Сатанинское танго (1994)

Наконец-то дошли руки до эпоса и Магнум опуса Тарра под названием 'Сатанинское танго'. До этого меня пугал его хронометраж в семь часов, но для меня при его просмотре он дался довольно легко. Насколько вообще может. Нам показывают последние дни некогда жившей в достатке фермы. После разрушения соцлагеря последовало как итог запустение сельского хозяйства. Двое жителей этой деревни хотят обмануть своих односельчан и уехать со всеми нажитыми деньгами. Взамен они обещают им 'новую счастливую жизнь'. Также в поселении начинают происходить странные события. Иримиаш, которого уже полгода считали мертвым, неожиданно возвращается. Жителей деревни будит звук колокола. Все бы ничего, но в радиусе многих километров нет ни одной церкви. Ну и завершением ко всему бесконечный дождь, который идет и идет. И превращает местность вокруг в сплошную грязь. Что символизирует то, что происходит в душах у жителей. Если в другом фильме Тарра, 'Гармонии Веркмейстера' был хотя-бы один положительный герой, то здесь таковых не имеется. Они ни чем не лучше горожан Догвилля из одноимённого фильма Триера. Или персонажей 'Белой ленты' Михаэля Ханеке. С последним сравнения так и напрашиваются. Хоть фильмы и разные по своей сути. Но как бы ни было, мы не можем винить этих людей. Осуждать-да, но не винить. Ибо в таких условиях, как живут герои 'Сатанинского танго' просто невозможно быть добрым и отзывчивым. Когда сама земля, где ты живешь, отрицает это. Когда родителям все равно на своих детей и они не закладывают в них базовых норм добра и нравственности. Об этом, кстати, как раз одна из новелл картины. Вообще тут много побочных сюжетных арок, чтобы мы посмотрели на тяжёлую жизнь жителей с разных сторон. Также в фильме очень долгие планы. Некоторые по десять минут, что является самым длинным по продолжительности в кинематографе. Большую часть времени мы наблюдаем за тем, как в реальном времени персонажи что-либо делают. Например, если кто-то идет в магазин, то Тарр показывает это без монтажных склеек. Фильм полностью аскетичный, где форма говорит нам куда больше содержания. А само полотно можно трактовать по разному и думаю я его пересмотрю еще не раз. А тем временем сатана танцует свое танго как во время, так и после конца картины. Ведь это самое танго скрыто много где. В подлости, обмане и вранье между людьми.

«Сатанинское танго» грандиозный в своей мизантропии фильм. За поводом для сочащейся ненависти и примерами беспросветного невежества Бела Тарр идёт в народ, к обитателям небольшой фермы.

Хождение в народ — старая практика, к которой не раз обращались интеллектуалы. Опасное погружения в лубочную бездну за поиском новых смыслов и аутентичной народной духовности особенно характерно для авторов серебряного века русской литературы. Стихотворения поэта-народника Николая Клюева, роман «Серебряный голубь» Андрея Белого, сокочущий язык романа «Пламень» Пимена Карпова и многие другие сокровища русской литературы обращаются к этой теме.«Сатанинское танго» выделяется на их фоне исключительным пессимизмом и деструктивным характером находок Бела Тарра в жизни глубинного народа. Никакой духовности и природной красоты здесь нет и в помине, зато есть убийственная тупость, достигающая вершины дегенерации в сатанинской пляске.

Просвещенные буддисты практикуют созерцание непрерывного распада и разложения окружающих их феноменов, Бела Тарр предлагает заняться тем же только с поправкой на макромасштаб и семичасовой хронометраж.

От вырожденческой жизни больше всех страдают дети, Бела Тарру удалось это отразить в главном образе всего фильма — девочки Эштике. Именно она наблюдает сатанинскую пляску через окно, что подводит её к крайней точке.

Страдание маленькой девочки — это тяжёлый, крайне сентиментальный образ. И только выдающиеся мастера способны справиться с его достойным воплощением. Это удавалось Достоевскому с его Матрёной из «Бесов» и не столь известной Неточкой Незвановой. Интересная постмодернистская интерпретация была у «последнего советского писателя» Ильи Масодова. Героини всех его романов — маленькие девочки — проходили через гротескно-жуткие страдания, но впоследствии находили возмездие в посмертном ультранасилии. Героиня его романа «Мрак твоих глаз» Соня начинает своё посмертное бытие с убийства кошки, что роднит её с Эштике.

Бела Тарр всё же немного смягчает трагичную судьбу девочки глубокомысленным закадровым монологом, и быдло в последствии получит по заслугам, но её иступленный взгляд в никуда и долгий путь с мёртвой кошкой запомнятся надолго.

Единственным более-менее положительным персонажем фильма можно считать местного доктора. Его огромное, больное и неповоротливое тело за семь с половиной часов поднимется из кресла только по двум причинам: это кончившийся алкоголь и манящий звон колокола. По Бела Тарру это единственно возможное делание добросовестного интеллектуала живущего в народе, что не слишком-то отличает его от местных жителей.

Помимо добросовестного интеллектуала в «Сатанинском танго» есть его противоположность — молодой мошенник Иримиаш — эдакий Остап Бендер, собирающий с местного населения денежный излишек. В его речи порой прорываются радикально-террористические мотивы, но их практическое воплощение остаётся за кадром. Он не просто делает деньги на лохах, работая при этом на систему, а хочет реализовать средства через взрывчатку и анархию, а это уже интереснее. Но Бела Тарр не позволяет пробиться даже лучику надежды на перемены к лучшему. Его фильм про тотальную безнадёгу. Деморализованная чернь будет пережёвана городом, последний интеллигент заколотит окна в своём доме, а деревенский сумасшедший будет неустанно звонить в колокол, чувствуя близость неминуемого конца.

