Игра (2011)

Эстлунда не слишком интересует внутренний мир каждого отдельного героя, но состояние всего общества. В глубине и честности взгляда на социальные проблемы нет сейчас ему равных в европейском кинематографе. В «Игре» наглая компания темнокожих подростков обчищает вежливых светлокожих мальчишек. Такая «неполиткорректная» расстановка героев непривычно смела в современном западном кино. Почему происходит это преступление? Является ли оно результатом расовой принадлежности, обездоленности или на то имеются другие причины?

У Эстлунда мошенники не применяют кулаки или угрозы физической расправы, они даже не отнимают у своих жертв что-то насильно. Их метод вполне цивилизован — они диктуют жертвам условия игры, в которой те не могут выиграть ни при каких условиях. Разве не теми же методами бледнолицые служащие банков прессуют своих клиентов, выдавливая из них безумные проценты по кредитам? Разве не так безжалостные менеджеры заставляют работников горбатиться с утра до вечера?

Участниками «игры» являются не только глупые мальчишки, но и взрослые. Никто из старших не вмешивается в переговоры гопников с затравленными подростками. Единственный пассажир, признавший то, что был свидетелем насилия, готов играть роль свидетеля на суде, но не вмешаться в реальный спор в трамвае. Контролёр, выписывающий штраф, притворяется блюстителем порядка и так же, как это делали малолетние бандиты, уверяет обираемых в заботе об их же собственном благе.

Люди редуцировались до своих функциональных обязанностей: пассажиры — едут, покупатели — покупают, продавцы — обслуживают, уборщицы — подметают, официанты — подают пиццу. Общество функционирует исключительно слажено в прекрасной стране Швеция. Только это не предотвращает ограбления и унижений, происходящих у всех на глазах.

Каждый «случайный» эпизод и «пустая» фраза оказались в фильме не просто так. Зачем в фильме эскалаторы, женщина вытирающая пятнышко на стекле, детская кроватка, клоун? Почему главарь банды заверяет, что никого не грабит? Почему он смеётся над тем, что мальчишкам надо в туалет? Почему один мальчик смог отжаться много раз, а другой залезть на дерево? Смотрите внимательно и вам откроются шекспировские глубины в круговороте почти документальных сцен из такой непримечательной и обыденной жизни шведских подростков.

9 из 10

Я несколько раз буду цитировать «Скифов» Блока. Понимаю, что это кино и это стихотворение далеко не одно и то же, но случайные ассоциации — настырная штука, которая что-то там означает и проясняет. В конце концов, и Фрейд так говорил. «Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами!» Но битва ли это? Или пустое холодное полиняние, выветривание, затухание одного этнического «строя» перед лицом другого? Не вражда рас, не неистовость гнева, а серая скука уступки, неборьбы, добровольного поражения. Милая старая добрая безупречная Европа, прощай? Теперь ты, как мы, «Евразия»? «О старый мир! Пока ты не погиб, Пока томишься мукой сладкой, Остановись, премудрый, как Эдип, Пред Сфинксом с древнею загадкой!»

Впрочем, «загадка» со времен Блока несколько выцвела и оголилась. И всё, в общем-то, как на ладони. Слепая ярость, сфинксо-кошачья живучесть, животная жажда жизни, рождающая власть и бескомпромиссное право сильного. Красиво выглаженные, легкоусвояемые европейские законы, сдобренные «свободоравенствобратством», «мультикультуролизмом», «политкорректностью», к этим правам имеют слабое отношение. Право сильного — право на всё. «Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет В тяжелых, нежных наших лапах?»

Интересно, да или нет? Чернокожие ребятишки (или отморозки, в зависимости от уровня вашего гуманизма и терпимости), возможно, и не виноваты вовсе. Европа сама отдалась в их «лапы». И винить стоит разве что фаталистически заряженный «ход истории», о котором в свое время писал граф Толстой.

В киноклубе мы много говорили о детях и их воспитании. Но разве проблемы воспитания волнуют Остлунда? И не историю ли своего народа он пишет, не «мысль народную» ли передает? В его фильме живут не простые шведские мальчики и не простые африканские «гопники», а этносы в целом. Просто режиссер настолько конкретен, ситуативен и документален, что это обобщение не сразу видно. Как не сразу видно, что пустая колыбель, забытая в тамбуре между вагонами, на самом деле — вместилище все новых и новых жизней. Она не будет долго пустовать, но будет непрерывно переходить из одной чернокожей семьи в другую.

