремящегося во «взрослую» жизнь.

Доктор же, со своей стороны и провоцирующий, и изо всех сил сдерживающий себя, в итоге первым разбивает Мелани сердце, отказываясь от неё, запрещая ей даже смотреть на него и не объясняя причин, очевидность которых она ещё не способна понять. Отчасти само поведение Мелани, в котором нет ни капли похоти, обезоруживает доктора, всякий раз напоминая, что его желание не взаимно. Каждый раз, когда он готов наброситься на неё, он наталкивается на её наивные объятия, на жажду человеческого, а не телесного, на близость совсем иного рода.

И надежда на эту искреннюю, настоящую близость, которую сейчас она потеряла, у Мелани ещё есть — вопреки, а в чём-то благодаря её сегодняшним разочарованиям. Это чувствуется даже после «оборванного» окончания, когда режиссёр намеренно не даёт нам вздохнуть с облегчением, потому что в жизни ты так и остаёшься один на один с проблемой, некоторые из которых несёшь с собой всю жизнь.

Заключительная часть трилогии «Рай» Ульриха Зайдля, пожалуй, самое доступное и наименее радикальное кино во всей его фильмографии. Пока мамка трахается с чёрномазыми ребятками в Кении («Рай: Любовь»), а тётка хлещет себя плёткой во имя Иисуса («Рай: Вера»), тринадцатилетняя Мелани отправляется в лагерь для детей, страдающих ожирением. Зная мизантропа Зайдля, можно подумать, что это лето для Мелани будет, как минимум, запоминающимся.

Вместо Содома и Гоморры режиссёр решается (другого слова и не подберёшь) на достаточно мягкую и умеренную историю о…первой любви! Это так странно, что сразу толком и не поймёшь — хорошо это или плохо. От Зайдля всегда ждёшь подвоха. Ну, вы же знаете, как австриец любит смаковать разные гадости? Я до сих пор иногда просыпаюсь с криком и долго не могу успокоиться, когда мне снится стриптиз из «Собачьей жары». Натурализм «Import/Export» тоже местами внушает. Чего уж там, и в предыдущих частях трилогии хватало сцен специфического содержания. Здесь всё не так. Жирухи просто нарезают круги в спортзале, смотрят кино о правильном питании и болтают вечерами о поцелуях и совсем чуть-чуть о сексе. В этих вопросах Мелани наставляет чуть более опытная (и чуть более жирная) подруга. Однако девочка почему-то не смотрит в сторону разожравшихся подростков, её выбор падает на подтянутого симпатичного доктора. На вид ему лет 50, но выглядит он прекрасно. Ну, и вы сами всё прекрасно понимаете: какую конкуренцию такому мужику могут составить миленькие четырнадцатилетние толстячки? Мелани ежедневно находит повод, чтобы посетить доктора. Тот позволяет себе излишние вольности. То придуривается, в порыве смеха опуская голову девочке на плечо, то в шутку снимает рубашку, чтобы она его «послушала». Иными словами, ведёт себя весьма непосредственно. Как опытный педофил. Конечно же, Мелани влюбляется в него по уши. Это нормально в её возрасте. Она настойчиво пытается его склеить, становится навязчивой, но тут происходит самое забавное… А чего вы вообще ждёте от фильма Зайдля? Наверное, каких-то извращений, групповых изнасилований и публичных унижений. И такими сюжетами полна жизнь простых людей, мы это прекрасно знаем, но здесь, что для режиссёра не очень характерно, акценты были расставлены совершенно иначе.

Должно быть, над каждым взрослым мужчиной при замаячившей вероятности доступности подросткового тельца довлеет ужас УК и печальный опыт Гумберта-Гумберта. Австриец, строго говоря, начинал как документалист, в его кино больше прозы жизни, чем какой-то литературщины. К чему в итоге в реальном мире чаще всего приводит первая любовь девочки к взрослому мужчине? Да ни к чему не приводят. Герой Йозефа Лоренца не готов к каким-то решительным шагам. Бросать романтичные взгляды — это он умеет. А как появляется шанс, так держит своего дружка при себе. Молодец. Это достаточно рационально. Действительно, что будет, если вся эта история потом как-то всплывёт? Стоит ли оно того? О безумной страсти, красивой и несчастной любви вопреки всем запретам читайте в книжках, а в жизни находится место и нерешительности, и страху, а неудавшаяся первая любовь не всегда оборачивается трагедией. Блестящее низвержение штампов.

