Блю (1993)

Представлять себе творчество Дерека Джармена, не будучи с ним знакомым — всё равно, что грезить о сексе, будучи девственником. Многие слышали об этом необыкновенном человеке, чей жизненный путь столь же увлекателен и неординарен, сколь и его фильмы. И последняя работа Дерека Джармена является последней во всех смыслах. Это тот самый случай, когда художественное произведение неотделимо от условий его создания. Чтобы смотреть и хотя бы немного понимать этот фильм, абсолютно необходимо погрузиться в его бэкграунд (если только вы не являетесь великим эстетом). Об этом фильме написано бесчисленное множество статей и, наверное, даже книг. Революционное в визуальном исполнении произведение «Блю» является, одновременно, одним из самых смелых достижений мирового кинематографа и глубоко личной историей-исповедью. Легендарный «синий экран», который мы будем здесь наблюдать, осилит, конечно, далеко не каждый. Впрочем, изображение не полностью статично, т. к. снято на плёнку со всеми присущими ей артефактами, что создаёт ощущение текучести времени. Это очень должно зайти тем, кто считает «Чёрный квадрат» Малевича истинным шедевром. Однако разница между этими двумя произведениями искусства в том, что «Чёрный квадрат» максимально безжизненен и пуст, в то время как «синий квадрат» Джармен исполнен жизни на пике агонии.

В 1986 году у Джармена обнаружили ВИЧ. К 1993 году он практически полностью ослеп и находился на пороге смерти, поддерживаемый лишь своим возлюбленным Кевином Коллинзом, который был с ним до конца (собственно, ему и «всем истинно любящим» Джармен и посвятил эту свою последнюю работу). Всё, что он мог видеть — синее пятно, в котором тонул реальный мир (англ. blue — также и обозначение грусти, депрессии). Для автора, в творчестве которого визуальное восприятие — самое главное и основное, это означало практически духовную гибель, потерю связи со зрителем и вообще со зрительным миром, с миром творчества. Именно поэтому он избирает такой способ коммуникации, когда мы можем наблюдать реальность такой, какой её «видит» он.

Однако, потеряв в конце жизни зрение, Джармен, воистину, прозрел! Откровения, почерпнутые им же из собственных дневников, которые зачитывает он лично, являются столь глубокими и исполненными жизни, что осознание их истинной ценности приходит лишь спустя время. Первоначально, этот фильм может сильно не понравиться, однако ближе к середине просмотра и, в особенности, в конце начинаешь осознавать, что наблюдаешь нечто поистине великое!

Это фильм о смерти. О её томительном ожидании человеком, который одновременно её жаждет и страшится. Самое главное, что необходимо осознать — всё это было на самом деле. Абсолютно всё, сказанное в этом фильме — правда, пережитая живым (ещё живым) человеком. Это есть то последнее, чем он мог поделиться с миром живых, сам одной ногой находясь уже среди теней. Дерек Джармен подошёл максимально близко к тому, чтобы устранить тонкую грань, отделяющую жизнь от смерти, лично её преодолев и, в буквальном смысле слова, выстрадав это художественное произведение. Покинув этот мир, Джармен будто бы забрал с собой и изображение. Со смертью автора, умерло и кино. Джармен освободился и, вместе с тем, освободил и нас от «великого идола» — визуального восприятия. Он действительно этим расширил наши горизонты, создав единственный в истории фильм, «который можно смотреть с закрытыми глазами». То главное, из-за чего этой картине стоит поставить самую высокую оценку, заключается в абсолютно уникальном ощущении потусторонности, которое возникает при просмотре. Создаётся полное впечатление, что Джармен вещает непосредственно «с того света», находясь где-то за гранью — не кадра, но самой реальности.

Этот фильм, действительно, является выдающимся достижением в кино, создать которое мог лишь истинный творец, положивший на его создание собственную жизнь. Ценность человеческой жизни, её хрупкий бьющийся нерв особенно ярко ощущается, когда пронзительный звук в финале внезапно обрывается. Джармен раскрыл суть собственной смерти, сумев познать её ещё при жизни. Равно с этим он смог познать и суть кино.

Экспериментальное кино на грани абсурда. Семьдесят минут бездонно синего экрана, который один раз сменяется черным при наступлении финальных титров. Из всего спектра повествовательных приемов — внутренний монолог главного героя, из изобразительных средств — лишь музыка.