Грязь — это жизнь, а жизнь — это грязь

Если вы хотите немного иначе ощутить метафизический ужас бытия — то купите хорошее вино, забаррикадируйтесь в комнате, опустите шторы и включите Satantango.

И не выходите из комнаты все семь с половиной часов.

Где-то в другой вселенной все время идут дожди, стоят туманы, а ветра выжгли весь ландшафт.

Фильм начинается с грандиозной сцены передвижения коров, дальше энтропия поглощает в черную дыру, сложно понять где ты, а где фильм.

Это кино или другая реальность? Сложно сказать.

Здесь важно забыть о существовании времени и нырнуть во Вселенную Белы Тарр. Если это удалось — то от просмотра можно получить животное удовольствие.

Эти прекрасные длинные полотна, где ничего не происходит, безумие, несчастные, потерянные люди, и вой ветра.

Дождь — как кислота, размывает все, и перспектива в этом забытом Богом месте — это отсутствие перспективы. Вид сзади, вид спереди, какая разница?

Все одно и всюду вода.

Колокол давно не звонит, а если вы его слышите, то вам показалось.

Редкие синефилы, досмотревшие «Танго» до конца, гордятся этим и называют просмотр одним из самых запоминающихся в жизни. Конечно, в нем есть и гипнотические моменты, связанные прежде всего с использованием музыки Михая Вига, которая здесь даже лучше, чем в «Проклятии». Однако, решение Тарра экранизировать роман Краснахоркаи почти постранично, въедливо, дословно (кстати слова «от автора», невероятно поэтичны) было серьезной ошибкой прежде всего кинематографического характера.

Как кажется поначалу, концептуально и атмосферно «Сатанинское танго» не добавляет ничего принципиально нового к «Проклятию»: петля повседневного бытия все туже затягивается на шее героев, не оставляя им ни перспектив, ни надежд. Здесь мы имеем дело с эпизодами, в которых действуют разные, почти не связанные между собой герои, (которые впоследствии все же будут соединены), изматывающие зрителя, часто статичные, камера Медвидя движется в «Танго» довольно редко, тревеллинги скупее, многое снято с одной точки.

В фильме присутствуют несколько версий одних и тех же событий а сам он, как и роман, развивается как танец, обозначенный в заглавии, — от начала к концу и от конца к началу. В любом случае здесь есть отчетливые беккетовские коннотации, угадываемыми и в романе Краснахоркаи, когда герои ждут чего-то, что никак не происходит, а время все длится.

Вторая часть «Сатанинского танго» динамичнее первой, завершает ее почти получасовой танец в пивной, где причудливо, за счет постоянной смены повествовательной оптики, сходятся разрозненные нарративные линии. Предшествующая танцу, тому самому танго из заглавия, история девочки, безрадостно, через окно взирающей на свое будущее, способна растрогать даже самого последовательного мизантропа. Краснахоркаи и Тарр, вводя в композиционную структуру картины фигуру девочки, поступают, как Платонов в «Котловане»: они дают героям и зрителю надежду, а потом забирают ее назад.

Счастлив тот синефил, который не прекращает просмотра «Сатанинского танго» после первой его части — он будет вознагражден пронзительной кульминацией в пивной, когда цикличность танго становится в его глазах метафорой всей человеческой жизни. Еще в «Проклятии» долгий тревеллинг вокруг дома фиксирует людей, запертых в его стенах, он проходит полный круг и возвращается в то же место, становясь символом повторяемости жизни, того самого вечного возвращения, которое Ницше назвал «тяжким бременем». В 2012 году Кира Муратова в «Вечном возвращении» с юмором выскажется на тему повторяемости всего и вся, не без горечи, но со светлой улыбкой. «Сатанинское танго» же, как в принципе и все творчество Белы Тарра, к сожалению, начисто лишено иронии, юмора.

Реализм, даже натурализм этой семичасовой картины, стремящейся запечатлеть длительность жизненных процессов максимально близко к действительности способен оттолкнуть зрителя своей имманентностью, ведь любой символизм трансцендентен по отношению к буквальному смыслу изображаемого. «Сатанинское танго» — кино максималистское и потому предельно беспросветное, оно фиксирует цикличность материального бытия, повседневный круг забот и дел героев, которых не интересует ни искусство, ни наука, ни Божественное.

Автоматизм их бытия, всецело замкнутого обыденностью, делает их жизнь преисподней (как говорил Ницше: «Искусство дано нам для того, чтобы не умереть от истины», вот от нее герои и страдают). «Сатанинское танго» открывает свои секреты постепенно, вовлекая зрителя в себя не сразу, а шаг за шагом, но будучи погруженным в этот фильм, из него уже невозможно выбраться.

Разворачиваясь в деревне, в удушающей грязи непролазных дорогах, «Сатанинское танго» — это, по-моему, наиболее реалистическая картина Тарра на тот момент, в ней нет ни документализма «Семейного гнезда», ни эстетства «Осеннего альманаха». Здесь предметная среда давит тут на человека, герои ищут спасения в деньгах, надеясь когда-нибудь выбраться из этой дыры. Тарр тянет до последнего, чтобы не включать смерть в пространство своих фильмов (герои даже о ней не говорят), но все же делает этот шаг именно в своей семичасовой эпопее, что очень показательно.

Смерть здесь, как и в платоновском «Котловане», затрагивает того, кто только начинает жить, и как не странно, она способна потревожить океан апатии героев, толкнуть на отстаивающий человеческое достоинство путь. В третьей, наиболее сюжетной части «Сатанинского танго» мы видим вторжение чужеродного реалистической ткани символического элемента, связанного с проектами Иеремиаша. С этого момента многие эпизоды получают библейскую окраску, например, исход из деревни, однако, Иеремиаш — и не Мессия, и не лжемессия, не Христос, и не антихрист. Это скорее социальный прожектер в духе Бендера, он не обманет, но и ничего не даст.