Разумеется, без некоторых странностей не обошлось. Да и вообще, несмотря на некое смягчение стиля, режиссёр остаётся собой. Здесь всё так же много статики в операторской работе и симметрии в композиции кадра. Впрочем, лес в тумане был весьма поэтичен. Это даже удивительно. Кажется, что Зайдль растёт, становится чуть хитрее, ведь мы вполне можем проследить в тяге девочки из неполной семьи к взрослому мужчине фрейдистские мотивы. Умение вот так играть со зрителем, оставляя у него двойственные впечатления — это признак высокого мастерства. Сведение фактически до нуля прямого изображения ужасов сближает здесь Зайдля с поздними работами более именитого земляка — Михаэля Ханеке. Ханеке — это мастер «драматического саспенса», к примеру, в своём лучшем фильме, в «Белой ленте», он не опускается до демонстрации откровенных кошмаров, там всё держится лишь на пугающих предположениях. Сейчас ясно, что у Зайдля есть все шансы стать фестивальным любимчиком. Интересно, каков будет его следующий фильм? Найдётся ли в нём место радикализму и провокационности «Веры» или же австриец предпочтёт тонкий и мягкий стиль «Надежды»? В любом случае, сегодня австриец находится в авангарде современного европейского кино. Это свершившийся факт.

Многие с удивлением спросят: «о чём этот фильм?». И действительно, с первого взгляда смысл неочевиден, поэтому я выскажу своё видение трилогии. Именно трилогии, потому что в отдельности одну часть рассматривать бессмысленно. Напомню, что Ульрих Зайдль ранее был документалистом, отсюда его манера съёмки: в основном статичная камера, которая выцеливает «случайные» сцены из обыденной жизни. Слово «случайные» можно даже дважды взять в кавычки — очень уж точно и беспристрастно камера следит за важнейшими событиями, которые для неискушённого зрителя выглядят обыденно. Вообще, характеризуя манеру режиссуры Зайдля, я бы сказал так: безжалостное обнажение социальной деградации в эпоху материализма. И краеугольным камнем его художественной режиссуры я бы назвал фильм «Собачья жара». Для понимания трилогии лучше вначале посмотреть этот фильм.

В самой трилогии я бы выделил часть «Вера», именно ей я поставил 10 баллов. Нельзя не заметить, что название трилогии соотносится с библейской «троицей»: вера, надежда, любовь. И я, как человек верующий, вижу здесь определённый смысл. Общий смысл прежде всего в поиске человеком этих составляющих, этих смысловых мотиваторов нашей тусклой жизни. И заслуга Зайдля в том, что он поставил камеру в нужном месте и в нужное время и выдал нам беспристрастное видение. Вы скажете: «ну а где же эти „вера, надежда, любовь“?». Давайте разберём по частям.

1-я часть «Любовь». Мать Мелани едет в Кению на отдых. Неожиданно для себя открывает, что местный кенийский парень, который «случайно» оказался в её постели, — весьма мил и достоин её долгоскрываемой любви. И вот она ищет эту любовь и в себе и в нём …

2-я часть «Вера». Тётя Мелани носится со статуей Марии от дома к дому, бичует себя в собственной квартире, спит с крестиком-распятием и не спит с мужем-арабом в собственной квартире. Она ищет веру и в себе и в людях, которым проповедует …

3-я часть «Надежда». Мелани отправляется в лагерь, где вместе с 15-ю подростками будеть худеть, разговаривать о парнях и сексе, пить, курить, влюбляться. Она будет надеятся, что после лагеря её фигура и жизнь изменятся к лучшему, что объект её воздыханий увидит в ней женщину и тонкую душевную организацию …

Во всех частях женщины находятся в поиске идеального и возвышенного, чистого и светлого, а находят лишь телесное и материальное. Особенно красноречива для меня часть «Вера», ибо я сам практикую религию. Спаситель дал нам свободу от Закона, а люди окружают себя правилами, чтобы снова поработить себя им. Мы вступили в эпоху материализма, подчинились идеологии потребления — научились переводить веру, надежду и любовь в деньги, статуи и позы тела. Свободу совести в правила и постановления.

