Русская симфония (1994)

Неожиданно для себя и его преданных зрителей в «Русской симфонии» Лопушанский предложил трагикомический вариант русского апокалипсиса: никогда еще в его фильмах не было такой грандиозной массовки и ернической фантасмагоричности. Здесь и Брежнев с Горбачевым, и казаки с хоругвями, и православный пафос, поданный столь прямолинейно, что способен вызвать даже у верующего тошноту. Однако, все ли это серьезно? И где то зло, которому собираются противостоять толпы экзальтированных русских? Где антихрист и его воинство? Оно не случайно в фильме так и не появляется.

Экранизируя на этот раз свою собственную повесть, Лопушанский намеренно окарикатуривает образ классического русского интеллигента (в блестящем исполнении Виктора Михайлова, играющего на грани человеческих возможностей), мучимого самобичеванием и жаждой умереть за других. Однако, и он, и иные герои всего лишь играют подготовленные им роли в гигантском спектакле под названием «конец света», оттого в ленте такой налет невыносимой, дилетантской театральщины — она просчитана режиссером. Помнится, при первом просмотре «Русская симфония» была принята мною за чистую монету, зрительская близорукость не позволила увидеть в ней мощный заряд иронии по отношению к русофильству, имперским идеям и концепции русского реванша.

Однако, трагикомизм этой картины заставляет задуматься о том, в чем именно состоит природа анализируемого Лопушанским зла: ирония и сарказм автора наводит на мысль, что оно — как раз в невыносимо раздутой идее о богоизбранности русского народа. Антихрист и его воинство — в нас самих, мы сами семьдесят лет строили безбожную цивилизацию, кто в этом виноват, кроме нас? И потому разрушающие прошлое толпы из ленты Лопушанского, призывающие судить коммунистов и партийцев, сами, по мысли режиссера, повинны в том же, что и объекты их ненависти.

«Русская симфония», несмотря на визуальную преемственность с прошлыми лентами мастера (та же инфернальная цветовая гамма, тот же антураж свершившейся катастрофы), сделана более сложно, хотя и не без штампов российского кино 90-х, заключающихся в каком-то невыносимом галдеже, атмосфере анархии и разгула, которая пронизывает даже «Белый праздник» Наумова — ленту в высшей степени интеллигентную. Как говорится в одном из эпизодов «Русской симфонии»: «Пошлость — главное свойство антихристова времени тотальных подмен и подделок». Так вот эта пошлость, которой чурается герой Михайлова, в фильме есть (к примеру, «новая форма» двойника Брежнева, или эпизод с раздеванием партийцев).

С другой стороны, эти несимпатичные детали нужны автору, чтобы запечатлеть время, слом эпох, русскую катастрофу — гибель империи, пусть атеистической, пусть преступной, по мысли автора, но все же бывшей целым универсумом. Снимая «Русскую симфонию» в начале 90-х, Лопушанский хорошо выразил раздухорившиеся настроения на постсоветском пространстве, ведь трудно уловить, когда происходит действие — в конце 80-х или в начале 90-х. Благодаря отмене цензуры, режиссеру удалось более прямолинейно, чем раньше, показать панораму русского апокалипсиса, уже не пряча его в рамки притч и метафор, как в первых двух своих полнометражных фильмах.

Кто-то из рецензентов писал, что «Русская симфония» напоминает порой передовицу газеты «Завтра» или прокламацию общества «Память». Это справедливо лишь частично: если бы режиссер снимал свою ленту серьезно, то да. сходство было бы, но поскольку его ирония в этой ленте тотальна и задевает всех — от партийцев и народа до интеллигентов, то скорее можно говорить об изощренно саркастическом осмеянии русофильского дискурса. Ведь вспомним, «Русская симфония» выходит на экраны в 1994, то есть через год после конфликта президента и Верховного Совета, когда сплочение разного рода коммунистических, фашистских, имперских, монархических и антисемитских сил происходило на почве всеобщего отрицания «демократических» реформ Ельцина, Гайдара и Чубайса.

Будучи вдумчивым человеком, Лопушанский вряд ли симпатизировал постсоветским реформаторам, которые действовали зачастую авантюристически, но и «красно-коричневым» он не сочувствует, потому так едко их и осмеивает. Фильмы Константина Лопушанского так часто называли «постапокалиптическими», так часто думалось, что снимал он о будущем, поэтому почти никем не было замечено, что его картины очень хорошо отражали духовный климат в России на сломе эпох — потому, они не столько о будущем, сколько о настоящем, из которого прорастет будущее, вернее его отсутствие.

Ученик Тарковского, ассистент на съемках «Сталкера», Лопушанский очень хорошо впитал одну из основных интенций своего учителя — стремление запечатлеть время, длительность, показать связь прошлого, настоящего и будущего. И как бы не был одержим этот режиссер темой конца света в своих первых трех полнометражных фильмах, его больше всего беспокоят нерешенные проблемы цивилизации: утрата человечеством гуманистических устремлений, сползание интеллигенции из руководящей роли в бесплодное самобичевание и актерство, вытеснение разумного скепсиса слепым фанатизмом и экзальтацией — все то, что, будучи посеяно в прошлом, расцвело в настоящем и даст свои чудовищные плоды в будущем.