Картина Тарра заканчивается в доме Доктора, внезапно обрывая нарративные нити с другими героями: заколачивание окон и символический конец света в одной творческой голове, замыкание круга жизни и самой истории вызывают в памяти «Эндшпиль» Беккета совершенно не случайно. В то же время схлопывание повествовательной вселенной «Сатанинского танго» в голове того, кто ее создал, намекает на еще одну параллель — «Провидение» Рене, где также больное, отравленное алкоголем сознание пыталось собрать распадающийся в воображении мир в единое целое.

И это уже, думается интертекстуальная связь, проводимая не Краснахоркаи, а самим Тарром: обнажаемая в финале синефильская природа вроде бы реалистического фильма, символизм которого до поры до времени кажется инородным, по-настоящему потрясает. Получается, что перед нами картина — о карусели смыслов, их танце в отдельной голове, о попытке выразить реальность в вымысле, граница между которыми теряется. Так реализм становится психоделией, это тем более удивительно, что за семь часов зритель готов проклясть режиссера за длинноты, а финале оказывается, что они оправданны. Подобно тому, как мысли путаются в голове, наплывая одна на другую, так и сюжетные линии «Сатанинского танго» смешиваются, образуя неразрешимый узел.

Это еще раз говорит в пользу того, что эти миры создавали люди, а не Бог, у Которого все гармонично, пока в замысел не вплетается человеческая свобода. Многие режиссеры особенно из Голливуда пытаются творить именно как Бог — логично, последовательно, ясно, но это и выглядит смешно, потому что они — не боги. Тарр же и Краснахоркаи вместе с Медвидем и Вигом создают запутанную вселенную, которая прежде всего выражает сложность человеческого сознания. «Сатанинское танго» — не просто амбициозный фильм, игнорирующий правила киноязыка демонстративно и вызывающе, это еще и прорыв к тому, что Делез называл «мозговым кино», к которому относил как раз Рене.

Можно сказать, что «Сатанинское танго» — фильм о том, как вымышленный мир структурируется творцом, но так и не может собраться, ибо творец не всесилен. Зрителям «Сатанинского танго», также, как и его герои, пребывающим в состоянии анабиоза, своего рода кинематографической нирване, выдернутыми из мира, превратившимся в голое зрение без единой мысли в голове под властью магии кино, остается лишь ждать конца этого семичасового марафона, который, как и жизнь, все не завершается…

Шокирующий, испепеляющий иллюзии, иссушающий субтильные стебли надежды на завтрашний день; захватывающий беспощадно жестокой реалистичностью; бросающий лицом на пол в пыль; погружающий в бесконечное селиновское путешествие на край ночи, которое началось так давно, что никому не вспомнить пункта отправления или сопутствующих обстоятельств; давящий безальтернативной слабостью, ничтожностью человеческого существования, фатальным рабством, властью серых, на смену которым прийти суждено лишь черным; переполненный отчаянием; упивающийся медленным тлением и обгладывающий кости разлагающихся, но все еще слабо дышащих, мир Белы Тара заражает нас инфекцией духовного падения, которое, словно у Камю, оказывается не просто историей, а ноющим фоном бесполезной жизни… Отжившая последние дни коллективная ферма, которую накрывает оползень десятилетий очередного захлебнувшегося режима… Черно-белое, невероятно яркое… Предельная выразительность сбитого дыхания и сдавленных предсмертных стонов тех, кто утратил посыл позвать на помощь… Невероятная красочность неминуемой смерти, крысиным ядом вытравившей все краски, сломавшая лапы пытавшимся встать… Одинаковые судьбы, абсолютная бесполезность, отчаяние… И пир во время чумы…

Длинные планы в духе Тарковского и Мизогучи, гиперболизировавшие шокирующую жестокость совершенно неподдельной реальности, взгляд в которой тонет очень неспешно, и из которой кадр Белы Тарра не позволит уйти и заставит увидеть муку, отчаяние, безысходность, безумие, в коих не вырезано вообще ничего… Видеть придется самое настоящее… Никакой спешки… И никакой попытки эстетизировать пепелище… Все семь часов — ни одного шанса отдохнуть… Экстремальные крупные планы на несколько минут, всякий раз заставляющие нас думать, что же в этих потерянных в болотах и размытых дорогах гибнущей земли лицах…

Отказ от игры профессиональных актеров, отказ от доминирования нарратива, отказ от объяснений, отказ прописывать истории персонажей, у которых и нет историй вовсе, почти полный отказ от помощи музыки, в угоду создающим четкое отражение кадрам, ведущим к высшей степени реалистичности, в которой за семь часов ни разу не солгут пейзажи и лица… Бесконечными длинными планами подвешенные в сетке к потолку, мы наблюдаем эту идеально выдержанную в своем стиле перспективу, эту картину, с ушедшими в невидимую даль рамками, заключившими повсюду норовящие упасть на нас стены с обвалившийся штукатуркой, заржавевшую утварь, плетущих во время нашего сна узор паутин над головами арахнидами, мерно прогуливающимися животными, под которых мимикрировали люди… Возможно, еще со своего рождения… Сползти в эту сплетенную паутину всем вместе — туда приглашает нас Тарр…

В мире Белы Тарра тяжелый заупокойный звон колоколов сменяется постукиванием стаканов, которое, как и все остальное вокруг, не приносит никакого облегчения…

Притупившаяся боль, которую не залить алкоголем, трупное окоченение, от которого уже не греет безобразное тело жены соседа, погасшие души, поникшие лица, уже давно даже не жалующиеся на депрессию, наполнившей тарелку остывшего супа жизней, в которую падают пьяные и обессилившие физиономии, сохранившие принадлежность к человеческому роду лишь в качестве учтивой формальности, которую оказать им могут себе же подобные…