Так чего же мы ожидаем «особеного» от Зайдля? Перефразирую Писание: «если Зайдль прав — для чего мы критикуем? А если неправ — покажите как правильно».

За эту часть

9 из 10

за трилогию 10 из 10

Чтобы вникнуть в сюжет нового фильма Ульриха Зайдля необязательно иметь за плечами даже багаж в виде предыдущих частей трилогии, так как связь между ними довольно опосредованна, что сильно облегчает задачу привлечения нового зрителя. Если не сказать, что мать Мелани является героиней первой картины триптиха, то этого можно и вовсе не узнать. Ну, а есть ли большой смысл во владении подноготной персонажа, мелькающего лишь в первые минуты сеанса?

Мелани — 13-летний подросток, отправленный в лагерь для похудения, хотя свою основную функцию тот выполняет очень так себе: физические упражнения и диета не особенно помогают, особенно если принять к сведению тот факт, что ночью можно безнаказанно осуществлять операции по экспроприации сладостей из холодильника. Вообще это место оставляет весьма странное впечатление — одежда и стены раскрашены в больничные цвета, здесь необычайно тихо, работают подозрительные инструкторы и доктора, а местная обстановка и вовсе напоминает некую антиутопию…

Несмотря на то что у многих актёров дебют состоялся вместе с выходом ленты в свет, значительных претензий не возникает. Девушки раннего пубертантного периода обычно не ведут себя так, как показано в данном произведении: сам тон диалогов и их суть, вываливающая информацию о множественных сексуальных связях в этом возрасте, вызывают неподдельный шок, хотя поведение непосредственных участников подобных милых бесед остаётся на удивление спокойным, так что не сохраняется никаких сомнений в серьёзности предмета разговора.

Применимо ли слово «надежда» к месту, где доктор может заинтересоваться нимфеткой, а подростки не стесняются позировать друг перед другом в стиле «ню» по ходу игры? Наверно, настолько же применимо, насколько «любовь» и «вера» характеризовали предыдущие райские работы режиссера.

7 из 10

На единственном, вечернем, сеансе выходного дня я и ещё 10 человек, купивших билеты, не то что без эмоций, но почти что в гробовой тишине переваривали последний фильм скандальной трилогии австрийского режиссера Ульриха Зайдля…

В то время как мама Тереза искала в Кении свободной любви в объятиях молодых темнокожих жиголо («Рай: любовь»), а тётя Анна-Мария наставляла на путь истинный заблудшие души венских горожан («Рай: вера»), их 13-летняя дочка и племянница Мелани отправилась в летний лагерь сгонять жир. В этом загородном заведении для австрийских подростков, чем-то напоминающем наш советский ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий), несколько тренеров, вооруженных установкой «Лечить, нельзя помиловать» пытаются с помощью нехитрых физкультурных упражнений избавить от лишнего веса перекормленных тинейджеров, любителей пива и чипсов. Если бы их соотечественник по фамилии Гитлер был жив, то при виде такого подрастающего поколения он бы наверняка завопил: «Мутер, роди меня обратно» или сразу застрелился.

В профилактории Мелани узнаёт, что соседка по койке уже не девственница, и это известие наполняет хоть каким-то смыслом её теперешнее существование. Объект желания не заставляет себя долго ждать, им естественным образом становится местный врач, единственный мужчина, легитимным путём получивший доступ к телу каждого подростка. Положив на доктора глаз, Мелани начинает обивать порог медицинского кабинета, жалуясь на несуществующие боли в животе. Врач, безвольно подхвативший предложенную ему игру, до какого-то момента пытается следовать правилам, обусловленным мерой воспитания, но каждый раз с всё большим трудом сдерживается перед напором пубертатной пациентки и её гормональными выбросами.

