Скорбь (1997)

Тяжелый для просмотра фильм. Тягучая атмосфера безысходности, холода и одиночества, буквально просачивается сквозь экран, показывая нам историю потерянного человека. Тихий и маленький американский городок, в котором ничего не происходит. И его слегка всколыхнула смерть. Все это напоминает «Фарго» братьев Коэн. Но если там все это подается с небольшой долей юмора, то здесь такого нет и в помине. Нас сразу затягивают в воронку полной пустоты, которую чувствует и наш герой.

Уэйд Уайтхаус — полицейский. Но фактически даже не имеет власти в своих руках. Даже обычный штраф за неправильное вождение ему не удается вручить. Его просто неуважают. Жена давно от него ушла, дочь так и вовсе не хочет находиться с ним. И лишь тот самый случай на охоте буквально встряхивает Уэйда. Он словно находит в себе силы, просыпается после долгой спячки. И пытаясь расследовать это дело, только сильнее опускается на самое дно своей жизни. Уэйда безусловно жалко: трудное детство, под началом отца-тирана и алкоголика, повлияло на всю его судьбу. Неудачный брак, работа, которая скорее в тягость. Но он пытается бороться за свою дочь, он хочет семьи, у него есть любимая женщина, только его действия с каждым разом усугубляют положение. Но в тоже время Уайд вызывает некое отвращение. И к концу фильма оно нарастает, что и приводит к печальным последствиям.

Ник Нолти прекрасно сыграл этого героя, похожего на старого пса, все еще надеющийся кого-то укусить. Великолепный Джеймс Кобурн, который в каждом фильме выглядит харизматично, получил Оскар за свою роль. Старик, по своему понимающий, что значит «быть мужчиной», испортивший жизнь своим детям и жене, не отрывая рта от бутылки.Уиллем Дефо появился буквально в паре эпизодов, и сыграл как всегда у него получается здорово.

История Уайтхауса не может закончиться на мажорной ноте. Он слишком потерян, а скорбь будет длиться очень долго.

Человек с именем «переправляться вброд» и фамилией «белый дом» разрывается между желанием отсудить у бывшей жены дочь, последствиями дурного воспитания и самодеятельным расследованием загадочного случая на охоте. У него маловыразительное лицо Ника Нолти, подруга с грустной улыбкой Сисси Спейсек и папаша-алкоголик с фактурной внешностью Джеймса Коберна. Его существование — нечто среднее между тем самым бродом, который никак не прощупывается под ногами в поисках переправы на противоположный берег, где ждут гармония и счастье; и перманентным бредом, в котором звучат голоса, плодятся версии, шумят метели тридцатилетней давности, а тень отца Уэйда демонически нависает над его загубленным детством, плавно переходящим в никчемную зрелость. Да, во всём виноват белый родительский домик с облупленными стенами, этакая ось зла этого маленького мирка, где герой бесконечно блуждает в поисках правды и никак не может найти. Снег падает на всех, все падают на снег — такой вот круговорот бессмысленного в природе.

Как и большинство замкнутых систем, мирок сей подчинён собственным законам, и даже физика здесь своя, особая. Кадр завораживает абстрактным холодом нескончаемых белых улиц, музыка обволакивает тягучим гитарным эхом, всё сказанное весит не больше, чем пар изо рта, люди пребывают в двух агрегатных состояниях — колючей ледышки или снежка разной степени рыхлости, но иногда довольно метко попадающего в цель. Действие то и дело вязнет в метафорическом снегу, пробуксовывая на поворотах и застывая символическим айсбергом, постоянно намекая, что смысл повествования куда больше и глубже, чем кажется на первый взгляд. И вся эта тягостно-зимняя атмосфера помечена ярким ярлыком непраздничности, пусть сюжет и стартует в канун Хэллоуина. Зима не близко, она уже пришла и она повсюду: в погоде, в отношениях, в диалогах; и в сердце Уайтхауза, надо полагать, тоже намело немало сугробов. Даже в объятиях условно любимой он никак не может морально согреться, а проклятая зубная боль олицетворяет, конечно же, неизбывную боль душевную. Всем остро не хватает тепла, и вот уже мать замерзает в доме без отопления, поскольку отец озабочен лишь наличием в буфете спиртного; брат прохладно рассуждает об общей тоскливой биографии, только усугубляя подчёркнутое одиночество героя; женщины уходят, оставляя глубокие, словно раны, цепочки следов; да ещё эта несносная девчонка постоянно ноет и хочет домой. Долгий ледниковый период, вечная мировая скорбь.