Достигшая совершенства медитация смерти, в которую мы мерно движемся, словно Эштике, идущая на суицид в заброшенном здании со своим мертвым котом, надеясь на то, что ее наконец отпустят из этого танца сатаны, думая, что она знает, к чему все то, что было, и что дальше будет лучше… Лишь она одна из всех находит путь… Ни одной выделяющейся детали, которая отвлекала бы от этой медитации, в которой мы видим миллиметрами плывущий кадр Тарра — нет никого и ничего плохого, ничего хорошего: только одно, безысходное, бесполезное… 150 длинных планов погружения в духе Германа, которым не свойственно лгать…

Единственный в округе человек, сколько-то образованный и обладающий интересами и хоть какими-то чувствами, оказывается тем, кто полностью отказался бороться… Все вокруг пытаются выжить, точно так, как животные или цветы, выполняющие непонятную для себя функцию… Доктор же отвечает лишь эскапизмом, ненавистью, отказом выходить из дома месяцами, чтобы наконец, не отрываясь от горлышка бутылки палинки, заколотить окно, которое отравляет падающими на лоно паутины снаружи лучами света, и покорно принять смерть…

Футаки, чуть менее трусливый и чуть более умный, чем остальные, способный понять, что теперь каждый шаг является лишь ритмом сатанинского танго, в котором шесть шагов назад или вперед полу по убогого местного бара, по которому он постукивает своей палкой в ритм раскачивающегося маятника смерти, мерный ход которого ощущающий каждый… Футаки еще чувствующий проникший в каждый угол спертый запах, принесенный бесконечным словно бедностью крестьян дождем, уходит в пустоту точно так же, как идет туда стадо скота в первом длинном кадре, лишенный и намека на веру… Растворяется в пустоте болот и серости страны, в любви к которой он сам себе едва слышно признается, в которой коррумпированная и откусившая себе голову вместе с туловищем номенклатура не перестает вызывать рабский пиетет у плывущих на край ночи…

Въехавший через дырку в небесах бог не даст настоящей надежды, а отберет последнее, обречет на еще более унизительное гниение, расставит все точки над i в образах своих людей — тупых, слабых, развратных, с ничтожными способностями… Со слов бога о них так и напишут в бумагах, которые никогда никто не прочтет, которые заколотят в шкаф, где десятилетиями складываются и складываются кипы таких бумаг о никчемных людях, не стоящих упоминаний и составляющих вместе с тем всю суть жизни…

12 шагов танго показывают все предательства, ложь, безразличие, тупость, в которой погрязло сообщество, и иронично показывают людей в конце обнаживших свое оружие в виде слепой веры в авторитет ниоткуда явившегося правителя… Вера в этой пустоши лишь издевательская усмешка… Ее нельзя потерять, но и обрести с такой верой тоже ничего нельзя… На итог безошибочно намекает открывающий фильм 10-минутный крупный план… Растворяясь в бездне размытых бесконечными дождями бедности полей, закапываясь и пытаясь согреться по пути за новой дозой алкоголя в разваливающихся от ветхости заброшенных убогих зданиях, стекая в бесконечно глубокий и черный желоб, захлебываясь в собственной беспомощности и мелких интригах, падая все дальше и дальше…

«Сатанинское танго» нельзя назвать затянутым. Просто оно такое: очень требовательное к вниманию, концентрации, терпению, заставляющее много думать, депрессивное.

Эпический канвас, нарисованный 150 медленными длинными кадрами Беллы Тарра, блестяще иллюстрирует то, что хотел показать режиссер и автор этой гротескной истории Ласло Краснахоркаи. Этот набросок совершенен, и из него не нужно ничего выкидывать.

Фильм производит шокирующий эффект, несет в себе магнетическую притягательность и неудержимую силу. Та Венгрия, которую мы видим на экране, жива и сейчас. «Сатанинское танго» многое утрирует и гиперболизирует, но притупленное чувство отсутствия надежды является культурным фоном жизни в Венгрии. Венгерский кинематограф трудно воспринимать без опыта жизни в этих реалиях. Однако opus magnum Белы Тарра очень силен уникальной, эпичной, досконально проработанной формой, а также созданным режиссером киноязыком.

«И глуше, и туже, и хуже, и гаже…»

Ты — девочка. Тебе тринадцать-пятнадцать лет. Ты знаешь, что все, что ни делается, — то к лучшему. Накануне ты закопала монеты, чтобы вырастить денежное дерево. Возможно, ты идиотка, тебе так говорят, но вряд ли, на самом деле так и есть. Просто ты ищешь красоты, а ее что-то не видно. Пьют, подмываются, грызутся. Ждут то ли пророка, то ли ревизора. Прямо по-гоголевски ждут, с замиранием фигур.

Жижа, сапоги, дождь. Всегда. Это тоже очень красиво, но чего-то не хватает. Ты не из тех, кто сбегает из дома. И если ты вернешься, тебе всыплют. Ты знаешь это. Тебе нельзя сбегать. Но сегодня ты убила кошку. Еще накануне она лежала у тебя на коленях и мурлыкала, но потом ты твердо решила ее убить. Мучила, каталась, пообещала и убила. Потому что ты ищешь красоту, а ее нигде не видно.

Кошка в руках, кошка в сетке, кошка у миски с ядом, кошка мертва. Теперь можно пойти и закопать ее у денежного дерева. Или, во всяком случае, проверить, не проросло ли оно. Дерево-то. Ведь жертва принесена, нет?

Нет. Не проросло. Ты идешь к брату, который нечист с тобой и нечестен. Или кто он там тебе? А потом дорогой. Дорога все полем. В руках у тебя труп кошки, он окоченел, стал твердым. Он болтается у тебя под мышкой, словно туристический коврик. Лапы у кошки не гнутся привычно мягко, шерсть как-то слежалась, оттопыренные уши теперь только у тебя. Труп же невыразителен, как он и есть.