Несмотря на кажущуюся внехудожественность, Остлунд общается со зрителем аллегориями. Он не расставляет нравственные оценки поступкам (или бездействию) конкретных героев, он выясняет, какая сила движет одними и в чем корни (истоки) бессилия других. Пытается «угадать» закономерность исторических событий — игр по правилам и без. Один этнос потерял способность вершить историю, быть хозяином своей исторической (национальной) судьбы. Передоверил это право бумагам и политикам, став инертным иждивенцем жирных дотаций, комфорта, кажущейся безопасности и сытости… Другой («третий мир») просто хочет жить и владеть, отстаивая правоту своего инстинкта жизни всеми средствами, в том числе — дикими. Историческая предопределенность? «…когда свирепый гунн В карманах трупов будет шарить, Жечь города, и в церковь гнать табун, И мясо белых братьев жарить!..»

Впрочем, скорее всего, все будет не так ярко и кинематографично. Немота одних и вызов других могут выглядеть, как в этом кино, серо, буднично, до обидного пошло и плоско. Травля, доминирование, насилие чернокожих не смотрятся как война, скорее, как ненаказуемая игра без правил (по собственным правилам). Игра страшная тем, что не очень страшная, словно бы сглаженная рамками приличного и политкорректного Гётеборга — без насилия, без последствий…

Режиссер, как показалось, не только иронизирует, не просто констатирует, а предупреждает (в том числе и иноплеменным танцем белой девочки):

В последний раз — опомнись, старый мир!

«Больше так не делай», «измени свою жизнь», «начни новую жизнь», «не валяй дурака»…

P.S. Принятый в 1997 году Закон об интеграции провозгласил Швецию «мультикультурным обществом». В примечаниях к закону указывалось: «Поскольку значительная группа нашего населения имеет иностранное происхождение, граждане Швеции лишены общей истории. Таким образом, связь со Швецией и опора на фундаментальные ценности общества важнее с точки зрения интеграции, чем общая история».

Вы заметили в фильме «Плэй» «фундаментальные ценности общества»? Думаю, их символизируют бездушные рельсы и бездумные выписыватели штрафов и глашатаи инструкций о технике безопасности по громкой связи. Цивилизованно, пусто и бездушно!

Довольно сложно будет смотреть это кино неподготовленному зрителю. Очень долгая монотонная картинка с длинными кадрами. Но мне не привыкать. Да и ситуация с подростками всегда вызывает у меня интерес и настороженность. Фильм показательный и наводит на мысли. Стоит посмотреть родителям.

Хочу отметить, что не только дети эмигранты и дети обычные жители здесь главная проблема. Подростки травят друг друга всегда и во все времена. Совершенно любые: белые, черные, одноклассники, друзья и т. д. Травят своих и чужих. Очень легко из нападающего самому стать жертвой. И так будет вечно. Просто многие родители никогда об этом не узнают. Неужели все думают, что только эмигранты могут кого-то травить?

Тут нам дают понять, что взрослые совершенно не умеют воспитывать и учить детей. Нам показали много примеров неадекватной реакции взрослых: магазин, трамвай, прохожие, поезда. Никто не пытается разобраться в том, что происходит. Никто не задумывается, почему дети ведут себя странно. Почему просто не спросить — парень, что случилось? Я же вижу что что-то не так! В итоге все начинают указывать лишь на очевидные вещи. Сходу подросток никогда не скажет о своих проблемах. Особенно когда ему стыдно. И взрослые должны это понимать. Взрослые должны учить детей основным принципам самопомощи. Как вести себя на улице и что делать в непонятной ситуации. Наших героев этому не научили. Поэтому они оказались морально слабыми и поддались на провокацию.

Виноваты не дети, виноваты взрослые и общество. Почему всякой ерунде уделяют такое жирное внимание, а воспитанию детей нет?

8 из 10

После просмотра, я, как и большинство людей, фильмы удаляю, оставляя только те, что хотел бы пересмотреть еще раз.