Фильм так и называется — Blue, но в данном случае это не только цветовой оттенок. Дерек Джармен вопреки всему создал настоящую экзистенциальную драму, наполненную куда более подходящей здесь «грустью» и «тоской». Тоской, преимущественно, по красочности бытия, а грустью оттого, что та ушла из жизни художника-протагониста фактически навечно: картина повествует о человеке, который в один момент лишился и зрения и каких-либо надежд на будущее. У него диагностировали СПИД.

Далее — чуть больше часа путешествий по подсознанию и грезам, завораживающий калейдоскоп из самых невероятных словесных образов и предсмертной рефлексии. Про фильмы вроде «Blue» не может быть совсем разносторонних мнений: тут либо влюбляешься с первых секунд либо практически сразу же и выключаешь. Но попробовать впустить этот крайне загадочный проект в свое сердце все-таки стоит: а вдруг и для вас окажется, что «синий — самый теплый цвет»?

I am blue

my skin blue

my hair blue

my blood blue

an ocean is blue too

Представьте себе кино без изображения. Только синий экран. Нет движения и нет операторских изысков. Визуальные образы также отсутствуют. Вы спросите: «Зачем? В чем глубина мыслей? Как вообще возможно смотреть на пустоту целые полтора часа?». Друзья, да вы просто не знаете всю безграничность таланта великого британского режиссера Дерека Джармена.

В середине 80х годов ХХ века у Джармена был диагностирован ВИЧ. Уже к 1993 году режиссер практически ослеп. Именно слепота и ощущение приближения собственной смерти вдохновили его на создание предсмертного фильма-завещания под названием «Блю» (Синева).

Описание: «Их души, прополощенные в синьке дождя, обсыхали на ветвях в райском саду, их иссиня-чёрные грехи уносились лоскутьями пепла в небеса. А они уходили в синюю тишину, туда, куда их сослал творец. Пришёл день, и он сам отправился вслед за ними. Где-то в бескрайней синеве они встретились: кинорежиссёр — Джармен, святой Себастьян, художник Караваджо, король Эдвард Второй, философ Витгенштейн, а ещё Иисус, Пилат, Иуда…И только дева Мария осталась на опустевшей Земле, бледна, простоволоса, она с улыбчивым смирением готовилась к расстрелу зрачками наших телекамер.»

На самом деле, кроме синего экрана, фильм имеет звуковое и музыкальное сопровождение. Авторский текст читают любимые актеры Дерека Джармена — Тильда Суинтон, Найджел Терри и Джон Квентин.

Саундтрек-лист полностью состоит из выдающихся имен — Кароль Шимановский, Питер Кристоферсон, Джон Бэланс и т. д. Именно то, что звучит за кадром, наполняет синеву экрана глубинным смыслом. Да, Джармен отверг образы. Но текст и музыка помогают зрителю/слушателю ощутить искренный поток авторской фантазии и окунуться во внутренний мир духовно богатой личности.

Образ синевы — это не «взгляд» слепого, больного человека, а изображение целого мира, всего того, что окружает нас. Blue — это цвет, краска, планета Земля, небо, океан, море и даже сексуальная ориентация. Великолепная, удачнейшая попытка показать бесконечность.

В художественном плане Джармен создал великую смесь чего-то авангардного и полностью минималистического. Приятно, что такие понятия, как «классический» и «стандартный», можно смело и сразу отбросить. Сама идея очень дерзка, а мысли, которые высказывает Дерек в своем детище еще никогда не были изложены таким впечатляющим способом. Экзистенциальные и в то же время сюрреалистические размышления о жизни на земле и небе невероятно точно передают душевные терзания Джарменовского лирического героя.

Да, это тот самый случай, когда эксперементальное кино без движущегося изображения и визуальных образов является настоящим шедевром, одним из величайших творений мирового кинематографа.

Истинный художник виден всегда, пусть даже рисует он одним цветом. «Потерянный во временном пространстве мальчик» Дерек Джармен, судьба кого оказалась настолько непреодолимой, что последние годы жизни он, ослепший, провёл в «комнате ожидания», приравненной им же к «аду на Земле», решился на исповедь и «погружение в безвременье», раскрасив обычный для нас «голубой экран», действительно, только голубой краской. Пытаясь вывернуть обратно свою одёжку наизнанку и таким образом «познать самого себя», он открывает нам дверь в свою сущность, чтобы «заполнить пустоту» и, возможно, убедить нас в том, что главная «тюрьма души» есть видимое. На первый взгляд, парадокс, но смысл его художественного послания как раз и состоит в умении разглядеть в скучном одноцветии глубину и многокрасочность мира, предупредив своего зрителя, что «Земля умирает и мы даже не замечаем этого».

