Комната косуль (1997)

Польский режиссёр Лех Маевски, прославившийся также в качестве поэта, композитора и художника, неизменно тяготел к абстракции в разных видах искусства и часто находил альтернативу вербальной эстетике, заменяя последнюю изящной картинкой. Опираясь на собственный потенциал мастера видеоарта и опыт сотрудничества со студией Дэвида Линча, Маевски в 1994 году сделал первый уверенный шаг в разработке игрового артхауса, сняв фильм «Евангелие от Гарри». Широкому зрителю этот режиссёр известен, прежде всего, благодаря созданию изысканной визуальной композиции «Мельница и крест», являющейся экранной адаптацией научного исследования Майкла Фрэнсиса Гибсона, посвящённого известной картине Брейгеля-старшего «Путь на Голгофу». Становление же самого Маевски в ранге мастера «кино не для всех» ярко прослеживается в его работах 90-х годов, одной из которых стала сюрреалистическая драма «Комната косуль».

Рождение фильма было сопряжено с одной из главных страстей Маевски — театром. «Комната косуль», написанная им в виде оперы, была поставлена в театре Силезии, а спустя несколько лет на её основе появился художественный фильм. Именно это обстоятельство и определяет ту камерность и некоторый минимализм в декорациях, а также отличительный набор характерных смысловых и вспомогательных деталей, придающих «Комнате косуль» выражение спектакля-иллюзии на тему генезиса декадентных тенденций в, пожалуй, наиболее специфичной социальной категории под названием семья. Заглянуть в её лоно и не утонуть в тихом омуте Маевски в полной мере помогает искусство. По его мнению, даже психологическое поле с успехом можно привести к творческому знаменателю.

В тишине городской квартиры, источающей слабый аромат благородного достоинства европейского аристократизма, всё идёт своим чередом. Заведённый много лет назад таймер взаимного существования по-прежнему работает, холодно напоминая человеку о его обязанностях. Чистые скатерти на столах, свежая одежда на телах, порядок и уют в комнатах и прихожей. Здесь всё ещё чувствуется радость жизни, но ни родители, ни сын словно не осознают этого. Каждый сосредоточен лишь на своём, почти не замечая или делая вид, что не замечает повседневного. Тяжелее всего эта нравственная заточенность существования бьёт по глазам и не только младшего участника семьи, находящемся в расцвете молодости. Поэтика его душевных порывов приводит к эмоциональной утопии сознания, в результате чего привычный антураж становится иррациональным, а на месте здравого смысла оказывается нечто желаемое и воображаемое.

Много раз можно поспорить о том, чем же является происходящее на экране — воспоминаниями постфактум или синхронным отображением в сознании сына стремительных процессов краха прежде крепких отношений, но оригинальность действия, как и его динамика, завораживают. Исходной точкой повествования является весна. Нетрудно понять, что данное время года выступает здесь в качестве условного момента зарождения межличностного кризиса. Говоря языком психологии, в поведении человека прослеживаются определённые надежды на улучшения в будущем, так что в целом этот отрезок картины оправдывает свои особенности. Далее следует лето, и здесь тоже очевиден перевес в сторону светлых тонов. Особый интерес вызывает кинотроп сравнения пола квартиры с землёй. Именно в этой части фильма, через аудиовизуальную эстетику, наиболее ярко обретает себя эмоциональная сторона. С наступлением осени атмосфера картины кардинально видоизменяется, экзистенциальный вакуум всё более разрастается, тотальное отчуждение становится умозрительно-карикатурным. Появляются те самые животные, выведенные в заглавие. Правда, лично мне не до конца остался понятен этот многозначный режиссёрский ход, ведь косули, скорее, олицетворяют положительное, чем наоборот. Вероятно, здесь есть такая аналогия: дом запустел настолько, что из него выветрилось всё, что связано с человеческими чувствами, а молчаливые косули стали последними символами угасающего бытия, откатывающегося на низшую ступень. При желании, эти идеи можно развивать и за рамками кино. Последняя стадия — зима. Пересказывать эту часть вряд ли нужно, достаточно перечитать вышеизложенное. Заключительный во всех смыслах акт более чем достойно знаменует собой финал одной неизвестной трагедии.

«Комната косуль» является на редкость органичной постановкой, в которой значение каждого элемента, какой бы силой он ни обладал, меркнет вне связи с другими. Великолепная операторская работа гармонирует со сложной монтажной склейкой ближних и дальних планов, экспрессивное музыкальное сопровождение живёт в едином ритме с тонкой актёрской игрой молодого на тот момент Рафаля Ольбрыхского, являющегося и лицом, и душой фильма. История, рассказанная Лехом Маевски, проста как мир и так же сложна. Она не обещает бергмановского откровения о тайнах супружеской жизни, в ней нет привычных для многих бытовых фильмов скандалов и других нелицеприятных проявлений человеческого существа. Но здесь каждая страница дневника памяти является застывшим взрывом, ждущим своего часа, чтобы однажды ожить и уничтожить разом всю душевную боль, возвратив её Акаше и испытав величайший катарсис души и тела.