Англо-русский словарь утверждает, что у слова «Affliction» значений куда больше одного: помимо скорби, ещё и несчастье, печаль, болезнь и прочие малопозитивные вещи. Но если в начале фильма есть желание эмпатично поскорбеть вместе с героями о пустынной беспросветности бытия, то позже вся эта хроническая грусть-печаль-огорчение от безвыходности сюжетных ходов потихоньку начинает вязнуть на зубах. Не нужно быть практикующим фрейдом, чтобы понять, что Уэйд попросту болен, и засасывающая реальность полусна-полуяви, в которой он существует, лишь симптом пограничного состояния его психики, виной чему застарелая пуэрильная травма. Ох уж эти безответственные пьянчуги-родители, вечно они распускают руки, а потом их здоровенные детины-сыновья всю жизнь мучительно маются недугами неблагополучного детства, по любому поводу впадая в прострацию, полную экзистенциальной тоски и томительной неопределённости. Отец, безусловно, виновен, казнить, нельзя помиловать; вот только образ страдающего сына не вяжется с видом крупногабаритного мужчины среднего возраста с полицейским значком в кармане. Аки заяц, попавший в свет автомобильных фар, Уэйд никак не может вырваться из порочного круга своей судьбы, вновь и вновь рискуя попасть под те же колёса. Безжалостная логика сценаристов почему-то напрочь лишила героя возможностей изменить заданный ход вещей, уехать на край света, уйти в монастырь или, на худой конец, просто сходить к врачу. Хотя, возможно, средний Запад — просто такая метафизическая трясина, в которой тонут воля и разум, вдохновляя на описания бытовой жестокости стивенов кингов, инфернальный ужас локальных сайлент-хиллов и аморфно скорбящих уэйдов уайтхаузов.

Жизнь — снежное поле, которое не то, что не перейти, но и на полицейском джипе не переехать, остаётся только стоять у кромки и вяло наблюдать, как в белом мареве тают мечты, путаются воспоминания, теряются люди. Уэйд будто корабль Галилея в арктических льдах: куда он плывёт, да и плывёт ли — неизвестно, ведь выглянуть в иллюминатор не хватает силы воли. Идеальное путешествие бессознательного, без руля и без ветрил, по инерции. Но даже алогичность главного персонажа — не основная проблема фильма: начинаясь потенциальным детективом с интригующими приметами психоделической драмы, картина постепенно скатывается к навязчивой психоаналитике и финиширует совсем уж скучной морализаторской декламацией. Как порой у Солженицина: мало рассказать красочную историю, нужно ещё разжевать, в рот положить и проверить, проглотили или нет. Месседж ленты настолько прост, что даже неинтересно: нельзя бить детей, они потом всю жизнь страдают и — о ужас — могут избить уже собственных детей. Нравоучительная толерантность снова торжествует, Оскары падают в копилку остросоциальной проблематики, идеи кочуют из фильма в фильм, а снег всё идёт и идёт. Круговорот.

Пальцы онемели от мороза. Раздирает боль зубная проклятая. Сознание заполняет властный человек-гора — с ожесточенностью во взгляде смотрит он на тебя, пугая ухмылкой недоброй. Что может ребёнок против отца?

После просмотра неизбывно горькой картины Пола Шредера хочется посидеть немного в темноте, наблюдая за прощальным танцем солнечных лучей на стене квартиры. Вслушиваясь в собственное молчание, держать в руке чашку горячего кофе, ощущая уходящее тепло. И корить себя за жестокость былую.

Усталый полицейский Уэйд Уайтхаус, измученный воспоминаниями о тяжёлом детстве, пытается избавиться от болезни, вернуть доброе расположение дочери и обрести покой рядом с милосердной официанткой. Разве его лицо отражается в зеркале? Сбитый с толку, он цепляется за телефонные разговоры с братом, который всё же успел смыться из провинциальной ловушки, пока отвернулась на мгновение судьба-стерва. Разве не бесит несправедливость? Всем всё ясно — на охоте произошёл несчастный случай. Но панически настроенный Уэйд, вконец запутавшись в проблемах, начинает путанное расследование, обвиняя в убийстве своего коллегу…

Вязкая обыденность истории воздействует гипнотически, погружая в безрадостный мир Уайтхауса, которому не преодолеть уроки пагубного воспитания. Герой бежит от наследственности, но с каждым разом всё больше приобретает сходство с деспотичным отцом, прикладывающимся к бутылке. Взрослый с детским упрямством требует справедливости в странном, странном обществе, где не дозволено штрафовать богачей, где убивают с целью создания курортного посёлка людей, где отец, оставаясь безнаказанным, бьёт сына по голове. Мерзнет, умирая медленно, Уайтхаус, в бессловесном отчаянии застыв посреди дороги перед школьным автобусом. Бессилен гнев, насаждаемый с детства. Молчи, слабак. Терпи, слабак. Отец любит тебя. Отец знает тебя. Не хами ему.

Фильм производит противоречивое впечатление. Вроде бы избитая тема. Но есть что-то в нём, вынуждающее после неожиданной концовки простить себя за неправильные поступки по отношению к любимым, дорогим, важным людям. Прекрасно печален Ник Нолти, выдирающий чёртов зуб перед зеркалом. Невыразимо мила в хрупкости своей Сисси Спейсек. Пронзительно обаятелен эпизодический Уиллем Дэфо. Джеймс Кобурн же прокрадывается в душу ярчайшей ролью тиранствующего отца. Он грандиозен даже сидя в кресле спиной к зрителю, даже не произнося монологов. А редкие фразы его подобны гвоздям, заколачивающим наш гроб. И, наверное, если фильм помогает раскаяться, рождён он был не напрасно.

Здесь скорбят не по ушедшим. Скорбят по совести успокоенной.