Кардиограмма (1995)

Почти четверть века назад казахстанский режиссер Дарежан Омирбаев снял фильм про мальчика с больным сердцем, который любил смотреть и подсматривать. Изначальное название, «Вуайер», не одобрил Казахфильм, и ленту назвали «Кардиограмма». Наверно, это к лучшему, ведь в первом случае акцент стоял бы на сексуальном отклонении, на чем-то неприличном, постыдном. История со вторым названием совсем о другом: а выдержит ли сердце мальчика шквал новых впечатлений?

В главных ролях дети, но кино не детское. Здесь нашлось место жестокости, откровенным сценам или их предчувствию, но в конечном счете всеми героями движет любовь: к ребёнку, к новенькой девочке, к коллеге, к книгам, к изучению посредством наблюдения.

Главный герой не знает русского языка и вступает в контакт с внешней средой только глазами. Он жадно впитывает все новое и схватывает самую суть: одно возбуждает и нравится, другое пугает и вызывает протест. Его мир, прежде такой маленький, из тихой фигуры матери разросся до размеров санатория в горах. И вот он бегает по гулким коридорам своего сознания, от одного нового впечатления к другому, пока не в силах заполнить пустоту внезапно расширившегося пространства. В санатории полно людей, но мальчик почти всегда один, и в этом видится метафора одиночества в толпе. И в конце, когда он вступает в открытый конфликт со своим враждебным окружением, становится понятно: его сердце выдержит все.

Фильм медитативный и тихий, в нем мало диалогов, но визуально он многословен. И мальчик Жасулан, глазами которого мы наблюдаем за происходящим — своего рода призма, увеличительное стекло, сквозь которое зрителю видятся крупными даже незначительные детали.

Было удивительно узнать, что в 95-м в Казахстане могли снимать такие вещи, что они покорили Европу, но почти не известны широкому зрителю.

Любое кино должно ассоциироваться со своими создателями. По многим фильмам можно легко сказать, чего хотел добиться в итоге тот или иной режиссер.

Для того чтобы что-то написать и рассказать о ленте «Кардиограмма» казахского режиссера Дарежана Омирбаева, необходим небольшой автобиографический камбэк автора. Именно он даст нам ключ для понимания смысла на первый взгляд простенькой истории о мальчике, приехавшим на лечение в детский санаторий.

В 1983 Дареджан Омирбаев поступил на режиссерский факультет ВГИКа (мастерская Сергея Соловьева), через год перевелся на киноведческий, который закончил в 1987 году. Именно киноведческое образование режиссера и дает нам искомый ключик. Ведь неслучайно Жан-Люк Годар назвал Омирбаева своим творческим преемником.

Казахстан, середина 90-х. У двенадцатилетнего мальчика Жасулана больное сердце. Его матери, никогда прежде не отпускавшей мальчика от себя далеко, приходится отправить сына в санаторий. Мальчик из привычной среды попадает в совершенно незнакомый мир. И, что самое парадоксальное, данный мир находится в его родной стране. Здесь казахи разговаривают лишь на русском языке, совершенно уже не понимая свою родную речь. Жасулан как чужестранец в своей стране, которая утратила свою культуру, опираясь лишь на опыт советского прошлого.

Омирбаев через историю обычного ребенка рассказывает историю целой страны, которую в развитии несет дальше лишь по инерции. Старые и ветхие постройки на улицах, а с экранов телевизоров невозмутимые дикторы победоносно вещают об очередных подвигах сотен казахских рабочих. Конечно, можно было сослаться на вневременность проблемы, но у режиссера есть четкие привязки по времени, прописанные вплоть до самих мелочей. Как, например, постоянно звучащая из магнитофона музыка «А-Студио».

Помимо адаптации в новых реалиях фильм рассказывает о взрослении и первоначальной идентификации красоты. Жасулан в силу незнания языка воспринимает окружающую его красоту глазами. Для него подглядывание за обнаженной женщиной в душе также равноценно любованию на изображение обнаженной женщины на репродукции художника в журнале. Здесь еще нет места пошлости, цинизму и порнографии. Омирбаев тихо, но властно вступает в безмятежно идущее повествование, закрепляя визуальный эффект закадровым нарративом о понимании красоты в философских трактатах.

Вообще «Кардиограмме» свойственны два уровня восприятия. Там, где невозможно объяснить словами, Омирбаев использует богатейший киноязык прошлого. Ведь «Кардиограмма» — это идеальный конспект для первокурсника кинематографического ВУЗа. Здесь полно отсылок к шедеврам Годара, Антониони, Трюффо и прочих мэтров кино. Чуть ли не каждый четко выстроенный и безупречный кадр вызывает аллюзию на определенный фильм, будь то либо «400 ударов» Трюффо, либо «Фотоувеличение» Антониони или бессчетное количество ранних картин Годара.

Омирбаев выдает зрителю толстый спрессованный киноцитатник по западноевропейскому кинематографу, где каждая фраза стоит на своем месте и несет уже несколько иной смысл, чем у классиков. У казаха получается по-новому обыграть известные киноприемы, заставить их заиграть на солнце новыми, яркими красками и органично вписать в собственное, вполне самобытное повествование.

Вот только финальный вывод Омирбаева грустен как никогда. Общепризнанные шедевры поставлены в красивые дорогие рамы и благополучно забыты новым поколением, привыкшим жить по новым законам. В кинематографе тем более. У них уже свой особый киноязык и видение съемочного процесса. Их знания не так фундаментальны, как у классиков. Мир безвозвратно изменился, и от этого становится чуть грустно, ведь всегда немного жаль безвозвратно ушедшего прошлого.

Именно за эту легкую ностальгию, а также отменное знание истории кино (киновед все же), Омирбаева и полюбила избалованная французская публика, а также несравненный Годар, чье творчество всегда было под завязку наполнено цитатами из фильмов, которые из нынешнего поколения режиссеров, да и простых зрителей вряд ли кто вообще посмотрит.

Скучая и бессмысленно переключая каналы, вдруг остановилась, привлеченная необычным немногословием и обилием пустоты в кадре. Это напомнило мне ранние фильмы Такеши Китано, я решила посмотреть немного. И досмотрела фильм до конца.

Впрочем фраза «досмотреть до конца» к этому фильму не вполне применима. Так как никакого конца, собственно, как и строгого начала у фильма нет. Есть только маленький эпизод из жизни маленького человека, страница, выпавшая из дневника, полустертое воспоминание, кардиограмма — один удар сердца и одна пауза.

Простой аульный мальчик едет в санаторий, чтобы подлечить сердце, и сталкивается там со странным непониманием. Непониманием в буквальном смысле — городские дети просто Не Понимают говорящего на родном языке Жасулана.

Мне нравится одна сцена: «Откуда ты знаешь казахский?» — спрашивает Жасулан у единственного заговорившего с ним малыша. «Меня бабушка научила».

Мне показалось, что фильм об одиночестве, в котором часто оказывается юная душа. А может быть о маленьком этапе взросления. Или о нашей не слишком привлекательной будничности.

Фильм надо смотреть, не ожидая ничего сверхъестественного, никакой интриги, никакой драмы, только так можно почувствовать странную тоскливую притягательность картины.