10 из 10

Английское слово blue, согласно кембриджскому толковому словарю имеет несколько ключевых значений, среди которых:

1. Цвет — цвет безоблачного неба в ясный день.

2. Сексуальная ориентация (гомосексуальность)

3. Грусть, печаль, тоска

Не случайно Джармен, обозначает в своем рассказе музыкальное направление — «блюз».

Производное от blue слово blues в значении музыкального направления переводится на русский язык как «грустное, подавленное настроение».

Большинство фильмов, когда либо созданных художниками-постановщиками, являются полноценными аудиовизуальными произведениями.

Правда, с самого своего зарождения кино не обладало звуком, и в понимании людей эпохи «немого кино» являлось исключительно визуальным.

Так было до тех пор пока кинематограф не обрел голос, сформировавшись в современном понимании как соединение картинки и звука.

Самое интересное в произведении Дерека Джармена «Blue», что оно будучи нарушившим основной закон кинематографа, не производит негативного эффекта на восприятие «зрителя» и в тоже время не ознаменовало начало нового течения в кинематографе — «воображаемого кино» (аудиокниги не в счет).

Все что мы видим на протяжении всего повествования — это мерцающая синева экрана на фоне спокойного голоса рассказчика — самого режиссера, сопровождаемого звуками и музыкой.

Однако, описывать данный фильм с точки зрения его кинематографических достоинств и недостатков было бы некорректно, поскольку как-таковой постановки в данном фильме нет — есть только относительно последовательное повествование.

Поэтому к оценке фильма я подошел с позиции интеллектуально-эмоциональных впечатлений.

«Blue-» Джармена это не просто цвет, сексуальная ориентация или печаль — это полное чувственности философское высказывание «мессии», последователями которого является все человечество; послание о любви в ее истинном, безвременном, всечеловеческом значении; сильнейших эмоциях, проникающих в самое сознание через годы, смерть, боль, сожаление и наконец экран (если хотите динамики).

«Blue» дает почувствовать ни с чем не сравнимую обреченность жизни и страх смерти современного цивилизованного человека беззащитного перед болезнями и политическими коллапсами. Он говорит: «сидя в очереди, в больницу, находясь в ожидании, когда тебя позовут, ты понимаешь насколько ты не контролируешь свою жизнь» или «я хотел купить новые ботинки, но подумал что этих ботинок мне хватит до конца жизни».

Словами он рисует картину нашего воображения, так что после «просмотра» эта картина надолго въедается в сознание, словно и не было никакой синевы, и все что мы видели в своей голове, мы видели и на экране.

Экран Джармена, как это не иронично, не является голубым экраном в русскоязычном значении — идеальным, имеющим лишь условную связь с реальностью, наоборот он наполнен жизнью — неотвратимой и безостановочной. На момент создания картины Джармен ослеп, и ему пришлось использовать вместо кинопленки свое собственное воображение.

Страшна не сама болезнь, а неопределенность которую она порождает — возможные побочные эффекты, инфекции, боль и слабость. Ты знаешь что умрешь, но не знаешь когда и как. Такое знание сродни предвкушению смерти. Когда мы думаем о смерти и тешим себя мыслью, что вся жизнь впереди. Все равно что стоять на краю обрыва, поддерживаемого только нашей верой в его нерушимость.

«Blue» полон жизни, красоты и счастья. Автор прощаясь со всем этим, со своими давно утраченным временем, делает последний вздох перед первым лучом рассветного солнца. Но прощание хоть и полно тоски, боли и одиночества, все же бросает улыбку на сам феномен жизни — возможность бытия, самоощущения и творения. Это общая загадка для всех нас — и если мы не можем дать на нее ответ, то может быть стоит задать другой вопрос. Поставить памятник жизни, а не смерти. Carpe diem а не memento mori.

Джармен работал несмотря на болезнь, будучи слепым, изможденным, испытывая страдания от побочных эффектов лекарств и различных оппортунических инфекций. Это ли не доказательство жизни.