Несмотря на сложившуюся традицию ни в чём не жалеть героев, причём до такой степени, что зрителям порой становится неловко за исполнителей, Зайдль на этот раз ведёт себя заметно скромнее, поскольку понимает, что играет с огнём. В роли огня тут выступает педофилия — самая злободневная тема современного кино, требующая уважительного отношения и аккуратного обращения. И режиссёр, не смотря на все откровения двух предыдущих частей трилогии, обходится с ней дипломатично и деликатно, прикрывая щекотливую проблематику уже изрядно застиранным камуфляжем самого популярного набоковского романа. Представляя дюжину подростков из той группы, в которую попадает Мелани, он обращает внимание на тот факт, что все они из неполных семей. Неполная семья рифмуется с полной фигурой. Поэтому возникает сильный соблазн трактовать подростковую зависимость от еды — как прямую реакцию на дефицит родительской любви, делённой в каждом данном случае, как минимум, на два.

Похоже, что и Мелани, увлекаемая неведомой силой, преследует доктора не столько из-за нужды в мужских ласках, сколько из-за недополученных отцовских чувств. Давая шанс зрителю так думать, Зайдль выписывает себе индульгенцию за всё содеянное. Исполнив свою заветную мечту и осилив в 2012-м то, что мало кому из больших мастеров удавалось сделать (Кесьлевский — единственный, кто сразу приходит на ум) — снять целую трилогию, объединенную не только общими героями, но и темой, Зайдль невольно стал самым главным общественным раздражителем в год конца света. Порнография и педофилия — лишь побочные явления тех зависимостей, которыми охвачен современный человек, год от года всё более фрустрированный невозможностью достигать желаемого.

Австрийский постановщик не особо озабочен анализом психологических проблем, способствовавших появлению столь злободневной ныне проблемы, как лишний вес. Острый глаз бывшего документалиста фиксирует внимание не на причине, а на следствии и при этом по обыкновению не оставляет зрителю шансов для эмоциональной разрядки. Перед нами типовая зайдлевская «фиксация на грани асфиксии». В том смысле, что кому-то во время просмотра его картин не хватает воздуха, а кому-то просто хочется задушить режиссёра-радикала или задушиться самому. И если на фильмах Вендерса у некоторых моих знакомым лет 20 назад появлялось навязчивое желание просто встать и ходить по залу, то с Зайдлем, как видите, всё обстоит еще более сурово. Ну, а что вы хотите? Авторское кино, и немецкоязычный кинематограф в частности, не стоит на месте. Это вам не стагнировавший в безыдейности Голливуд.

Три истории Зайдля о поиске счастья, за которым скрывается поиск смысла, поднимают три ключевые проблемы нашего времени. Души — маме Терезе кажется, что она ищет чистой и бескорыстной любви; ума — тётя Анна-Мария хочет промыть святой водой веры засаленные мозги своих соплеменников; и тела — Мелани мечтает не столько о совершенной фигуре, сколько о тепле прикосновений близкого человека. При этом телесность у Зайдля смотрится как чистая провокация на фоне современных унифицированных рекламных моделей, с каждым годом всё более «утонченных». По этой причине он мог бы стать сильным раздражителем для многочисленных адептов массовой культуры, но не стал, так как адепты эти совсем не расположены смотреть его работы. Ибо фильмы Зайдля для них некомфортны, а, значит, противоречат самой сути потребительской идеи.

Меж тем лично мне представляется, что в лице Зайдля мы имеем дело с ключевой фигурой современной режиссуры, по крайней мере, по итогам прошедшего года. И с художником, который посредством творчества приспособился преодолевать собственные фрустрации.