Нет ни белого, ни черного. Есть темно-серый и светло-серый. И бурый. И кошка была серой. И серой осталась. Или бурой. И в сущности, не важно. И ты сама сливалась со стеной, когда вжалась и смотрела, как она умирает, положив голову в миску с молоком и замерев, вдруг. Красиво?

Потом и ты пойдешь умирать, и ты кругом права. Совершенно права.

Я бы и 12 поставил, если бы можно было, картине, но, все же, позволю дать совет.

Нынешней зимой, коротая обычный выходной вечер, я наткнулся вдруг на ютьюбе на ролик Les Joyaux De La Princesse на песенку Exode, это такой музыкальный проект одного французского товарища. И в качестве видеоряда там была нарезка, целиком взятая из этой вот кинокартины. Я тогда ничего про нее не знал и подумал, что это просто музыкальный клип, снятый каким-то режиссером, самим музыкантом или вообще пользователем ютьюба, как теперь это принято. И бегал целую неделю, как оголтелый с этим роликом и всем показывал, кто хоть что-нибудь чувствует. Спрашивал: «Ну же, это ведь все просто? Нет?» Не всем, понятно. И вот, спустя полгода, один из этих чувствующих вдруг набрел, (хотя бы и на этом сайте к чести сказать), на кадры из фильма и понял, что клип нарезан из этого кинополотна. И мы вместе решили посмотреть. И не жалеем, хотя режиссер подлинно и несомненно издевается над зрителем. И правильно делает, потому что зрителю может показаться, что красоты не видно, а это ведь не так.

Одним словом, советую с клипом сперва ознакомится, он идет 11 минут, а не 455. Он прекрасен и он даст вам понимание того, во что вы собираетесь ввязаться. 455 минут — это очень долго. Это больше семи часов просмотра. Если вам понравится клип, — добро пожаловать в клуб идиотов, в котором и я теперь состою. Вы не останетесь прежним после просмотра. Ну, а если нет — то нет, не советую.

Говорят, что первое впечатление о человеке формируется в течение семи секунд. Особенности внешнего вида и поведения закладывают в эти мгновения фундамент, на котором будет базироваться наша оценка его деятельности и личности. В той части авторского кинематографа, где царствует Бела Тарр, время течёт намного медленнее, поворачивая иногда вспять. Венгерский режиссёр тратит на пролог-знакомство, снятый одним планом, но без единого слова, около семи минут. Он даёт возможность заглянуть через полуоткрытую дверь в чёрно-белый мир, будто бы специально созданный для того, чтобы в нём под завывание ветра и тревожные звуки эмбиента бродили по грязи коровы. Зритель пожимает протянутую руку со смешанными чувствами, но он уже морально готов к тому, чтобы выслушать историю, на изложение которой у рассказчика уйдёт более семи часов экранного времени.

Футаки, разбуженный рассветным звоном колоколов, подходит к окну и задумчиво разглядывает безрадостный пейзаж. Ближайшая часовня, расположенная в восьми километрах от деревни, была разрушена ещё во время войны. «Уверен, сегодня должно что-то случиться», — говорит он своей любовнице, но беседу прерывает внезапное возвращение её мужа. Прячась в соседней комнате, Футаки случайно раскрывает преступные намерения Шмидта: тот вместе с подельником этой ночью покинет деревню, прихватив с собой деньги коммуны, вырученные от продажи скота. Осторожно выбравшись на улицу, Футаки встаёт у стены за углом, чтобы через считанные минуты вернуться и попытаться через шантаж войти в долю. Тем временем, над героями истории сгущаются тучи, принесённые вместе с известием о скором возвращении на ферму загадочного и невыносимо харизматичного мошенника с внешностью Христа; считавшийся погибшим Иримиаш обладает репутацией «волшебника» и вдобавок нагоняет на людей первобытный страх, о причинах которого зритель может пока только догадываться.

Постепенно повествование усложняется, но разбивка на озаглавленные эпизоды значительно облегчает анализ. Во второй главе авторы фильма совершают пространственно-временной скачок, чтобы рассказать нам о действиях Иримиаша, предпринятых им параллельно с событиями первых сцен. В третьей главе на стилизованных под бинокль кадрах появляется выглядывающий в окно Футаки, он ищет источник колокольного звона. Знакомая картина обретает новую перспективу. Доктор, толстый и старый пьяница, проводит свои дни в непрерывной слежке за соседями, фиксируя чужие поступки и свои мысли на бумаге. «Рано утром он смотрел в окно и был напуган. Футаки в ужасе, он боится смерти… Начинается дождь. Теперь не перестанет до весны». Структурный лабиринт не должен отпугнуть внимательных киноманов, архитектурная красота «Сатанинского танго» заключается в гениальном синтезе изящества и простоты. Кино, поделённое на 12 глав, повторяет схему популярного танца (шесть шагов вперёд, шесть шагов назад), перенесённую на течение времени. Есть и другие хорошие новости: режиссёр оставляет весьма ограниченные возможности для интерпретаций, так как отрицает любой символизм и настаивает на том, что каждую сцену стоит воспринимать буквально. Впрочем, неподготовленный зритель, заблудившись в штампах восприятия, даже при знакомстве с герметичным артхаусом рискует столкнуться с рядом сложностей. Посетителей мультиплексов натаскивают на самый очевидный способ взаимодействия с кинематографом — на поглощение историй, литературных баек, оформленных с помощью движущихся картинок и фонового звука. «Сатанинское танго» обладает кристально ясным и увлекательным сюжетом, и в этом есть немалая заслуга Ласло Краснахоркаи, автора романа, ставшего источником вдохновения для режиссёра. Однако, стать свидетелем кинематографического чуда можно только выйдя за рамки исследования истории. Стоит помнить о том, что Тарр не столько рассказчик, сколько художник, причём художник, тяготеющий к чистой эстетике. Автор открыто говорит об этом во многих своих интервью. Это ключ к пониманию его творчества.