Вопреки очевидному, напрашивающемуся выводу, произведение Джармена нельзя назвать «Эпитафией» самому себе — скорее посланием всем нам. Посланием которое каждый интерпретирует в зависимости от своих внутренних переживаний, и своего личного видения жизни.

10 из 10

Фильм напрочь разрушает устоявшиеся представления о форме кино, являясь в каком-то смысле аналогом знаменитому «Чёрному квадрату» Малевича. С той только разницей, что Джармен предлагает зрителю час с четвертью лицезреть лишь голубой экран без каких бы то ни было цветовых вариаций.

Уникальность заключается ещё и в том, что Blue можно называть провокационным и в то же время умиротворенным произведением, в котором автор обращается к нам будто из другого мира. Для Джармена, к этому моменту почти окончательно ослепшего, начался как бы новый отсчёт времени, и потому он прибег к такой «упрощённой» коммуникации.

Отважное решение отказаться от привычного изображения могло быть расценено как пустопорожнее формотворчество, поскольку в своей смелости оставило позади самые рискованные авангардистские опусы (достаточно напомнить хотя бы «Сон» Энди Уорхола, где камера в течение шести часов наблюдала за спящим человеком).

Но, пожалуй, ближе всего Blue стоит к прозрению Луиса Бунюэля, который будучи также полуслепым, решил вдруг, что главную женскую роль в его последнем фильме «Этот смутный объект желания» будут играть две внешне ничем не похожие актрисы.

В гениальной простоте Blue некоторые увидят аналогию голубому небу (как метафору готовности к путешествию духа в бесконечное), а другие — прощальный реверанс в адрес нетиповой сексуальной ориентации, которую Джармен никогда не скрывал и от которой никогда не отказывался.

За четыре месяца до смерти он сделал предметом творчества личную трагедию и боль, заметно раздвинув границы искусства. Потому-то такой фильм мог быть лишь выстрадан и рожден на грани жизни и смерти, любви и муки.

В итоге картина стала не только одним из самых знаменитых творений конца века, но и своего рода завещанием Джармена, который после семи лет «совместной жизни» с вирусом СПИДа умер от него 19 февраля 1994 года в 52-летнем возрасте.

1993 год. Выдающийся британский авангардист Дерек Джармен слепнет и умирает от СПИДа. На последнем дыхании он создает свою последнюю, двенадцатую по счету, работу, Blue. Бездонный синий экран, ноль действия, голоса самого Джармена, его любимых актеров Джона Квентина и Найджела Терри, а также вечной музы маэстро Тильды Суинтон. Больше ничего. С колокольного звона начинается семидесятиминутное путешествие по волнам времени, пространства, сексуальности, прошлого, настоящего и неумолимого будущего.

Blue — настолько «вещь в себе», что сказать, какой смысл хотел вложить Джармен в свою лебединую песню, теперь как минимум сложно. Здесь нет мельтешащих людей, как нет и ненужного, обременяющего сюжета. Все с лихвой окупается вселенской печалью (еще одним переводом коварного слова «blue») и хлещущими через край эмоциями. Джармен ни в коем случае не пытается обмануть зрителя — напротив, Blue — это, наверное, один из самых искренних фильмов за всю историю кинематографа, в нем нет и намека на ложь. Blue — это, если угодно, чуть больше часа в шкуре Джармена, в его голове, полной путаных образов умерших любовников и друзей. СПИД преподносится не столько как недуг телесный, сколько как недуг метафизический — Джармен, как и любой творческий человек, мечтал добиться гармонии, но ему это помешала сделать смертельная болезнь, вирус, который съел заживо его нутро и отнял самое важное для художника — зрение. Blue суть вид из глаз самого Джармена — «Немного свветлее, чем черное, немного темнее, чем белое». Blue одновременно завораживает и отталкивает, а его навязчивые образы незаметно проникают в мозговые синапсы и надолго там оседают. Эти воздушные словесные портреты — боснийские беженцы, медсестра, в пятый раз пытающаяся нащупать вену, матерящийся велосипедист, рыдающая старушка и «Жан Кокто», сидящий в очереди на приговор, — вот они, герои эпохи, вот эти слезы и вот эти маленькие, глубоко личные трагедии. И в наших силах сделать мир хоть чуть-чуть лучше. В наших силах прозреть.