Мелани, дочь героини «Любви» и племянница героини «Веры», отправляется в лагерь для толстых подростков, где в течение нескольких недель будет делать вид, что избавляется от лишнего веса. В смене таких, как она, оказывается всего шестнадцать человек, хотя их совокупного тоннажа хватило бы на вдвое большую численность.

На первичном осмотре подростки предстают перед импозантным доктором, который ловко орудует рулеткой и недрогнувшим голосом озвучивает антропометрические характеристики, способные привести в экстаз героя Евстигнеева из «Добро пожаловать…».

Подростки, чей уровень самодисциплины прекрасно читается на весах, едят по вечерам запрещённые шоколадки, делятся друг с другом проблемами с родителями, нарушают режим всё более изощрёнными способами и вслух мечтают о любви, подогреваемые рассказами «бывалых» соседей по комнате.

Выбор объекта любви в лагере проспойлерить сложно, поскольку он ограничивается неаппетитными товарищами по похудению, физкультурником, чей дедушка, похоже, служил в войсках СС, и импозантным доктором. Доктор ездит на стареньком, но, тем не менее, Саабе-кабриолете, стильно одевается (а также охотно раздевается) и носит туфли без носков, демонстрируя все признаки как хорошего вкуса, так и кризиса среднего возраста. К тому же у него обаятельная, хотя и временами натянутая улыбка, и длинные зачёсанные назад волосы цвета соли с перцем, так что титул главного сердцееда лагеря он получает вне конкурса.

Мелани оказывается достойным ребёнком своей матери и бросается в омут любви с головой. Доктору льстит её искреннее и горячее чувство, но он понимает, что в случае проявления взаимности с его стороны, ему дадут больше, чем она весит. Так что он ведёт себя по-рыцарски, хотя отношения персонажей периодически балансируют на тонкой грани, отделяющей невинность от полного мизулинга.

И наличие этой грани является главной особенностью, достоинством и оправданием названия фильма. Зайдль остаётся предельным реалистом и не обманывает зрителя несбыточными обещаниями, однако, опуская финальный занавес, оставляет узкую щёлочку, через которую пробивается свет надежды и вера в возможность любви.

В отличие от «Любви» и «Веры», «Надежда» совершенно свободна от хардкора, её вполне могут смотреть дети той же возрастной категории, к которой относятся и герои. При этом отдельные кадры и весь сюжет выстроены всё так же безупречно, а игра актёров естественна и достоверна до документальности.

«Надежда» — достойное и очень логичное завершение трилогии «Рай», а сама она, если и не обязательное к просмотру произведение, то весьма рекомендуемое.

8 из 10

Завершающая «райскую» трилогию от режиссера Ульриха Зайдля, картина «Рай: Надежда» 2013 года не только становится обьединяющим звеном для предыдущих двух фильмов, но и ставит окончательную точку во всей созданной Зайдлем портретизации современной Европы, раздираемой внутренними противоречиями и находящейся в состоянии взрывоопасного кризиса морали. Выдержанная в куда более жеребяче-оптимистических тонах, картина «Рай: Надежда» рассказывает о 13-летней девчушке Мелани, мать которой является героиней первого фильма, а тетя — сообразно второго. Пышечку Мелани отправляют в лагерь для похудания, где ее и ее сверстниц ждут не только изнурительные тренинги. Если же весьма условно разложить эту картину по полочкам, то «Рай: Надежда» это:

1. Оптимистическая драма. Критично смотря на будущность перешагнувшего определенный возрастной рубеж своего поколения, Ульрих Зайдль с куда большим оптимизмом смотрит на молодых, в которых он и зреет надежду и возможное спасение. Безусловно, и в этой ленте имеется определенное утрирование, не лишен фильм и нарочитой демонстрации современных Лолит, однако режиссерская интонация заключительной части трилогии полна большего оптимизма, ибо недозревшие героини лишь начинают жить и пробовать жизнь, постигать ошибки, а ошибки, как известно, учат.