По этой причине «Русская симфония», каким бы инородным звеном эта трагикомедия русского абсурда не казалась в творчестве Лопушанского, хорошо концептуально дополняет картины «Письма мертвого человека» и «Посетитель музея», тематически их развивая и углубляя на новом художественном уровне.

«Русская симфония» — очередное (пост)апокалиптическое творение Константина Лопушанского. Всё те же кровавые оттенки, фантасмагорические образы и острое чувство беспросветности. Тем не менее эту картину никак нельзя поставить в один ряд с другими фильмами режиссёра, объединёнными темой конца света. Но обо всём по порядку.

Главный герой — карикатурный интеллигент Иван Сергеевич Мазаев, «наследник Толстого и Достоевского», тонко рассуждающий о высшем предназначении человека, но при этом не способный постоять ни за себя, ни за других. На протяжении всего фильма он пытается помочь детям из интерната, которым грозит смерть от наводнения (с такой фамилией ему на роду написано кого-то спасать из воды). Но его самого, безуспешно пытающегося противостоять нарастающему хаосу, подхватывает течение роковых событий, и выбраться из него невозможно.

Наиболее очевидны здесь параллели с поэмой «Кому на Руси жить хорошо». В поисках катера для транспортировки детей герой встречается с самыми разными людьми — от равнодушных чиновников и несчастных беженцев до двойника Горбачёва, и никто не может ему помочь. Какой катер? «Катер, хренатер, альма матер», — так отвечает Ивану ставший ему невольным попутчиком писатель-неудачник Саня. Бегая за истеричной чиновницей, выпивая с бездомными у костра и вспоминая свои прошлые жизни, Иван в конце концов оказывается в числе тех, кто идёт с хоругвями на Куликово поле биться с антихристовым войском. Мазаев проходит путь от доморощенного интеллигента до того самого антихриста, сбивая с дороги и так готовых сбиться последователей, и это объединяет его с ещё одним «прародителем» — Иваном Сусаниным.

В своей попытке создать антологию русского безумия режиссёр перехитрил самого себя, и в результате получилось очень неровное и нервное кино. Здесь нет ни потрясающей отточенности и моральной глубины «Писем мёртвого человека», ни точности удара «Посетителя музея», ни даже последовательного нагнетания событий «Гадких лебедей». В этом фарсе слишком много фарса. Лопушанский слишком увлёкся идеей и забыл о психологической достоверности, без которой картина, созданная в жанре фантастической драмы, будет восприниматься как проходная голливудская страшилка на выходной день.

Не даёт сказать окончательное «Не верю» этому фильму исполнитель главной роли Виктор Михайлов. Его пронзительная игра придаёт осмысленность всему происходящему. Мазаев пытается спасти детей, хотя, чтобы вызвать у себя слёзы из-за их почти неминуемой гибели, ему приходится воспользоваться луком — чистый долг без намёка на человеческое сочувствие. И в этом плане выше всяких похвал сцена с беженцами, к которым герой приходит «сострадать». Вне зависимости от оценки самого фильма Иван Мазаев как персонаж является знаковой фигурой — современный трагический образ русского интеллигента, берущий начало где-то от тургеневского Рудина.

И всё-таки решая, смотреть или не смотреть, выбирайте первое. Во-первых, все ценители творчества Лопушанского просто обязаны познакомиться с этим фильмом, во-вторых, при всех своих минусах «Русская симфония» далеко не самый худший фильм отечественного кинематографа, в-третьих, лучше один раз увидеть, чем сто раз об этом прочитать.

Наступают последние дни земли. Солнце приобрело кроваво-красный оттенок, вода вышла из берегов, затопив пол страны, народ бунтует, власть смещена с позором, мертвецы встают из могил и смешиваются эпохи. Средь этого бардака один русский интеллигент пытается выбить катер для перевоза детдомовских детишек из затопленного места. Но быстро осознаёт всю бессмысленность рвения (тем более, что душа у него к этому не лежит) и просто плывёт по течению.

Данный фильм завершает трилогию Лопушанского о конце света, но в этот раз что-то не сработало. Если «Письма мёртвого человека» и «Посетитель музея» брали за горло нагнетанием мрачности, и казались местами страшнее любого голливудского ужастика, то «Симфония» больше смахивает на апокалиптичный шизофренический фарс, где всё то же самое, но не работает. Не всегда понятно, то ли режиссёр ударяется в шутку, то ли это всё снято так, на смехотворном пафосе. Моменты с записыванием заявления (где интеллигент показывает всю свою вшивость) и воплощением его в пламенной адской речи под конец вызвали просто истерический хохот, чего я как-то не ожидал получить от фильма Константина. А фирменную мрачнявую концовочку под хоровые пения на этот раз можно воспринять только с усмешкой. Тем не менее я б его совсем провальным не назвал. Если абстрагироваться от прошлых заслуг, можно этот фильмец принять за очередной авангард, которые у наших получались довольно хорошо в 90-х. События в нём происходят не менее странные, чем у Шахназарова в «Городе Зеро». Как фанат всякого подобного нестандартного развития сюжетов, могу ему от себя подарить

6 из 10