«Сатанинское танго» — тончайшая материя, сотканная из выверенных мизансцен, экстремально длинных планов, опустошённых ландшафтов и театрализованного действия. Следует обратить пристальное внимание на движение камеры: каким образом оператор вводит в кадр персонажей, сменяет планы, не прибегая к зумированию. Конечно, и место для съёмок подбиралось таким образом, чтобы точно соответствовать духу авторского послания, оно выполняет ту же функцию, что и квартира Раскольникова в «Преступлении и наказании». Технический аспект у Тарра впаян в содержание, даже структура открыто взаимодействует со зрительскими эмоциями. Жители фермы, устроившие попойку в кабаке, забываются в вакхической пляске под бесконечно повторяющуюся мелодию. Один пытается затеять драку, лёжа на скамье, другой, совершая ритуальные движения, настойчиво хватает чужую жену за грудь, третий блуждает рядом, демонстрируя окружающим грандиозный талант, заключающийся в способности удерживать без помощи рук сырный рулет на лбу. Эта десятиминутная сцена имеет в середине важную вклейку: бледное лицо обезумевшей юной героини предыдущей главы в окне возвращает зрителя к реальности, он сразу вспоминает о том, что совсем рядом разворачивается трагедия космического масштаба.

Трудолюбивые люди живущие на некогда процветающей ферме. В результате безграмотного обращения, земля вокруг фермы засолилась и стала непригодна для использования. Жители фермы продали оставшийся скот. Но для того, чтоб каждый из них начал новую жизнь, денег недостаточно. Прошел слух, что объявились умершие полтора года назад Иримиаш и Петрина. А тут ещё звон колоколов, а храма рядом нет. И у кондуктора, якобы было откровение, своим вымыслом, о значительности фигуры Иримиаша, раздувает интерес к его личности. От «воскресших», все ожидают чуда и спасения.

Очень сочувствую людям в этом фильме. Люди, бредущие под холодным, осенним дождём. Причём сочувствую всем. Да, грешные, порочные и несчастные. Очень актуально для России. Эта наша жизнь. И девочки на обочине, в мороз, в тонюсеньких колготочках. И спившаяся интеллигенция, в лице доктора. Фермеры, необразованные, тёмные, но при этом каждый себя считает умным и хитрым. Сочувствую беспутной матери девочки, которая не может любить свою дочь. Девочка, никому ненужная, нелюбимая, битая матерью, обманутая братом, униженная. Так жалко было котика, сердце кровью обливалось. А когда умерла девочка, было жалко меньше. Такие мы люди. Соседка у меня добрая женщина, кормит собак во дворе, печенье им покупает. Сосед стащил у неё котлету со сковородки, так она весь день причитала. А танго в трактире, ничто, по сравнению с нашими корпоративами, только музыка у них лучше. И веселятся так же, как в каждой компании: одни чинно-благородно, другие со всей широтой неугомонной души, так что утром стыдно, другие прикалываются, как могут, а некоторые сидят в сторонке и смотрят трезвыми глазами на весь этот вертеп. Люди как люди. Сочувствую любвеобильной женщине, согласной теплом своего большого тела согреть каждого, которую все используют и никто не любит. Понимаю страх Футаки, смертельно больного и жутко боящегося смерти: «Нет, настоящая угроза исходит из-под земли. Вдруг один из них пугается тишины, перестаёт двигаться, зажимается в угол, где чувствует себя в безопасности. Пережевывание отзывается болью, глотание становится агонией. Затем всё замедляется, пока, наконец,…. не наступает самое ужасное, неподвижность. Круг замыкается. Кому дано понять? Я мог бы жить до скончания века, а вместо этого должен отправиться в этот зловонный ад». Сочувствую трактирщику-пауку, живущему в дали от своей семьи, купившему трактир с пауками, потерявшему своё дело:«Вот сволочи. Всё что неподвижно, они обязательно изгадят. Мог бы всю жизнь за ними с тряпкой. Ножки стола, окно, дверной косяк,…. ящики. Из ничего-ничего и выйдет». Сочувствую трудолюбивому, слеповатому алкоголику Халичу: «И мокнешь, внутри и снаружи. Ты конечно не слышал о внутренних дождях. Днём и ночью они омывают твои органы. Приходят из сердца….. и промывают твои почки, селезёнку, желудок и печень. Я насквозь промок. Стакан вина мог бы помочь.» Сочувствую бездомным, бесприютным Иримиашу и Петрине. Капитан, когда вербовал их, разглагольствовал, о свободе и порядке, приводил в пример Перикла. [ Перикл, 400 лет до н. э. правитель периода расцвета Афин. Политический и экономический подъём государства совпадает по времени с расцветом культуры и искусства. Такое совпадение было лишь раз в истории человечества. Демократия возможна лишь при сверхталантливом лидере. Свободу граждан и государственный порядок Перикл считал основой общественной жизни. Перикл говорил: «У нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, в частных делах все пользуются равными правами, на почётные должности каждого выдвигают по достоинству. Мы развиваем наши склонности к прекрасному без расточительности и предаёмся наукам не в ущерб силе духа. Каждый из нас сам по себе может с лёгкостью и изяществом проявить свою личность в самых различных жизненных условиях, и то что моё утверждение — не пустая болтовня, а подлинная правда, доказывается самим могуществом нашего города.] Но, в результате закончил: Всё зависит только от моего настроения. У вас нет другого выбора, кроме сотрудничества. Фактически я делаю вам предложение. С этого момента вы оба работаете на меня или я буду вынужден сказать, что у вас нет выбора. Сочувствую работникам органов занимающимся никому ненужным, а порой мерзким трудом.