2. Плотская драма. «Рай: Надежда» стал еще и воплощением и парафразом ферреревской «Большой жратвы», показывая, что современное поколение, про сути «потерянное поколение» нулевых, является жертвой потребительского социума. Все три фильма трилогии показывают по сути не столько душу, сколько плоть и в заключительной части «Рая» рай как таковой обретает плотскую основу, когда несовершеннолетние героини начинают постигать свою сексуальность и она, сексуальность, явно контрастирует с их внешним видом, отчего гротеск возникает даже непроизвольно.

3. Бытовая драма. Так или иначе, но «Рай: Надежда» является самым бытописательским фильмом из всей трилогии. Данная картина более близка по своей интонации к социальному очерку, в котором проблемы современной Европы в целом и Австрии в частности показаны через призму жизни несовершенолетних худеющих толстушек. Режиссер пытается предугадать их дальнейшие жизненные перспективы, однако оставляя финал неоднозначным. «Рай: Надежда» далек от канонов «чернухи», однако беспросветную и пустую жизнь европейцев фильм все-таки показал, их стремление убежать от реальности и испытать нечто новое. В поисках этого нового и находится героиня актрисы Мелани Ленц(явно неслучайно и главная героиня, и актриса, ее играющая стали тезками по имени). Операторы Эдвард Лакмен и Вольфганг Талер сняли фильм в резкой реалистичной манере, создав предельно правдивый и жесткий фильм на социальную проблематику.

Итак, «Рай: Надежда» — это финальный аккорд в «райской» трилогии Ульриха Зайдля. по сравнению с предыдущими картинами выглядящий более оптимистично. К просмотру всем поклонникам европейского авторского кино я данный фильм однозначно рекомендую.

10 из 10

Первая мизансцена: девочка-тинейджер сидит на диване углубившись в переписку по сотовому телефону, за её спиной на стене висит романтическая живопись которая очень похожа на одни из ландшафтов Каспар Давида Фридриха — некий символ романтики среди несовершенства жизни и тела, в среднестатистической квартире принадлежащей разведённой, одинокой женщине и её взрослеющей дочке. — « … не были точными изображениями воздуха, воды, скал и деревьев…. но отражением души и эмоционального наполнения этих объектов»…

По ходу действия фильма, зритель переносится в интернат и знакомится с его основными действующими лицами: подруги Мелани, доктор, учитель физкультуры и его уже не молодая, но всё такая же спортивная помощница.

Проблемы с избыточном весом, тяга к откровенным разговорам, фантазии на тему секса не единственное что объединяет подростков… их семейные судьбы ознаменовались ранним уходом отца из семьи и в то же время одна из героинь имеет возможность поддерживать контакт со своим разведённым отцом, который выступает для девочки в роли психологического защитника от «деспотичной матери», то у Мелани возможность такого контакта отсутствует в принципе, есть лишь связь с единственным родителем нарушенная всепоглощающим расстоянием.

Доктор: одинокий, хорошо обеспеченный, бездетный мужчина чьё имя мы так и не узнаем, (очень знаково с точки зрения интерпретации самого характера), наделённый мягким — нерешительным характером. Одна из первых сцен появления этого характера отображает его некоторую отрешённость и внутреннее беспокойство, возможно некоторое подвешенное состояние после пережитой утраты близких*.

Дети ходят строем — шеренгой — под предводительством следящего за своим телом и помешанном на твёрдой дисциплине и командном духе тренере с татуировкой бабочки. И в друг из этого строя вырывается одна душа, вырывается не в поиске той любви о который думает взрослый человек, а той первой — платонической, перемешиваясь при этом с тягой к идеалам внешности, отцовской добротой и заботой доктора на половину с играющими гормонами. Это интенсивное чувство очень ново и навязчиво, героиня надеется на такое же по силе чувство в ответ и… получает — первое чувство утерянной любви.

10 из 10

огромный респект актёрам играющим доктора/Мелани и режиссёру.

P.S: отлично переданы тонкие психологические образы, атмосфера интерната и его интерьер. Тонко передан мир тинейджеров и их поведение, спасибо за огромное количество цитат и всё остальное.