Это кино я точно не стану пересматривать сам и вряд ли покажу его в ближайшее время своим детям. Однако, я когда-то оставил его в своей коллекции. Когда я задумался — почему? — я понял, что это для меня больше, чем острый и достоверный художественный фильм. Это не кинохит, не откровение, не забавная картинка, а свидетельство. Свидетельство жестокости и продуманного преступления, унижения и издевательства над подростками, совсем еще мальчишками. Точно так же хранят видео, которые становятся доказательствами в суде, например. (Это — заслуга режиссера, целиком и полностью: ему удалась максимальная достоверность и эффект онлайн-трансляции.) Однако, самое страшное здесь то, что исполнителями насилия здесь становятся не абстрактные маньяки или далекая мафия, а совершенно нормальные… нет, обычные подростки, дети эмигрантов. Они совершенно хладнокровно и продуманно делают то, что делают каждый день. Они меняют жертвы, оставляя для них один, единый сценарий, в котором нет строчек о милосердии или жалости.

Автор одной из рецензий определил их действия как «пятеро находчивых и не лишённых обаяния представителей иммигрантской культуры весьма креативно прессуют троих местных пацанов». Именно такая реакция и оценка несвойственна обществу Гетеборга, почти беззащитному перед наглостью и расчетливой циничностью подростков, из которых вырастает стая по-настоящему хищных животных. И их силой, возможно, даже будут восхищаться примерно такие вот рецензенты. За этим скрытым восхищением — попытка спрятать страх и собственную неуверенность, безысходность и слабость перед миром насилия и агрессии.

Не знаю, кто как, но в этом фильме я болею за коренное общество Гетеборга. Пусть оно пока бессильно перед противоречиями толерантности и цинизма, но именно оно — залог роста нормальных детей, свободных от «понятий» и норм уголовной лексики большинства подростков современной России.

Наверное, я все-таки удалю это кино с харддиска. Но сначала посоветую всем его посмотреть. Это не так приятно, но необходимо, все равно, что с утра в зеркало посмотреть — все ли в порядке с нашим собственным лицом, друзья?..

Социальная, реалистичная драма от шведа Рубена Остлунда. Вообще, представители Скандинавского полуострова, в последнее время, раз за разом поставляют на суд зрителя достаточно мощный продукт. И уже не в первый раз — продукт качественный и ёмкий.

Нам показывают отрывок из жизни юных афроамериканских эмигрантов, обосновавшихся в шведском городке Гётеборг, которые вступают в некую борьбу с мирными, полит корректными скандинавами.

- Сам виноват, нечего было своим мобильником светить. Дураком надо быть, чтобы перед компанией афроамериканцев телефоном крутить. Это ты виноват.

-То есть вы нас ограбите только потому что он телефон показал?

Очень показательный диалог.

И здесь нет насилия физического, есть игра, игра на материальные ценности. Никто никому не угрожает, всё, если можно так сказать, в рамках приличия. Однако до чего это может довести, нам ли этого не знать!?

Лента, представляет собой документальную хронику произошедшего (в прошлом, Остлунд — документалист), от этого, становится настолько яркой и показательной. Грамотное расположение камеры, которая, как-будто бы, просто снимает то, что хочет сама. Отдельное спасибо за умение показывать мелочи, обращать внимание зрителей и на них в том числе.

Кучу социальных проблем вылил на свет режиссер, и он не пытался разбираться в этом, он просто указал на место гниения. А как устранить это?

Play — обманчиво беспристрастная реалистическая драма о темнокожих гопниках-эмигрантах, которые разводят на сотовые телефоны миролюбивых шведских подростков. Очень качественный эрзац стиля Михаэля Ханеке — длинный общие планы, снятые как будто бы камерой видеонаблюдения, которая лениво поворачивается вслед за как бы произвольно перемещающимися в кадре персонажами, которые, в свою очередь, могут свободно выйти из кадра и не факт, что вернутся обратно.

Такое ощущение, что режиссер совсем не вмешивается в происходящее, и события развиваются сами по себе. Остаётся только гадать, как Рубен Эстлунд добивается эффекта спонтанности действия. Непрофессионалы работают у него отменно, создавая иллюзию, что от первого до последнего плана всё снято скрытой камерой.

Может быть, от этого и возникает ощущение, что благополучные шведы живут в Гётеборге, как в пробирке, в которую попадают некие посторонние ингредиенты, и начинается брожение. Так представители третьего мира восстанавливают баланс равенства в геополитическом пространстве. Перебираясь из «городов бога» в благополучные страны, они устанавливают там свои порядки в формате «гоп-стоп». И ему трудно бывает что-либо противопоставить гражданам, усвоившим как «Отче наш» нормативы политкорректности.