Людей в фильме сравнивают со скотом. Коровами и быками, которых гонят на бойню, а они по дороге совокупляются. Лошадьми, неожиданно получившим свободу и не знающим, что с этой свободой делать. Сравнивают со свиньями, копающимися в грязи. Жалко что под рубищем, неприглядными лицами, убогой обстановкой мы не видим живых, страдающих, заблудившихся людей. Люди без ориентира, лидера, опоры. Богооставленные люди. Людей которые думают что они значимы, венцы природы, что от них что-то зависит. Но на деле доверчивые игрушки в чужих руках. Как девочка верящая в воскресение кошки, в денежное дерево, так и мы верим в МММ, бесплатный сыр. Верим разным краснобаям и вверяем им нашу жизнь. Когда мы слышим колокола, подающие надежду, вполне может быть, что сумасшедший бьет в железяку. Доктор: «Я должно быть сошёл с ума, похоронный набат я принял за звон райских колоколов.» После зимы всегда наступает весна и даёт нам надежду.

10 из 10

Существуют три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: как горит огонь, как течёт вода.. . и гипнотические кадры фильмов Белы Тарра. Метафизика, рождающаяся из элементарного созерцания, просто оглушает и через монотонность длинных планов проглядывает сама жизнь. Мало у кого получалось запечатлеть на полотне экрана почти документ реальности, гениальному венгру это удалось.

Последний киноклассик в ряду величайших авторов 20-го века, наряду с Дрейером, Бергманом, Брессоном, Антониони, Тарковским, он говорит на том же языке немых знаков и подсознательных контрапунктов, что и его выдающиеся европейские коллеги-предшественники. Его также или любят (если чувствуют и понимают), или ненавидят (если смотрят замыленным глазом). А семичасовое «Сатанинское танго» — безусловно последний великий фильм первого века кино.

Что интересно, «Сатантанго» — это плоть от плоти кино 90-х годов, если не идеальная кинолента данного десятилетия. В нём можно найти параллели и с Кустурицей, и с Каурисмяки, и с Джармушем, и даже (о кинобоги!) с Квентином Тарантино, фильм венгра выстроен в той же мозаичной непоследовательности эпизодов, что и «Криминальное чтиво», вышедшее в том же 94-ом. При этом, Тарр следует национальной традиции венгерского кино, а неспешность «плывущей камеры» так и вовсе напоминает «кинобалеты» его соотечественника Миклоша Янчо.

Незатейливая история про фермерскую коммуну и годовую выручку, где все пытаются обмануть всех и даже самих себя, вырастает ближе к финалу в библейскую притчу с элементами магического реализма и экзистенциальной поэтики. В центре которой — «падший ангел» Иеремиаш, последняя надежда «оставленных Богом» жителей деревни. Грязь, серость, пьянство, суицид, постоянный дождь, аллюзии на крах соцлагеря и утопию «мира капитала» разбавляются нездоровой долей чёрного юмора и залихватской аккордеонной темой «Галичия» за авторством Михая Вига (в фильме легенда андерграудной рок-сцены Венгрии сыграл Иеремиаша).

В эпоху сознания-клипа Бела Тарр идёт своим путём, обвиняемый многими критиками-недругами в отсутствие таланта как такового. После снятой в 2011 году «Туринской лошади» он заявил об уходе из кино и, наверное, правильно сделал. Нет смысла разбрасывать бисер перед зрителем в 3-D очках, ведь реальность, которую можно было практически «пощупать» и которую создавал венгерский режиссёр, почти никому не интересна.

P.S.: Считается, что невозможно перенести на язык кино роман Маркеса «Сто лет одиночества», после просмотра «Сатантанго» понимаешь, что это сделать можно, финал фильма Тарра (пусть и снятого по другому произведению) в форме некоторых незримых рифм созвучен с неимоверной концовкой романа классика латиноамериканской литературы.

10 из 10

Что можно сказать о фильме, в котором два часа экранного времени порой соответствут двум часам жизни персонажа? А за семь с половиной часов показаны события двух неполных дней? Если понятие «другое кино» имеет право на существование, то «Сатанинское танго» — это апофеоз другого кино. Гас Ван Сент в кубе, Джим Джармуш в десятой степени и Антониони помноженный на 666 — вот, что такое «Сатанинское танго». В этом фильме достигнут предел, дальше которого может быть только черный квадрат Малевича от кинематографа.

Происходящее на экране напоминает сеанс гипноза. Вместо маятника- непрекращающийся дождь. Вместо гипнотизера — пустынные ландшафты фермы. Весь саундтрек — заунывный аккордеон, время от времени нарушающий гнетущую тишину и шум дождя. Всё это погружает в какой-то транс и сознание перестает работать. Восприятие переходит на подсознательный уровень. Старик — доктор сделал себе укол и молча смотрит в окно. Камера 15 минут смотрит в окно вместе вместе с ним. Тяжелой поступью он идет на склад за выпивкой — камера полчаса спотыкаясь идет следом. Из часа в час ты наблюдаешь, как пасутся на лугу коровы, боровы лакают воду из пойла, собаки бегают по грязи, а люди без остановки пьют и строят козни друг против друга. И где-то рядом, в этом богом забытом крае, в атмосфере полного застоя и безысходности сатана танцует свое танго.

Удивительно, но фильм смотрится относительно легко, насколько вообще может легко смотреться 7 часовой нецветной артхауз. В один присест переварить подобное вряд ли удастся, но за два вполне. Любителям киноэкзотики рекомендуется.

Наблюдения показывают, что Голливуд рассказывает, какие все клевые и какая жизнь все-таки прекрасная штука, тем более если в ней такие суперские ребята. А самый излюбленный артхаус — какие все мерзкие, грешные и противные, и какая жизнь серая и грязная.