10 из 10

Есть что-то символичное в сочетании чумы двадцатого столетия и близящегося рождения нового века. Смотря этот фильм сознаешь, что закат жизни обращается в закат эпохи. Как в «Красном» сюжете из трехцветья Кесьлевского. Завтра все будет по-другому, сегодня больше не повторится.

Печальная атмосфера умирающего от СПИДа художника своей странной жизнелюбивостью производит удивительное, трогательное впечатление. Заключенный в царстве лекарств и звуков, затейник Джармен разворачивает фантазии, одним лишь вкрадчивым голосом говорит о прекрасном и изменчивом мире, обволакивает образами, угасает и безмолвствует, уступив слово музыке. Мне не понять только одного — почему не прозвучал мотив детей, ведь они и есть наше бессмертие. И подводя самому себе итог нельзя не заговорить о них… Где тогда оно, место человека «на исходе дня», ведь смысл рано или поздно сводится не к тому на что ты способен, а что ты после себя оставишь.

Другие краски здесь, и правда, излишни. Авторский неизменный синий прямоугольник не просто символ человеческой бренности, мотив отрешенности от преходящего и даже не некий манифест нового искусства, вписавший красоту в одноцветное небытие. В его синеве проступает вечность Творения, он смог отразить своим бенефисом что-то очень важное.

9,5 из 10

Вначале было изображение, и изображение и было кино. Спустя тридцать лет появился звук, а спустя ещё семьдесят лет изображение стало не нужно. Дерек Джармен запечатлел конец кинематографа, убрав с экрана абсолютно всё и заменив смену кадров- синим экраном…

Пожалуй, что это должно было случиться ещё раньше, так как «начальный визуальный код»- движущейся картинки, медленно, но верно вытеснялся бесконечными километрами диалогов и музыкальными вставками. Каждый кадр- стал объясняться словом. Кино наследуя суть живописи, как визуального образа, закончилось ровно там, где этот образ себя исчерпал перегружённый вербальной составляющей. А нужно ли современному кинематографу изображение вообще? Когда отвлекаясь от экрана на банку попкорна, тебе не даёт ничего пропустить звуковая подкладка, дублирующая происходящее в кадре.

Универсум, возвышенное ничто, «синий квадрат» мирового киноискусства. Фильм который могут посмотреть даже «слепые». Ультрамариновая дыра засосавшая в себя всё видимые образы и символы.

Или личный ад режиссёра? Поэзия безысходной пустоты- исповедь умирающего от СПИДа… Почти полуторачасовой закадровый монолог, при неизменно синем экране. Дневник последних недель жизни Джармена, рассказанный им самим. Мысли о смерти и её нервное ожидание. Всё это символично рифмуется с попыткой обозначить автором, последние выдохи «десятой музы».

Слепнущий от болезни англичанин, в конце своей жизни, воистину «прозрел», увидев будущее большого экрана, свободного от любого визуального начала. Сходя в могилу Джармен будто бы забрал с собой изображение этого фильма, изображение которое видел только он один. Кино больше нет, есть только его иллюзия… и звук. И пусть Тарантино доснимет «Лакримозу» джарменовскому «Реквиему». «Время забирает всё!»

8 из 10

Цвет дождя, от которого простужается нищий…

цвет времени, когда закрываются подземные магазины…

цвет не выкупленных в ломбарде часов, подаренных в память об окончании университета…

цвет ревности, разбивающейся о кухонную мойку из нержавеющей стали…

цвет первого утра после потери работы…

цвет чернил на ставшем ненужным удостоверении личности…

цвет последнего билета в кино, купленного самоубийцей…

цвет анонимности, зимней спячки, смерти как средства облегчения страданий, дыры, проеденной сильнейшей щелочью — временем.

Кобо Абэ. «Человек-ящик», 1973

Знаете, это самое странное кино, которое я видела. Это синий экран и закадровый текст. Ни одного движения, ни одной смены кадра, даже нет смены цвета. Но отчего, почему я называю это фильмом, полноценным, сильным?..

Что есть искусство для художника? Это внутренний диалог, это борьба с собой, это выплеск чувств, это попытка открыть другим себя, это способ высказаться.

Блю — это исповедь.

Блю — это способ Дерека Джармена победить свое умирание в себе, принять его.

Перед смертью художник протягивает нам в руки кисти и говорит, что мы должны нарисовать. Он сам уже ничего не видит и его тело уже не слушается его, но он еще жив. И он еще может творить. Слушайте внимательно, погрузитесь в эту синеву и на пустом экране вы обязательно что-нибудь увидите, помогите художнику. Ведь несмотря ни на что он пришел к вам в последние часы свой жизни.

