Любовники (1999)

В спектре любовных историй одна из самых щемящих — это история сбитой на взлёте мужественности. Сбитой не войной (гибель на войне есть мужественности высшее воплощение и оправдание, сверкающий её фейерверк), но кастрированной геополитикой, визовым режимом, безработицей, бесквартирьем — всей этой бесконтактной, анонимной, истощающей, растворяющей, не оставляющей ни клочка от мужского достоинства дрянью. «Любовники», пятый фильм «Догмы» и первый иностранный — об этом. О молодом сербе, ещё до конца не понявшем того, что он — серб, ещё считающем себя югославом, для которого и Хвар, и Млет, и Дубровник, всё отчалившее в Хорватию Далматинское побережье — это места детские, родные, его, его родные, до слёз милые места. О юной и славной француженке, продавщице богемного книжного — крылатое каре, глаза, шарфик, цветные колготы — с весёлой, практичной отвагой идущей по своей плохо оплачиваемой, плохо отапливаемой, малометражной, малосемейной жизни. О Париже девяносто девятого, бросившем по обыденному своему легкомыслию этих двоих в объятия друг другу — Париже, ещё полном народной жизни, ещё не смывшем с заборов, оград, стен в периферийных округах непристойности и граффити, не огламурившем ещё с последующим космическим повышением арендной платы художественные мастерские, но уже начинающем закручивать иммиграционные гайки, уже агрессивном, а не романтичном в своём призыве к влюблённым не стоять на проезжей части.

Захар Прилепин написал в «Пацанских рассказах» о М и Ж фундаментальное, в русской матрице бесспорное: «Если мужчина хочет, чтоб его женщина не превратилась в печальную и постыдную бабу,- он может любить её как дочку. Но если женщина хочет, чтоб ее мужчина не превратился в постыдного и бесстыдного мужика,-она никогда не должна относиться к нему как к сыну. Чтобы мужчина остался мужчиной и не превратился в постыдного мужика, он должен прощать женщине всё. Чтобы женщина осталась женщиной и не превратилась в печальную бабу, она не вправе простить хоть что-нибудь, любую вину.» Вот только что делать паре, в которой она — укорененная гражданка, а он — подлежащий депортации белый (что особенно оскорбительно) нелегал? В которой она при всём убожестве своего быта (материально очень мало ушедшего вперед от описанного Годаром в «Жить своей жизнью», разве что продавщице из Парижа девяностых не приходится подрабатывать на панели, чтобы свести концы с концами) — одним фактом наличия у себя паспорта правильной страны ежесекундно унижает его, воспитанного со всей советской роскошью культурного и ресурсного расточительства — с курортами, языками, фортепьяно, альбомами по искусству и органическим неумением экономить электричество, газ и воду? В которой её страна активно участвует в разрушении его страны, в лишении его дома — изгоняя его при этом и со своей территории тоже?

Для меня «Любовники», немногословные, идеологически расплывчатые, подчёркнуто аполитичные (англоязычные рецензенты хором записывают Драгана, главного героя фильма, то в чехи, то в венгры) — это самый пронзительный рассказ о гибели Югославии, в остальном пережёванной литературой и кино истерично, пьяно, кусками, выплюнутой при смене газетной повестки, так и оставшейся погребённой под словесным мусором трескучих фраз и мёртвых метафор, всеми этими «чёрными крыльями НАТО» и «детскими, в лужах крови, башмачками». Пронзительный, поскольку показывает с безжалостной, окончательной ясностью, как легко можно маргинализовать талантливого, образованного, европейского парня, как легко можно маргинализовать талантливый, образованный, европейский народ, разориентировать, напугать суетным и мелочным, опутать бюрократической паутиной и лишить воли если не к жизни, то к жизнеустройству по чужим, непонятным ему правилам, редуцировать его до этнографического курьёза, в котором даже песня «Партизаны Тито» будет петься на заёмный у одной из великих держав мотив, под «Волочаевские дни». У Жана-Марка Барра нет классического исхода в телесную слиянность серба Павича («Они были счастливы среди общего несчастья, им сопутствовал успех среди общего поражения»). Он реализует худшее из проклятий — изгнание из рая, но не пары, а одного из двоих. Потому что в рай сейчас тоже — только по паспорту.

Все начинается немыслимо-бессмысленно, потусторонне-неправдоподобно. Ее несдерживаемые потоки смеха и как результат — землетрясение в его голове. Затем последуют слова — неловкие, первые, боящиеся спугнуть и оттолкнуть назад то, что родилось совсем недавно — такое хрупкое, впечатлительное до мелочей, но и сейчас — настолько сильное, что не отмахнуться от него, разошедшись каждый по своим углам — в разные стороны. Наоборот — их тянет друг к другу. Правда что — землетрясение.

Ее зовут Жанна. Но лучше — Джейн. Она — молодая француженка — девушка-эльф с короткой стрижкой, густыми бровями и тоненькой фигуркой в леопардовом пальто. Его зовут Драган, но совсем скоро это заморское имя превратится в такое родное и теплое Гага. Он — художник, почти клошар и он — югослав, нелегально проживающий во Франции.

«Влюбленные, не стойте посреди дороги!», — ко мне оборачивается Драган с безумно-испуганными глазами, секунда, и он бежит — и это начало конца. Время было — оно было бесконечно неопределенным океаном, спокойно распростертое впереди, берущее начало в наших ладонях… Теперь времени нет. Каждый новый день возвращает нам его, и когда его источник наконец иссякнет — никому неизвестно. Но эта неизвестность подступает, как что-то необратимое. Обреченность расставания расплывается в расфокусах и неоновых огоньках ночного Парижа. Это произойдет когда-то. Не сейчас. Но неминуемо скоро.

«Любовники» — это жемчужина. Редкий перл в кучке бижутерии. От начала и до конца он светится легким мерцанием искренности, чистоты, невинности и того неподдельного чувства, что все творящееся на экране — сущая правда. Что Элоди Буше и Сергей Трифунович не являются сами собой, они не актеры, играющие свои роли. Они — Джейн и Гага. Любовники. Спешу, то ли разочаровать, то ли обрадовать, — постельных сцен в фильме вовсе нет. Да и были они здесь не к месту. Камера плавно растворяет лица главных героев, оставляя их наедине творить неизбежное. А нам — соглядатаям — даря шедевральные моменты любви, не нуждающейся в словах.

Мой самый любимый, самый чудесный для меня момент произошел на двадцатой минуте. Гага вернулся домой пьяный, Джейн расстроенная легла в постель и отвернулась, она лишь слышит как Гага снимает с себя одежду, спотыкаясь и падая с заплетающихся ног, мы видим как она улыбается, уже все ему простившая, а Гага такой серьезный и грустный ложится рядом… и вот — тададада — Джейн резко поворачивается и просто ныряет в объятия Гаги. Все прощено. И не нужно слов.

«Любовники» — это грустная сказка, которая также может случиться и в жизни, которая в свою очередь не устает вплетать в ее повествование меркантильные обстоятельства. И отчего-то мне хочется верить, что конец фильма — это не конец. Слезы и боль расставания принесут надежду. И мы все обязательно встретимся.