Вот и получается, что Голливуд танцует вальс с ангелочками, у которых милые глянцевые лица и огромные глазки. А артхаус — это сплошной бал Сатаны, в котором грешники танцуют вечное танго и получают наказание. Угадайте, что правдивей?

При просмотре Сатантанго, сразу вспоминается Босх. Никак не формой конечно, но содержанием. Это такая иллюстрация к тому, что Бела Тарром скрыто было — разложение и грязь. Впрочем, грязи и на поверхности здесь предостаточно…

Прямо с первых кадров — первое знакомство с героями картины. Итак, непролазная грязь, сарай, и стадо периодически предающихся (пардон) любви коров. Дивный символ! И вот мы уже видим их, главных героев, танцоров танго. Не очень умных, не очень чистых, да и вообще не очень приятных… У каждого своя история. Для кого просто банальная и скучная, разбавляемая плясками и алкоголем, а для кого трагичная…

Герои все как на подбор легко полежат психолого-анатомическому разбору на части. Ну да ладно, не трогая все же многочисленных взрослых, копошащихся в собственных жизнях (это займет много времени и лишних слов, которые в принципе не нужны — они все танцуют танго в грязи, условимся так), остановимся только на одном персонаже, который очень важен, который как зеркало отразил обреченность мира «Сатанинского танго». Маленькая Эштике, предоставленная самой себе и являя зеркало той грязи, в которой купается вся деревня, не имея ориентиров в жизни, понятия о добре и зле, выбирает смерть и уходит к Ангелам, толком не понимая ничего, но чувствуя необходимость побега. Чем не самый главный звонок, говорящий, что мир прогнил? Ребенок — это отражение того, что его окружает…

Но, что если и герои мечтают отмыться от нечистот и ждут своего спасителя? И вот он! Звон колоколов! Вот он — носящий имя Ириммиаш, спаситель. Он пришел, чтобы помочь им выпутаться из этой серости и дать надежду на спасение.

Но… Что-то ту не так. Ириммиаш, пожалуй, слишком чист на их фоне. И слишком умен. Контраст между ним и остальными жителями, с благоговением и страхом относящиеся к нему играет на руку ему. Жители деревни смотрят на него как на нечто, что выше их.

И вот второй важный символ. Итак, город, площадь, все та же серость, и… стадо лошадей, сбежавших из своих загонов на свободу в очередной раз в тот самый момент, пока наши герои пресекают площадь. Да, эти трое военные дизертиры и ради того, чтобы выжить и остаться на свободе они готовы работать на власть. Вот и вся миссия спасения!

Ириммиаш, немножко мыслитель, однако, думающий о себе в первую очередь знает, что дать надежду этим людям очень просто. Ведь они ищут ее повсюду. Миссия — хорошо. Не Миссия, но даст денег и направление задаст — тоже неплохо. Куда же этому бедному стаду идти, ведь как бы оно ни строило планы, само оно никуда не уйти не может…

И только «самый умный человек» из всей деревни Футаке, самый первый, возродивший в себе надежду, первым (и может единственным) понимает, что все это… как и звон колоколов на самом деле фикция и совсем не то, чем кажется… Ведь надежда, данная в начале, спасительный звон, в конце-концов оборачивается ни чем иным, как обманкой. И это знают только двое: он и доктор, отказавшийся смотреть на этот мир.

Вот такое, черт возьми, кино!

10 из 10

Между прочим, несмотря на длительность, смотреть не сложно. Но все-таки не за один день. :)

И, кстати, Михай Виг, исполнивший Ириммиаша — бессменный композитор фильмов Тарра.

Повсюду грязь. Меж ветхих домов гуляет ветер. Коровы выходят на утреннюю прогулку…

Спивающиеся, предающие друг друга, погрязшие в рутине люди живут в этом забытом Богом месте. Но однажды утром мистический звон колокола нарушит унылое существование загнивающего колхоза. Все бы ничего, но дело в том, что на 50 километров в округе нет ни одной колокольни. Вслед за этим знамением по колхозу проходит слух, что пропавший и вроде бы погибший полтора года назад Иримиаш, возвращается. Все эти события нарушают планы нескольких участников коммуны, собравшихся похитить общие деньги и уехать подальше отсюда.

Иримиаш и два его приспешника действительно возвращаются, дабы внести смуту в ряды фермеров. Они произносят длинные речи, призывая жителей колхоза доверить им все свои деньги, ибо есть у них план, итогом которого станет счастливая жизнь для них всех. Параллельно с этим происходит несколько побочных историй позволяющих более полно раскрыть эту печальную метафору на современное серое общество — история старика, тихонько спивающегося в своей холупе и записывающего все, что он увидит в окне, а также история маленькой девочки, безразличной своим родителям и не знающей куда податься.

Как и в жизни, простой люд поверит красноречию лже-пророков и начнется «великий исход» в поисках лучшей жизни с логичным и предсказуемым финалом. Люди ушли, оставив за собой грязь. Гуляющий меж ветхих домов ветер. И коров, которых больше некому вывести на утреннюю прогулку. Все почти как и прежде, лишь спившийся старик заколачивает свое окно досками, не в силах более смотреть на этот мир…

Бела Тарр создает на экране какую-то свою Вселенную, дико фактурную и непохожую ни на что другое. Это мрачный, беспросветный, дождливый мир, где нет места радости и человеческому счастью. Режиссер плюет на все штампы и шаблоны кино, развивая стилистику начатую им еще в предыдущей картине «Проклятие» — например если по сюжету у старика заканчивается вино и он отправляется за ним в магазин, то Тарр показывает это путешествие от начала и до конца, без всякого монтажа и без пощады к зрителю, предельно приближая время фильма к реальному времени жизни.

Разделив условно фильм на три части, венгерский режиссер показывает каждое действие с разных точек зрения, дабы зритель во всех подробностях мог узреть сатанинское танго человеческих страстей и пороков…