… К чему столько заграничных новостей, если все, что касается жизни и смерти, происходит внутри меня (с)

Зачем мне снова писать слова, если все уже сказали за меня?

… Свернувшись в клубок в кувшине золота на том конце радуги, я размышляю о цвете. Международный синий цвет художника Ива Кляйна. Блюз и далекая песня. Я знаю, что Альберти, архитектор пятнадцатого века, сказал: «глаз — самое быстрое, что есть на свете». Быстрый цвет. Нестабильный цвет. Он написал эти слова в книге О живописи, которую закочил в 8:45 утра, в пятницу, 26 августа 1435 года. После чего устроил себе длинные выходные…

(Леон Батиста Альберти, О живописи).

Взято из книги Дерека Джармена «Хромо»

10 из 10

Blue ([blu:])

1. Прил.:

1) Голубой, лазурный, синий

2) Посиневший

3) Испуганный, подавленный, унылый, грустный (от последнего происходит название жанра джазовой музыки)

4) (амер., разг.) Находящийся под действием алкоголя или наркотиков

5) Непристойный, скабрезный, пошлый

6) Консервативный

7) Ученый

2. Сущ.

1) Синий цвет, тот или иной оттенок синего

2) Синяя краска, голубая краска

3) Синяя одежда, форма синего цвета (у моряков, полицейских)

4) Небо

5) Море, океан

6) Ошибка, неудачная боевая операция

7) (воен. жарг.) Пустыня

3. Гл.

1) Окрашивать в синий цвет

2) Бездумно тратить деньги, разбазаривать

3) Приводить в беспорядок, портить, разрушать

Синий экран, обрывки мелодий и звуков и голоса актеров, начитывающих текст. Поток мыслей человека, умирающего от СПИДа. Не англичанина Дерека Джармена, режиссера «Караваджо» и «Эдварда II», а обычного человека, который ослеп, потерял всех своих близких одного за другим и понимает, что и ему самому недолго осталось. Одновременно — его воспоминания о детстве, размышления об устройстве мира и совсем немного о гомофобии. Одновременно — образы, проносящиеся в его голове и безуспешно старающиеся вытеснить жестокую реальность.

Да, это сложно назвать кинематографом в своей классической форме — скорее, роскошная видеоинсталляция, которую ее автор не успел закончить. Чистое искусство, включающее в себя живопись, кино, литературу и музыку. Своеобразное завещание и надгробная речь, которой мог бы позавидовать любой художник. Цвет. Состояние. Место. Действие. Все зависит от того, какой смысл вы вкладываете в это коротенькое английское слово.

Blue — это признание в любви к жизни, когда смерть уже так близко. Что такое Blue? Это синева, голубизна, тоска, боль, грусть. глубина… Что такое Blue для Дерека Джармена? Это цвет личной свободы, сексуальной ориентации, цвет устрашающей тоски и боли, это манифест против нежелания жить.

Blue — это революция в кино, а не провокация. Blue — это черный квадрат Малевича в живописи. Blue — это кино, потому что оно наполнено присутствием режиссера, актеров, звуков и музыки. Этот синий экран дышит и выражает гораздо больше, чем могли бы выразить другие менее талантливые картины.

Blue — это невероятная уверенность режиссера в своей идее и посыле. Рассказы Джармена наполнены невыносимой любовью к жизни, он не жалеет себя и не ноет, он мужественно встречает болезнь и скорую смерть. Его зрение теряется, но он всё также продолжает восхищаться происходящим вокруг него. Его внутренний мир по-прежнему богат и наполнен возвышенными переживаниями и образами.

Подобно другому любителю ультрамарина Марку Шагалу («Я не почувствовал в Берлине, что меньше чем через месяц начнется кровавая трагедия, которая превратит весь мир, а заодно и Шагала, в невиданный театр, подмостки. Развернется грандиозное действо, разыгранное целыми народами.» из книги Моя Жизнь), Джармен видит истинную трагедию не в событиях в Сараево, а в постепенном угасании одного человека, в его внутренней борьбе за жизнь. Blue — это тяжелое расставание с прекрасным человеком, который, кажется, станет бессмертным или продолжит жить даже после смерти.

10 из 10