Надо думать, что потомки викингов до глубины души были возмущены увиденным. Даже у меня не раз где-то там, на периферии сознания, пробуждалось нехорошее чувство негодования: да сколько ж можно позволять так над собой издеваться? Однако, судя по сборам, которые не указаны (а не указывают их обычно тогда, когда их просто нет), фильм в Швеции мало кто видел. Это не помешало ему стать фестивальным хитом.

Напрашивающиеся аналогии с картинами Ханеке, во многом предопределившим эстетику арт-кино последних лет пятнадцати, автоматически стали пропуском на фестивальную орбиту, с которой фильм не сходил почти год, стартовав на прошлогоднем каннском фестивале в престижной программе «Двухнедельник режиссёров». Год понадобился, чтобы Play добрался, наконец, до российских кинотеатров, где был выпущен менее чем десятью копиями.

Фильм-проблема… Проблема, потому что он о тупике, в который зашли столь разные культуры, вынужденные сосуществовать на одной весьма ограниченной территории. И проблема потому, что он рассказывает об этом тупике. Умолчание уже давно неуместно.

Авторы фильма выступают не с позиций мягкотелой политкорректности или агрессивного национализма и шовинизма. С документальной безжалостностью фильм констатирует факты, которые как бы случайно поймал взгляд прохожего, стороннего наблюдателя. Он ничего не объясняет, он просто «говорит»: вот, я ничего не выдумываю, я просто это увидел.

Фильм ставит вопрос: что дальше? Почему нужно относиться к преступникам более мягко и лояльно, если они иммигранты? Почему законопослушные и более успешные граждане должны платить за чью-то неустроенность и неспособность заработать больше?

Удивил такой эпизод (честно сказать, их было несколько, но остановлюсь на этом). На всем протяжении фильма никто не спросил у мальчишек-мошенников проездной билет в транспорте. Но как только троица ограбленных маленьких европейцев оказалась одна, к ним сразу же подошел контролер и выписал штраф за неоплаченный проезд. И проверяющему даже в голову не пришло спросить, что дети делают в таком виде и без денег на улице в позднее время.

Действительно Play! Здесь уже играют не хитроумные подростки-преступники, а все. Абсолютно все персонажи фильма делают хорошую мину при плохой игре. Они предпочитают не вмешиваться в происходящее, делая вид, что всё в порядке, всё хорошо. Но сколько может длиться такая игра?

Криминальные будни темнокожих шведских подростков из Гётеборга.

Пятеро находчивых и не лишённых обаяния представителей иммигрантской культуры весьма креативно прессуют троих местных пацанов, вымогая у тех недешёвые гаджеты. Сюжет основан на реальных событиях.

Острая социальная драма о возрастающей неспособности «цивилизованного общества» защитить своих детей. Фильм снят очень грамотно и с большим чувством. Последнее обстоятельство ставит его местами на грань политкорректности. Некоторые же эпизоды прочитываются как откровенно сатирические.

Главные актёры — дети. Ни ноты фальши!

Убедительно вскрыта психология «либеральной» жертвы, которая отказывает себе в праве дурно думать об окружающих. Паразитируя на этих культуральных установках, весёлая компания гопников с комплексом экспроприаторов не носит с собой оружия и даже не угрожает — она виртуозно использует методы косвенного давления.

Косвенная угроза (например, вежливая просьбы с позиции очевидной силы) всегда оставляет перепуганному воспитанному мальчику надежду (а вдруг, всё обойдётся). Кроме того, появляется возможность сохранить лицо, включив привычные «интеллигентность» и «толерантность». Расставание с имуществом выглядит при этом как решение, достигнутое по взаимному согласию.

Образец поведения совсем иного типа демонстрирует в финале один из мошенников. Когда отец потерпевшего подступает к нему с претензиями, тот решительно пускает в дело всё, чем щедро наградила его для самозащиты мать-природа: он орёт, пинается и даже бьёт старшего по лицу… Конечно, это оказалось эффективным — вокруг сразу начала собираться сочувствующая толпа.

Восхищаюсь готовностью европейских кинематографистов снимать актуальное кино. Впрочем, это всё в меньшей степени относится к Франции…

8 из 10